Читать книгу Морские рассказы о главном - - Страница 11

Этот отрезок из моей морской жизни я не люблю вспоминать, и не только потому, что период работы на тот момент был тяжелым с точки зрения условий труда и жаркого климата, но и по другим соображениям, о которых расскажу позже.

До конца отпуска оставался месяц. В кругу семьи я наслаждался последними августовскими теплыми днями, не думая ни о чем, тем более о море, когда неожиданный звонок из Новороссийска прервал отдых. Крюинговая компания, в которой я работал уже несколько лет, срочно отзывала из отпуска: требовалось заменить второго механика, работающего на одном из их судов, по причине… Не знаю какой. То ли запил, то ли заболел, а может, не справился со своими обязанностями – всякое могло быть. Отпуск и семья, как- то сразу остались позади, в голове прокручивались мысли, связанные с будущей работой.

Все документы были готовы заранее, поэтому по приезде в Новороссийск я получил соответствующий инструктаж и направление на судно. Работа намечалась в Мексиканском заливе – перевозка нефти из Мексики в порты США. Каких-то тринадцать часов перелета аэрофлотовским рейсом через Европу и Атлантический океан, и я оказался в другом полушарии на юге Америки, в Хьюстоне. Там меня встретил представитель компании, за пару часов довез на своей машине до Нового Орлеана и сразу на судно.

Старый танкер японской постройки, водоизмещением шестьдесят тысяч тонн, был еще тех времен, когда в шутку с намеком говорили: «Моряки железные, а палубы пароходов деревянные», – произвел на меня двоякое впечатление. С одной стороны, солидная махина достойная уважения: уютные каюты для комсостава, большая кают-компания с огромным обеденным столом из красного дерева в центре, старыми, слегка потертыми кожаными диванами и креслами по бокам. Настенные светильники в стиле ретро, иллюминаторы, занавешенными малиновыми бархатными шторами – куда ни посмотришь, приятный глазу дизайн. В машинном отделении тоже многое сделано по уму: удобное расположение трубопроводов, простота и надежность в эксплуатации механизмов, широкие, удобные проходы между помещениями… Японцы в этом отношении – молодцы. Но, с другой стороны, старье – оно и есть старье. Ржавые трубы, во многих местах прогнившие, требовали замены; клапана пропускали воду, до конца закрутить их было невозможно, отчего случались постоянные протечки мазута и забортной воды. А главное – автоматика управления погрузкой и выгрузкой судна не работала, приходилось все делать вручную. Это огромное судно, поработавшее верой и правдой не один десяток лет и повидавшее многое в жизни, давно пора было отправить на заслуженный отдых, но в последний момент, как это часто бывает, по дешевке его выкупила небольшая судоходная греческая компания. Подлатали, сделали небольшой ремонт, зарегистрировали под либерийским флагом, набрали русскоязычный экипаж и вперед с песней. Как говорится, дешево и сердито. В этом плане греки – народ предприимчивый, и судно использовали на полную катушку. Впрочем, как и нас, русских моряков.

Работа в Мексиканском заливе оказалась тяжелой и изнурительной. Организм не успевал восстанавливаться из-за коротких переходов от одного порта в другой, а постоянные погрузки и выгрузки изматывали до такой степени, что не было сил на другие дела. Сентябрь 2001 года оказался жарким, сухим и душным. Постоянные переходы в Новый Орлеан по реке Миссисипи, с учетом навигационной обстановки, держал в напряжении весь экипаж. Особенно доставалось машинной команде: во время выгрузки в порту по технике пожарной безопасности все иллюминаторы и двери были наглухо задраены, а вентиляция работала только на себя, перемалывая горячий воздух внутри помещений машинного отделения. Жара от работающих котлов достигала более пятидесяти градусов, и если в любой другой стране можно было позволить себе спуститься вниз на вахту в одних шортах и тапках на босу ногу, то здесь – обязательно в комбинезоне и чуть ли не в каске.

Драконовские условия сроков выгрузки судна за двадцать часов заставляли напрягаться по полной программе. Не могли мы уложиться в эти нормативы, хоть тресни! А грузовые насосы были изношены до такой степени, что никакие запасные части не помогали.

Портовые власти также не давали расслабиться. Не дай бог, чтобы из трубы пошел черный дым – штраф неминуем. Хотя рядом с причалом находился огромный нефтеперерабатывающий завод, нещадно дымивший своими огромными трубами круглые сутки. Ему значит можно, а нам нет?

Чтобы как-то разрулить проблемы, к нам приехал представитель – грек, отвечающий за техническое состояние судна. Толстенький, небольшого росточка, как все греки, эмоциональный и с завышенной самооценкой, он пытался воочию убедиться в наших проблемах, и, как ему казалось, дать нам ценные указания. Он бегал по грузовой палубе, махал руками, что-то записывал в свой блокнот, спускался в машинное и котельное отделения, задавал вопросы, спрашивал, кому-то что-то объяснял, создавая лишь нервозность, и при этом требовал дисциплины – в общем, как всегда, обо всем и ни о чем. Разве что пообещал мастера по наладке автоматики. А на наши вопросы – почему запасных частей нет на механизмы? почему продуктов мало закупается? и почему покупать надо только у местного грека, а не у других, у которых более дешевые товары? – пространно отвечал, что в Америке все дорого. То, что он с этих продаж имеет свой процент, мы знали: грек всегда поддержит своего и даст ему заработать.

После вахты механики, в мокрых и пропитанных потом комбинезонах, чувствовали себя, как выжатый лимон. Есть не хотелось, зато воды пили по три-четыре литра. Желание было одно – отдохнуть; поспать в прохладной каюте, выйти вечером на палубу да подышать свежим, пропахшим нефтепродуктами воздухом. В город, естественно, никто не ходил, да и добираться до него было далеко. В отношении выпивки было жестко: не дай бог, в порту на проходной увидят с пакетом, из которого высовывается горлышко бутылки – автоматическое списание с судна с соответствующими последствиями. Телевизор мы почти не смотрели: о России говорили мало (еще не было таких санкций против нашей страны, как сейчас, да и отношение к нам в тот период было, как говорили сами американцы, безразлично-позитивное), а новости и дурацкие шоу-программы настолько были неинтересны, что раздражали.

Лишь однажды мы не смогли пройти мимо. В тот день я отстоял дневную вахту, переоделся и поднялся в кают-компанию выпить чаю. Возле телевизора стояли несколько человек и что-то бурно обсуждали. Краем глаза я заметил, как на экране один самолет врезался в огромный небоскреб, а после – в такую же высотку, стоящую рядом, влетел второй. Дым, крики… «Опять эти дурацкие боевики! Лучше бы какой-нибудь ковбойский фильм показали», – подумал я. Налил себе кружку, сделал бутерброд и стал медленно прожевывать. Есть совсем не хотелось. А вот от чего-нибудь холодненького, типа сока или, на худой конец, кока колы я бы не отказался. Но ни того, ни другого на столах давно не было, по причине экономии (точнее жадности) нашей компании.

– Алексеевич, ты слышал, что в Нью Йорке творится? – спросил меня второй помощник.

– Нет, только с вахты пришел.

– Террористы захватили два самолета и врезались в башни-близнецы Всемирного торгового центра.

Я всмотрелся в телевизор. Это был не фильм, а новости по главному каналу! Паника, люди, грязные, все в пыли, куда-то бежали… Будто карточный домик, разрушилось одно здание, а затем рухнуло второе. Это было похоже на апокалипсис. «Неужели такое взаправду бывает?» – думал я, замерев от страха; ощущение нереальности происходящего не покидало. Мы смотрели на экран телевизора и не верили увиденному.

Я не мог понять, как в такой мощной стране, у которой все под контролем не только у себя в стране, но и в мире, могло такое произойти. Куда смотрели спецслужбы, ФБР, ЦРУ? Спустя несколько лет я много читал об этом теракте и чем глубже вникал в суть, тем больше у меня возникало вопросов, оставшихся без ответа.

В Америке после этого ужесточили законы и правила безопасности в аэропортах, на вокзалах, да и на улицах тоже. Теракт 11 сентября послужил толчком для образования глобальной антитеррористической коалиции многих стран. От греха подальше мы если и выходили на берег, то только во время погрузки в Мексике, в небольшой бар, расположенный метрах в ста от причала, чтобы выпить по кружке пива и сыграть в биллиард.

Через пару месяцев такой каторжной работы, наконец пришли приятные новости: после выгрузки нам следовало идти пустыми в балласте на юго-запад Африки, в Конго. Подробности работы в том районе обещали сообщить позже. «Ну наконец-то нормальный рейс намечается», – подумали мы и вздохнули с облегчением. Длинные океанские переходы в летний период с хорошей погодой были только в радость.

Часть экипажа поменялся в порту Новый Орлеан, а я и еще человек семь остались на борту. Атлантический океан встретил нас с распростертыми объятиями, погода сопутствовала: ветер дул в корму, небольшие волны монотонно бились о борт судна, заставляя его медленно покачиваться из стороны в сторону, на небе – ни облачка. Потихоньку все становилось на свои места. Размеренная жизнь, вахта, отдых, сон – все как полагается. По вечерам я часто выходил на кормовую палубу полюбоваться на океан на закате дня, когда солнце становилось уже не таким ярким и, догорая багряно-красным пламенем, медленно уходило за горизонт. Последние лучи освещали розовыми красками поверхность темнеющей морской глади. Еще миг, и все исчезало, становилось темно. Как по взмаху волшебной палочки, на небе появлялись золотой россыпью огромные звезды. Если немного пофантазировать, то можно услышать, о чем они шепчутся между собой.

От работающих судовых винтов за кормой образовывалась длинная водная дорожка фосфорического свечения, осыпанная голубыми искрами. Простиралась она так далеко, что и глазом не охватишь. Из машинного отделения доносился еле уловимый шум работающих механизмов. Изредка тишина нарушалась слабым ударом морской волны о корпус судна. Далеко-далеко, за десятки миль, вдруг мелькнут и через минуту исчезнут движущие огни невидимого судна. Откуда и куда оно идет, я никогда не узнаю. Вполне вероятно, там тоже, облокотясь о леера, кто-то стоял и смотрел вдаль, видел мое судно, любовался звездами и думал о том же, что и я. В такие моменты можно помечтать, вспомнить о чем-то приятном; окружающий мир ощущаешь по-другому. Благодать появляется в сердце. Но как сказал один арабский деятель: «Приучайтесь к суровой жизни, потому что благодать не бывает постоянной». В жизни все познается в сравнении.

Через двадцать дней мы благополучно дошли до Конго и бросили якорь в бухте порта Пуэнт-Нуар. Как полагается в таких случаях, на борт поднялись таможенные власти, осмотрели судно, подписали соответствующие документы – все, как и всегда, буднично и обыденно. Однако начинался новый этап в нашей жизни. Оказалось, что судно зафрахтовала на шесть месяцев нефтяная компания, и суть нашей работы заключалась в следующем. Нефтеперерабатывающий завод, находившийся недалеко от порта, частично вывели на ремонт. На всякий случай, чтобы не прекращать добычу нефти с месторождения, если вдруг что-то пойдет не плану, а излишки нефти некуда будет девать, наше судно должно было эту нефть погрузить в свои танки. Забегая вперед, скажу, ничего мы не делали – полгода стояли на рейде в ожидании этого непредвиденного случая, который так и не произошел.

Первые две недели судно стояло недалеко от порта, а затем с берега дали указание отойти подальше, миль за тридцать на юг, что мы и сделали. Поначалу все были несказанно рады таким условиям работы. Еще бы! Ни тебе выгрузки, ни погрузки, никакие представители над головой не стоят, свободного времени хоть отбавляй. Но, как говорится, в любом положительном факторе существует ложка дегтя, которая потихоньку разъедает и растворяет все хорошее. А началось все с того, что по указанию представителей компании нам запретили выезд на берег. И не потому, что члены экипажа могли выпить лишку и привезти на борт судна спиртное, а потому, что заказать буксир на берег стоило приличных денег. Греки, как я говорил раннее, деньги считать умеют. Тут уж никуда не денешься.

Чтобы особо не расхолаживаться, весь экипаж с энтузиазмом включился в работу: матросов сняли с вахт, направили на уборку и покраску судна. С утра до вечера они драили, очищали от ржавчины грузовую палубу, на специальных беседках проводили покраску борта судна, смазывали лебедки и троса, проверяли шлюпки и палубные механизмы. В машинном отделении работа тоже шла полным ходом: профилактика механизмов, текущий ремонт, замена трубопроводов, устранение протечек, покраска переборок – все то, что накопилось за прошедшее время. Через месяц в машинное отделение можно было спускаться в носках, настолько кругом преобладала чистота и порядок.

В трудах и заботах мы не заметили, как на судне закончилась вся краска, запасные части и использован весь расходной материал. Резина, паронит на прокладки, болты, гайки, ветошь – практически ничего не осталось. Даже стиральный порошок и мыло стали в дефиците. Но это еще мелочи по сравнению с тем, что запасы продуктов были на исходе, о чем шеф-повар неоднократно докладывал капитану. А это уже серьезная проблема, от которой зависит не только настроение, но и общая дисциплина экипажа. Вскоре нам подтвердили закупку продуктов, чему мы несказанно обрадовались. Но радость оказалась преждевременной: многого из того, что мы заказали, в списке не было, а то, что было, стоило в несколько раз дороже, чем в той же самой Америке. Картошка привозная стоила дорого, мясо тоже… Выделенных денег нам явно не хватало. И когда к борту судна пришвартовался буксир с продуктами, мы были разочарованы. Несколько ящиков с овощами, какие-то консервы, мука, макароны – так, все по мелочи; кальмара закупили килограммов пятьдесят, и то не первой свежести. Вот, пожалуй, и все.

Настроение падало с каждым днем. Телевизор не работал, до берега далеко… Информации никакой! Одни и те же лица так осточертели, что шарахались в сторону друг от друга. Говорить стало не о чем, книги перечитаны, а главная беда – это безделье. Некуда было девать свободное время. И в один прекрасный момент мы стали ощущать себя добровольными узниками в морской плавучей тюрьме: вода оказалось отличным изолятором от окружающего мира. Невольно вспоминался фильм про «день сурка», но там сюжет интересный: герой каждый день влюбляется в красивую женщину; а здесь – никакого сюжета. В такие моменты не чувствуешь ничего, кроме раздражения: мелочи, которые должны проходить незамеченными, обостряются и вызывают неадекватные реакции. Что ни делаешь, все плохо. Психика менялась не в лучшую сторону, и каждый старался найти укромное место, чтобы побыть одному. В голову приходили мысли настолько разные, что для неопытного моряка они были чреваты непредсказуемыми последствиями. В конце концов я пришел к выводу, что работа в Америке была не такой уж и трудной (все познается в сравнении) и было бы здорово пойти в любой другой рейс, а не торчать в этой чертовой дыре еще долгих четыре месяца.

Место, где мы стояли на якоре, напоминало огромное морское болото, покрытое маслянисто-мутной водой, – ни движения, ни ветерка, ни крика чаек. Мы как-то пробовали ловить рыбу! Опускали леску, грузило стукалось о песчано-скалистое дно на глубине пятнадцати метров, и ни одной поклевки, будто все вымерло. «Ну должна же быть хоть какая рыба!» – надеялись мы. И как-то вечером на баке я увидел боцмана, выпиливающего что-то из металла.

– Что это ты на ночь глядя делаешь? – спросил я.

– Блесну из мельхиоровой трубки. Смотри, внутри для веса залил свинцом. Сейчас прикреплю тройник и попробую на хищную рыбу, – ответил он.

– Ну давай, поглядим.

Прожектор, установленный на судовой мачте, освещал кусочек водного пространства. Боцман раскрутил леску с блесной и, как заправский рыболов, закинул снасть метров на пятьдесят, после чего стал медленно вытягивать ее, поддергивая. И вдруг леска в его руках сильно натянулась и потянуло в сторону.

– Сидит что-то крупное, – хрипло сказал он. – А ты говоришь рыбы нету.

Боцман подтянул леску ближе к борту, и мы увидели на поверхности воды извивающую, как змея, рыбу в метр длиной.

– Аккуратней тяни, чтобы не сорвалась! – закричал я.

– Без тебя знаю. Не мешай.

С трудом он вытащил улов на палубу. Длинная, вытянутая с боков серебристая рыбина с острыми зубами дергалась и прыгала так, что ее невозможно было схватить.

– Вот это мощь! Смотри, почти на хвосте скачет, – заметил я.

– А ты знаешь, что это за рыба? – спросил боцман.

– Нет, первый раз вижу.

– Это, брат, рыба-сабля. Посмотри, какая она тонкая и блестит, как клинок. Мясо этой рыбы необычайно вкусное.

– Ну все, значит с голоду не помрем, – пошутил я

К сожалению, больше поклевок у боцмана не было. Но, как говорится, лиха беда начало, почин сделан. На следующий день несколько заядлых рыбаков тоже попытались поймать что-нибудь на самодельные блесны. Так на наших столах стали появляться рыбные блюда. Но это был не выход из положения, и наконец капитан договорился с компанией о закупке продуктов с тем условием, что мы сами поедем на базар и закупим, что надо, это будет дешевле и качественней. На том и порешили. Связались по рации с буксиром и нашли человека, который покажет базар и поможет общаться с продавцами.

Съездить на берег хотелось многим, но выбрали человек шесть во главе со старпомом. Ранним утром подошел буксир и забрал счастливчиков, на которых мы смотрели с завистью. День прошел в долгом ожидании. И только поздно вечером, часам к десяти, буксир, вся палуба которого была забита ящиками с продуктами, вернулся. «Вот это другое дело!» – приободрились мы. Было приятно смотреть на такое изобилие.

Погода была тихая, безветренная, но моряков на буксире штивало так, будто попали в сильнейший шторм: двигались по палубе, чуть ли не падая. Сразу видно – оторвались по полной. Один молодой матрос от избытка чувств, возвращаясь на судно, порвал свой паспорт и выбросил за борт. Зачем он это сделал? Вразумительного ответа не последовало. Наверное, крыша немного поехала, молодой организм не выдержал испытаний. Позже его списали с судна и больше он в море не выходил. На этом поездки в порт закончились.

Однако мой контракт близился к концу. Я написал заявление на отпуск в надежде, что подтвердят замену, и, как ни странно, обещали через пару недель прислать. Радости моей не было предела. Наконец-то домой! А пока, находясь в кают-компании, я наслаждался хорошим ужином с мясом, жареной картошкой и салатом из помидор и огурцов. Перед этим мы со старпомом выпили по стопке водки, которую он приобрел, закупая продукты на базаре. Оказывается, как человеку мало надо, чтобы почувствовать прелесть жизни независимо от ситуации. Как сказал много лет назад вождь всех времен и народов товарищ Сталин: «Жить стало лучше… Жить стало веселее».

Через две недели прилетел механик. В течение дня и последующей ночи он принял все дела, подписал приемо-сдаточный акт, ну и все, свобода. Рано утром я и еще двое мотористов с сумками погрузились на буксир. А через пару часов подошли к причалу, где нас должен был встретить представитель – судовой агент, занимающийся устройством в гостиницу, обеспечением билетами на самолет и заказом такси. Но на причале никого не было. И чего делать в таких случаях?

Вдали виднелось двухэтажное здание и несколько пристроек к нему. Мы стояли минут тридцать, не зная куда идти и к кому обратиться, пока из здания не вышли два человека в камуфляжной форме и не подошли к нам. Они что-то спросили на французском, я ответил на английском… Естественно, друг друга не поняли.

– Алексеевич, они что, по-английски совсем не понимают? – спросил меня моторист.

– Эти бараны, чувствую, ничего не понимают, – ответил я.

И тут «бараны» расхохотались.

– Так вы русские? Так бы сразу и сказали!

Нам повезло: эти ребята-пограничники, оказывается, много лет назад заканчивали университет в Ленинграде и прекрасно разговаривали на нашем языке. Тут же позвонили агенту. Никто нас не проверял и не досматривал, как полагается в таких случаях, только и были разговоры, как здорово проходили времена во время учебы в Советском Союзе. А затем и наш агент подъехал, тоже бывший студент Ростовского института. Вот тебе и Конго с официальным французским языком!