Читать книгу Основы истории философии. Том первый – Философия античности - - Страница 11

§18.

Ср. фр. atm. Bohren, De septem sapientibus, Bonnae 1867; Mullach, Fragm. phil. graec., I., 203—239; – Herr. Diele, Ueber die ältesten Philosophenschulen der Griechen in den Philos. Aufs., ed. dedicated to Zeller, Leipzig 1887; – Paul Tannery, Pour l’histoire de la Science Helldne (De Thalia ä Empedocle), Paris 1887.

В Греции, как и везде, философия возникает там, где героическая борьба за условия существования сменяется их наслаждением, труд ради жизненных потребностей – роскошью художественного творчества и мысли, бессознательное возникновение обычая – формулировкой закона, ставшей необходимой в результате посягательств на него, – словом, там, где беспристрастная жизнь уступает место размышлениям. Переход к настоящей философии осуществляется через размышления, имеющие более чисто национальное содержание, – пословицы и поговорки. То, что создатели их, греческие мудрецы (Salomone), большей частью действовали и как законодатели, так же объяснимо, как и то, что тот из них, кому приписывается изречение, содержащее задачу всей философии, не только причисляется к ним, но и считается действительным началом философии. Уважение к числу семь в сочетании с преобладающей склонностью в пользу того или другого внесло разнообразие в указание на то, кого следует причислять к этим мудрецам.

§19.

Чтобы возникли не только законы и мораль, но и размышления над всем бытием, а значит, и философия, нужно, чтобы свежее бытие умерло еще больше, начался уже упадок. Если в колониях, в тех городах или государствах, которые возникли из разумного расчета и быстро расцвели, условия для этого уже особенно благоприятны, то в греческих колониях следует учитывать и то, что их контакт с негреческими народами сделал возможным возникновение таких философий, каковые (§17) должны были ответить на вопрос о загадке всего сущего в до греческом духе. Ионийские колонии в Малой Азии и на островах стали колыбелью философии по многим причинам; именно оттуда вышли даже те, благодаря кому в других регионах зародилась искра, ставшая пламенем философии, совершенно отличной от философии трех милетцев, впервые преподавших философию.

§20.

Обращенный к великолепию Востока, ионийский ум, находя удовлетворение в поэзии в объективном эпосе, в религии в мистериях, обращенный к культу природы, может создать реалистическую натурфилософию только там, где он философствует. По содержанию их учений мы называем первых греческих философов простыми или чистыми физиологами и, в согласии с Аристотелем, понимаем под ними тех, кто считал, что загадка бытия разрешена, когда была указана первосущность, из которой все возникло и в видоизменениях которой все существует. На вопрос: что есть мир и что есть человек? ответ здесь таков: это материальная субстанция, – ответ, который, конечно же, исходит скорее из души первобытных народов, чем из духа греков. Но его нельзя назвать материалистическим до тех пор, пока еще неизвестно противопоставление материи и духа, вещества и силы. Это беспристрастный гилозоизм.

§21.

Если пытливый ум приравнивает искомую сущность к материальному субстрату, чьими модификациями, как предполагается, являются все вещи, он не может быть неограничен в выборе такого исходного материала. Чем более субстанция определенно сформирована и ускользает от определенных модификаций, тем меньше, чем более она бесформенна и модифицируема, тем больше к ней склонности. Именно поэтому жидкость является первоначальной субстанцией всех вещей. Жидкость, которая первой предстает как таковая, жидкость, которая, кроме того, предстает перед обитателем морского берега как самый мощный из всех элементов, а в метеоритных явлениях – как доступная для наибольшего разнообразия форм, жидкость, которая, наконец, оказывается наиболее достойной почитания для духа, впервые оторвавшегося от мифов, – это вода, особенно морская. Поэтому вполне понятно, что Фалес, первый истинный философ, сделал воду первичным веществом или элементом, из которого все вещи должны быть видоизменены, хотя это учение могло показаться кощунственным и чуждым мудрости грека, считавшего себя больше и лучше, чем конденсат воды.

§22.