Читать книгу Основы истории философии. Том первый – Философия античности - - Страница 20

Кроме сборников Брандига, Кантена и Мюллаха, упомянутых в §34: Ileinr. Stein, Die Fragmente des Parmenides rctp’t φύαβως («Symb. philologor. Bonnen», in hon. Fr. Ritschelii coli. Lips. 1864 – 1867). Paul Tannery, La Physique de Farm, в Revue philos. 1884. CI. Baeumker, Die Einheit des Parmenideischen Seienden in Fleckeisen’s Jahrbücher 133, 1886.

1 Парменид, сын Пира или Пирра, элеат, называется учеником Ксенофана, другие – пифагорейцев, образ жизни которых, возможно, привлекал его больше, чем их учение. Согласно сообщению, предположительно от Аполлодора, его ακμή помещена в OL. 69 (504—500 гг. до н. э.). Всеобщее уважение, которым он пользовался за свои моральные достоинства и гражданскую добродетель, было также признано Платоном и даже Аристотелем, который не отдавал предпочтения элеатским учениям, за его научное значение. Метрически составленное сочинение Парменида, озаглавленное περὶ φύσεως, начинается аллегорией, правильное толкование которой дает, по существу, Секст Эмпирик, передавший нам начало поэмы. Как и учение Парменида, она делится на две части, первая из которых посвящена истине и знанию, вторая – видимости и мнению.

2. Истина достигается путем следования не чувственному восприятию, а чистому рациональному знанию. Основное положение, которое здесь вырисовывается, заключается в том, что истина есть только у бытия, а у небытия ее вообще нет, поэтому пустота также отрицается. Причина, по которой в противном случае не могло бы быть никакого знания, показывает уверенность разума в самом себе, которую не может поколебать скептицизм. Бытие едино; поскольку оно содержало бы в себе небытие, оно исключает всякое становление, а также всякую множественность и разнообразие, будь то пространственные или временные различия. Оно всегда одно и то же и едино с самим собой. Свободное от всякой внешней детерминации, оно есть то, что покоится в самом себе по внутренней необходимости. По этой причине его сравнивают со сферой. Она не безгранична, ибо тогда она была бы неполноценна, но она и не ограничена ничем внешним по отношению к ней; перед ней нет даже мыслящей причины, объектом которой она была бы. Одно и то же – то, что мыслит, и то, что мыслится; бытие есть разум, а мысль – бытие. Рядом с этим единственно истинным существом нет места никакому другому божеству, поэтому Парменид оставляет популярных богов в стороне, как удаляющихся от познания; если он снова называет Эроса отцом богов, то это имя, как и то, которым он часто называл демона, вероятно, означает всеобъемлющую необходимость, которую он также, кажется, называл Афродитой.

3. Подобная точка зрения не допускает никакого выведения из многообразия. Только свидетельство органов чувств заставляет нас принять его. Но поскольку органы чувств не туманят бытие, а скорее обманывают, то множественность – лишь видимость: физика для него – лишь учение о мнениях; а почему человек страдает от мнений, Парменид не знает, как понять, а только сетует. Хотя небытие есть только видимость, всякая видимость указывает на бытие, и поэтому мир не настолько лишен всякой истины, чтобы Парменид не стремился проникнуть в него знанием. Два принципа, которым он приписывает всю множественность, которые он называет то огнем и ночью, то светом и тяжестью, которые он позже называет то теплом и холодом, то огнем и землей, повторяют основную логическую оппозицию бытия и небытия, тогда как физиологи противопоставляли их как сухое и влажное, пифагорейцы математически – как чет и нечет; поэтому одно называется самосущим, другое – кажущимся, непознаваемым и т. д. Две противоположности смешивают и объединяют две противоположности. Обе противоположности смешиваются и объединяются силой, которая также сводит мужское начало с женским, – вышеупомянутой вселенской любовью или всепобеждающей дружбой. Как и всякая вещь, человек также представляет собой смесь этих элементов; чем он теплее, тем совершеннее; и как его огненная природа позволяет ему познать бытие, так и его земная конституция подчиняет его мнению, то есть он созерцает небытие. Поскольку ни один из этих элементов не возникает без другого, можно сказать, что высшее и низшее познание – одно и то же (то есть неразделимы или различаются лишь постепенно). Идеи Парменида об устройстве мира либо переданы неверно, либо непонятны из-за их странного выражения. Это не помешало ему обладать важными для своего времени астрономическими знаниями.

§37.

Как физиологическое направление Анаксимена, так метафизическое представлено Парменидом в своем высшем совершенстве. Как там, так и здесь невозможно имманентное продолжение, но возможна защита от несогласных. Эта защита, которая в первоначальной философии могла иметь место только против тех, кто шел дальше, и потому должна была быть реакционной (ср. §27), может быть и здесь; но она может быть направлена и против преодоленной, низшей позиции физиологов. Мелисс ставит перед собой именно эту задачу. Она легче, и для ее решения достаточно меньше сил, как бы плыть по течению. Более того, поскольку всякая борьба с другой точкой зрения заставляет вступать с ней в борьбу и тем самым приближаться к ней, реакционная борьба с высшей точкой зрения хотя бы формально выведет человека за пределы своей собственной, а борьба с низшей заставит его опуститься ниже нее. Поэтому то, за что Аристотель критикует Мелисса, – что он менее утонченный мыслитель, чем другие элеаты, и что он чувственно постигает интеллектуальное, то есть слишком физически определяет его метафизику, – обязательно происходит с ним.

§38.