Читать книгу Кент Бабилон - - Страница 5

«Всьо-аддам-есльы-тебьа-этта-ащасльывьыт!»

Не можешь разобрать, читатель?

Сбегай за очками, я подожду.

Ну что, нацепил окуляры?

Повторяю специально для тебя:

– Всьо-аддам-есльы-тебьа-этта-ащасльывьыт!

Опять не понял? Объясняю по новой. Понимать – от тебя не требуется. Ты же читатель? Вот и читай. И не «про себя», а вслух. Не дрейфь, дуй смелей! Тебе ведь русским языком написано, чёрным по белому:

– Всьо-аддам-есльы-тебьа-этта-ащасльывьыт! (упрощённо – «Всё отдам, если тебя это осчастливит!»).

Да, чуть не забыл! Вещай не в гордом одиночестве, а в компании двух-трёх собутыльников – чётко, слаженно (от слова «лад», а не «лажа»), на одном винно-водочном дыхании с ними.

И главное – в темпе «престо», мелким помолом. И не на ушко собутыльнику, а в микрофон, который подло усилит и разнесёт по залу каждую твою оговорку, каждый досадный твой ляп. Так что давай. Строго по тексту, и чтоб никакой мне отсебятины.

А проколешься, пропустишь буквицу или ляпнешь вместо неё другую – значит, не умеешь ты, читатель, читать. Какой же ты после этого читатель?

Профан ты. Невежда. Стажёр-дилетант. Городской сумасшедший. Такие – дирижируют дома патефоном, поют серенады в общественных банях и заваливают стихами серьёзные коммерческие издания. И делают это не за бабки, а исключительно по зову сердца.

Короче. Бабки за такую работу не положены. Поэтому от меня (не от покорного, как лукавят иные писъменники, твоего слуги, но от подлого и мстительного шефа-изверга!) ты не получишь ни копья. И это – за целый вечер декламации набивших оскомину текстов, доставших тебя по самое «не могу».

Ну что, кайф ниже среднего?!

Примерно в такой же переплёт попадали мы с Андреем Неживенко, Диогеном и Бонифацием, когда, вперившись в ноты, – на пропахшей подгоревшими цыплятами кабацкой сцене – каждый вечер под коду – херачили в унисон зубодробительную тарабарщину, сочинённую нашим же бас-гитаристом – Электрошуркой.

«Всьо-аддам…» – с невозмутимым видом, – как будто въезжаем в этот умопомрачительный набор нот.

Как любила повторять Марина, моя бывшая жена: «Такое – не для среднего ума».

Любила ли меня Марина?

Всё отдам!..

Кстати, мы прожили двадцать семь лет.

Чтобы понять, о чём это я, попробуй, дорогой читатель, изречь такую, например, сентенцию: «Увы, любовь прошла!».

Не тушуйся, – я помогу.

Готов?

Поехали, три-четыре:

– Увы, любовь прошла!

Ну что, получилось?!

Молодца, Максимка!

Повтори заклинание ещё раз.

Повтор сей не гарантирует, что испепеляющие, сносящие тебе башню думы мгновенно улетучатся. Как тараканы – после освежающего дихлофосного ливня. Напротив – они никуда не денутся. Как те же тараканы.

Но благозвучный, легкоусвояемый тезис втемяшится в черепушку так, что – разбуди тебя среди ночи, и выдашь ты наизусть – без сучка, без задоринки: «Увы, любовь прошла!».

Это тебе не «Всьо-аддам…», о которое можно вывихнуть язык и покалечить мозги.

Так же легко, с первого раза, запомнил ты когда-то: «Я помню чудное мгновенье…», «Ромашки спрятались…» и «Что-то стало холодать, не пора ли нам поддать?».

Такая же петрушка – с мелодиями.

Когда услышанный только что мотивчик, – в том числе и сыгранный тобой самолично по нотам (на рояле, клавесине, саксофоне, акынском сазе, английском рожке или даже на «эсной» тубе) – понятен, он приклеивается сходу и намертво. И никакие ноты – для исполнения этой песенки в дальнейшем – уже не нужны.

Увы, любовь прошла!

Всьо-аддам-есльы-тебьа-этта-ащасльывьыт…

Любовь – величайшее заблуждение человечества.

Глупость.

Мыльный пузырь.

Идолопоклонничество.

Не изживаемый пережиток нашего языческого прошлого.

Каждый смертный – от правителя до нищего – прошёл через это.

Любовь! – что может быть глупей, наивней и смешней?

Озноб, лихорадка – естественная реакция организма на заражение. Душераздирающий крик – реакция на неимоверную боль.

Любовь – это безусловный рефлекс организма на красоту.

…«Спасёт ли мир красота?».

С таким же успехом задам тебе вопрос:

Спасёт ли мир мишура? Уберегут ли мир тонкие золочёные нити, эти ёлочные украшения, хрупкая позолота, внешний лоск?

Красота – мишура.

Точёный носик, гордо вскинутая бровь, губки-вишенки, зубки-яхонты – как витийствуют поэты…

Красота – до первой бородавки. До первой проклюнувшейся волосинки над губой – предвестника старушечьих усов – под точёным носиком. До первой морщинки на щеке, до первого второго подбородка. Промчится время – облетит позолота, погаснет любовь.

Ах, извини, читатель!

Мир спасёт не красота плоти? Мир спасёт красота души?!

Такая же мишура. Как и телесная. Широкие улыбки, душа нараспашку:

– Прошу вас – проходите!

– Только после вас!

– Нет, сначала вы!

– Нет, вы…

До первой давки у буфета, до первого взрыва на стадионе или в метро.

Хотя, какой там взрыв?!

Не нужно ни взрыва, ни давки на входе.

В безлюдном коридоре – новый Добчинский услужливо забежит вперёд Бобчинского, дабы растворить пред оным дверь. Молвит с подобострастием: «Сделайте, Пётр Иванович, одолжение – пройдите первым!». Пропустит и даже любезно подтолкнёт Пётра Ивановича вперёд, не забыв подставить при этом откровеннейшую, всепрощающую ножку. И лишь тогда, – выказав непременное почитание соискателю, – перешагнёт чрез его распластанное тело.

Всьо-аддам-есльы-тебьа-этта-ащасльывьыт…

Феномен этой музыкальной головоломки заключался в том, что, когда она звучала на фоне битловского «Бабилона», то воспринималась – со стороны! – как весьма симпатичный мотивчик. И даже более того, – как его, «Бабилона», украшение.

В процессе же непосредственного воплощения головоломки в звук – судорожного всматривания в нотную заумь, непрерывного отсчёта длительностей и дёрганья струн (дутья в саксофон, нажимания клавиш), – уследить за музыкальной мыслью, скрытой в шифрограмме, было невозможно.

Всё отдам!

Понимание приходило каждый раз уже потом, когда мы прослушивали этот кусок «чужими ушами» – на кассетном магнитофоне «Маяк», переделанном умельцем Электрошуркой в ревербератор.

Во имя чего, за какие прегрешения выпали на нашу долю эти тяжкие испытания?

Увы – «Ларчик просто открывался».

Прошу не подумать, что «Ларчик» – это Ларка Жукова, жена нашего Электрошурки.

Ларчик сходу врезала бы мне по уху, отзовись я о ней подобным образом.

Нет-нет! Под легко открывающимся ларчиком следует понимать не Лариску, готовую в любое время суток наставить Шурке рога, а небольшого размера ларец.

«Всё отдам» открывался так.

Превратить головоломку в «чистый звук», то есть вычитать все ноты до единой, – нигде не лажанувшись, – можно было лишь на абсолютно трезвую голову.

Не справившийся с «Бабилоном» оркестрант объявлялся кирным, за что лишался дневного парнуса.