Читать книгу Пустоши Альтерры, книга 2 - - Страница 6

Вечер Жилин провёл в местном баре, в этот раз всё ощущалось иначе. Гул голосов, стук стаканов о потрёпанные столы, скрип грубой обуви по полу – привычные звуки окружали со всех сторон, однако сам он оказался посторонним.

Никто не подошёл, не заговорил, не бросил дежурного слова. Дело не в презрении или осуждении, однако присутствовало нечто хуже – осторожное, выжидающее молчание. Каждому известно, что произошло, всем понятно, какое решение вынес Совет, но смысл этого решения оставался неясным.

Ошибки Вячеслава не выглядели соразмерными наказанию, оно было немного странным. Обычно командиров переводили в старпомы, на крайний случай делали водителем командирской машины, терять опыт пустоши Гильдия не торопилась.

Сейчас статус завис в воздухе, растеряв чёткость. Уже не командир, однако изгнанником назвать невозможно. Не новичок, хотя ветераном в привычном смысле тоже не счесть. Пока – опасный, токсичный.

Никто не желал рисковать.Разговор с ним воспринимался бы странно: выражение поддержки, попытка взять под крыло, проявление лояльности или, напротив, знак неуважения к Совету?

Поэтому за стойкой, с недопитым стаканом мутного, терпкого напитка, Жилин чувствовал взгляды. Одни скользили украдкой, другие задерживались дольше обычного, но никто не приближался.

В чём-то даже удобно – люди не пытались завести пустой разговор или задавать вопросов, от которых пришлось бы уклоняться. Опустошение проникало глубже, заставляя испытывать странное ощущение, будто всё знакомое постепенно ускользает.

Совсем недавно жизнь казалась предельно ясной: дорога, караван, решения, принятые в движении. Теперь всё размывалось, будто нарастающий туман отделял от прошлого. Мир, за который рвал жилы, ради которого существовал и работал, медленно, неумолимо отдалялся.

Глоток, ещё один. Потом последний. Стакан со стуком лёг на стойку, рука не потянулась за следующим. Усталость навалилась тяжёлым грузом, погребая под собой мысли, отрезая силы на анализ, лишая желания искать выход.

Оставив жетоны на стойке, Жилин поднялся, чувствуя, как за спиной на мгновение стихли разговоры. Затем, так же молча, покинул бар, встретив прохладный ночной воздух.

Дорога до отведённой комнаты заняла всего несколько минут, однако сознание не удержало в памяти ни одного шага. Открыв дверь, даже не стал зажигать свет, разбирать вещи, проверять запоры – просто рухнул на кровать.

Где-то за стенами жили города, ревели двигатели, велись переговоры, заключались сделки, строились новые маршруты.

Всё это постепенно теряло значение, Жилин закрыл глаза и уснул.

Утро встретило Вячеслава тяжёлым безмолвием. День начинался иначе, чем прежде. Без рёва моторов, ранних сборов экипажа, необходимости сверяться с маршрутами, проверять запас топлива, раздавать последние указания перед выездом. Сегодня не было нужды выходить в рейд. Единственным обязательством оставался визит в канцелярию.

Главное здание Гильдии в Вулканисе возвышалось в центре города, неподалёку от административного квартала. Массивная крепость из бетона и металла, без окон, с высокими воротами, окружённая постами охраны. Здесь принимались решения, определялись маршруты, подписывались контракты, распределялись ресурсы.

Эти двери уже приходилось проходить, но прежде визиты были иными. Командиры караванов заходили сюда для обсуждения рейдов, подписания документов, связанных с грузами, предоставления отчётов. Входивший сюда караванщик отвечал за судьбы людей.

Сегодня всё изменилось.

Холодные коридоры с низкими потолками, гул шагов, раздающийся между металлическими дверями. Сосредоточенные лица, заполненные формуляры, карты логистики. Вся эта система всегда существовала, но только теперь осознание её значимости обрушилось с полной силой.

Пять лет прошли в командирской машине. Эти годы жизнь состояла из тесной рубки, карт, переговоров по рации, стука ботинок по металлическому полу фуры, запаха масла, пыли и пироцелия.

Пустошь за тонкими стенами кабины, хриплые голоса механиков, сохраняющих хладнокровие при поломке в опасной зоне, гул двигателя, работающего на пределе. Всё это было частью прошлого.

А теперь – шелест бумаги, реестры, документы, запах сухих чернил.

Проходя по коридору, Жилин замечал взгляды, в них не было ни презрения, ни сочувствия. Просто нейтральное безразличие. Очередной клерк среди сотен других.

Только теперь стало по-настоящему ясно, какую пропасть пришлось пересечь всего за одну ночь. Ранее этот мир принадлежал ему. Не существовало границ – Альдена, форпосты, Краегор, Вулканис. Достаточно было сесть в машину, отправиться в путь, двигаться вместе с караваном, менять города, встречаться с нужными людьми, планировать маршруты.

Привязанностей немного, но они были. В Альдене жила та, к кому возвращался. Редко, без обещаний, с осознанием, что когда-нибудь появится снова. Друзья на форпостах – те, с кем связывали годы или сражения, знакомые не только по голосам в радиоэфире.

Командир каравана мог появиться в любой точке маршрута, в любом поселении, любом городе. Право, привилегия, ответственность – все эти понятия сливались в одно. Караванщик принимал решения, двигался, когда требовалось.

Клерк живёт иначе.

Теперь даже выехать из Вулканиса нельзя без разрешения, любое передвижение зависело от чужого решения. Гильдия Перевозчиков всегда оставалась особым миром, существующим по собственным законам. Теперь стало очевидно, насколько велика эта пропасть.

Жилин не думал, что окажется среди вторых.Кто управляют караванами, идут своей дорогой. Сидящие в канцеляриях остаются на месте.

Никогда раньше не приходилось бывать в этой части здания Гильдии. Не возникало желания задумываться, где именно сидят люди, работающие с отчётами, подписывающие контракты, сводящие данные воедино. Всегда ограничивался сдачей документов и быстрым уходом. Иногда приходилось задерживаться для обсуждения с начальником логистики, но даже тогда не возникало мысли, что однажды придётся оказаться по ту сторону.

Теперь этот момент настал.

Одинаковые коридоры тянулись бесконечно – однотипные металлические двери, узкие таблички с номерами отделов, редкие шаги и приглушённые голоса сотрудников, погружённых в рабочие обсуждения. Воздух отличался от привычного. Не запах горячего металла, пыли или машинного масла, просто застоявшийся воздух с лёгким привкусом грифеля.

Движение замедлилось, ожидание приказа или хотя бы вопроса о цели пребывания становилось всё сильнее, никто даже не взглянул.

– Заблудились?

Голос заставил остановиться.

Рядом стоял мужчина лет пятидесяти. В тёмных волосах выделялись прожилки седины, рубашка выглядела чистой, изрядно поношенной, выражение лица оставалось строго-нейтральным.

– Вы кто?

Быстрый взгляд с ног до головы сразу дал понять – чужой.

– Вячеслав Жилин – ответ прозвучал буднично, хотя внутри всё сжалось. – Канцелярия.

Нахмуренные брови, короткая пауза, словно что-то вспоминается. Затем едва заметный кивок.

– А, это ты, новый. Понятно.

Не прозвучало ни одного вопроса о том, как командир оказался в списке клерков. Клерку было не интересно. История назначения уже известна, обсуждать лишний раз никто не собирался.

– Пойдём.

Развернувшись, мужчина зашагал вперёд. Жилин последовал за ним, продолжая ощущать себя чужим. Очередной коридор сменился лестницей, затем ещё один поворот, дверь без таблички. Мужчина отпер замок, толкнул створку, жестом указал внутрь.

– Это твоё.

Шагнув через порог, Жилин замер. Небольшое помещение, заставленное работой до самой потолочной балки.

Стены заставлены грифельными досками, стол завален бумагами, некоторые пожелтели от времени. В углу – массивный проигрыватель с толстыми катушками плёнки. Именно этот аппарат, судя по всему, являлся основным источником информации.

– Командиры караванов записывают сюда журналы некоторых рейдов – пояснил старший клерк, наблюдая за реакцией. – Бумаги на это тратят не всегда. Альдена и так считает, что здесь живут слишком шикарно.

Кивок, медленный шаг вдоль стеллажей, пальцы пробежались по крышке проигрывателя. Аппарат явно ухоженный, использовался регулярно, плёнки менялись без задержек.

– Что делать?

– Просеивать – ответ прозвучал так, будто подразумевался сам собой. – Слушаешь записи, выписываешь краткую выжимку для каждого рейда, экономно заносишь в общий журнал, отправляешь в архив.

– И всё?

– Ага.

Холодный взгляд безразличия. Всё равно, что вызовет эта информация – разочарование, раздражение или покорность.

– Добро пожаловать в канцелярию.

Дверь закрылась, оставшись в одиночестве, Вячеслав медленно выдохнул.

Спустя пару часов Жилин метался по кабинету, словно зверь, загнанный в тесную клетку, из которой невозможно вырваться.

Попытка разобраться с бумагами превратилась в бесполезное занятие. Листы, исписанные разными почерками, хаотично перемешались в беспорядочную груду. Одни страницы испещрены торопливыми, сбивчивыми записями, другие – выведены с педантичной тщательностью, словно их авторы стремились запечатлеть каждый нюанс, каждую цифру с идеальной точностью. От всей этой разрозненной информации рябило в глазах, голова начинала гудеть от переизбытка несистемного хаоса.

Попытка найти логику в системе хранения окончилась ещё большей неразберихой. Старые папки, плотно забитые пожелтевшими страницами, хаотично смешивались с новыми документами, лишь наполовину внесёнными в архив. Грифельные доски усыпаны цифрами и короткими пометками, разбираться в которых предстояло самому, без посторонней помощи. От этого вида раздражение только усиливалось.

Как им удавалось терпеть подобную работу?Сколько человек до него сидели в этом кабинете, погребённые под слоями бюрократической рутины?

Попытка отвлечься на плёнку с записями командиров караванов не принесла облегчения. Голос первого из них звучал монотонно, безэмоционально, словно человек сам засыпал от скуки, читая свой доклад.

– Трасса на участке между перевалочным пунктом 14-Г и форпостом оказалась заблокирована рухнувшими контейнерами. Разбор два часа, потери по топливу незначительные…

Жилин машинально зафиксировал сказанное, сделав несколько пометок на грифельной доске, затем записал основную информацию в журнал, стараясь не думать о том, насколько глубоко ненавидит всё это.

Бесконечные бумаги, однообразные отчёты, сухие цифры и скучные пересказы очевидных вещей – всё это давило на сознание, словно тяжёлый груз, не дающий дышать полной грудью. Ещё несколько часов назад внутренний протест против назначения в канцелярию выражался в тихом раздражении, теперь перерастал в физическое отторжение.

В этот момент произошло нечто, заставившее резко замереть.

Пальцы потянулись к выключателю проигрывателя, готовые завершить этот скучный прослушанный отрывок, но прежде чем лента остановилась, из динамика вырвались слова, заставившее всё внутри сжаться.

Рука машинально отмотала запись назад. Запустив воспроизведение снова, он вслушался, улавливая каждую интонацию.

– …на юго-западном маршруте, ближе к хребту, замечено странное движение. Пыльная завеса, смазанный сигнал – слишком ровный, плотный. Старики называют такое Роем, кто его знает…

Командир, чей голос звучал из динамика, рассказывал спокойно, без лишней экспрессии, словно описывал нечто привычное, не стоящее особого внимания.

Но Жилин не мог просто так проигнорировать эти слова.

Несколько раз перемотав запись, он вслушивался в каждую паузу, каждое ударение, пытаясь понять, насколько серьёзно было это сказано. Случайность? Ошибка восприятия? Или нечто большее?

Слова звучали слишком буднично, именно это и настораживало. Нахмурившись, он быстро отложил мелок в сторону, поставил новую катушку и включил следующую запись. Спустя пару минут донеслось:

– …на пределе действия радара зафиксировано движение крупной массы, из-за бури деталей разглядеть не удалось. Мы предпочли не выяснять…

Пальцы сжались крепче. Мысли начали складываться в целостную картину. Очередная мимолётная фраза, снова без акцента, снова брошенная так, будто не заслуживает обсуждения. Но подобное уже встречалось.

Оставив любые сомнения, он принялся быстро перебирать другие записи, прослушивая фрагменты, выхватывая отдельные упоминания, стараясь выстроить закономерность.

И снова:

– …ещё одна волна пыльного движения в западном секторе. На записи не разобрать, возможно, просто скопление хищников…

Каждая кассета, каждая строка на грифельных досках, каждый наспех записанный отчёт – всё так или иначе вело к одной и той же загадке. Неизвестная напасть, укутанная в туман догадок, обрывочных свидетельств и домыслов, словно пряталась за слоями времени, размываясь в пересказах.

Одни рассказы походили на нелепые байки у костра – раздуваемые страхами, обросшие слухами, передаваемыми от одного караванщика к другому, с каждым разом становясь всё более невероятными. Другие, напротив, были лишены эмоций, звучали слишком сухо, почти механически, словно писавшие отчёты старались придерживаться только фактов, но за каждым таким документом ощущалось напряжение. Незримое, почти неуловимое, однако присутствующее в каждом слове.

Жилин запустил магнитофон. Лента дёрнулась, зашипела, сквозь помехи и треск зазвучал хриплый голос, глухо отдающийся в динамике.

– …наблюдали на радарах плотную массу… сначала подумали, что это помехи или буря, она двигалась… слишком ровно…

Новая кассета. Голос нервный, сбивчивый, наполненный короткими паузами, будто говоривший едва сдерживал дрожь.

– …были машины. Мы видели, как они уходили. А потом их просто… не стало. Ни следов, ни обломков. Только пыль по дороге.

Жилин прищурился, глядя на доски.

Размашистая, неаккуратная надпись, выведенная с заметным нажимом, оставила глубокие борозды на поверхности. Слова будто врезались в саму структуру мела, прорезая её с силой отчаянного предостережения:

"Завывание. Долго. Гулкое. Не ветер."

Пальцы машинально провели по этим словам, небрежно размазав их, но сознание уже зафиксировало фразу, запечатлев её в памяти.

Отдельные фразы, случайные обрывки свидетельств, голоса, наполненные страхом, полустёртые пометки на старых досках – всё указывало на одно.

Та вибрирующая тишина, нависавшая над караваном за секунды до беды, всё ещё жила в воспоминаниях. Странное, едва уловимое движение, искажённое, противоречащее законам зрения, его нельзя было не заметить.

Помехи в радиоэфире, захлёбывающийся шум, разрывающий связь, и гул. Пульсирующий, заполняющий пространство, нависающий со всех сторон сразу, стирающий границы между «близко» и «далеко».

Старый стул жалобно заскрипел, когда Жилин вновь потянулся к стопке кассет, выбрал одну, вставил в магнитофон и нажал на кнопку воспроизведения.

Шорохи, едва различимые голоса, треск плёнки, фоновые шумы – всё смешивалось в монотонный, вязкий поток, сквозь который лишь изредка прорывались фразы, заставлявшие вслушиваться внимательнее. В такие моменты рука машинально тянулась к переключателю, отматывая запись назад, взгляд снова скользил по испещрённым доскам, выискивая связующие нити среди разрозненных, сбивчивых заметок.

Одна кассета сменялась другой, однообразные отчёты перерастали в многоголосый хор караванщиков, чьи воспоминания дробились на обрывки фраз, выведенных торопливыми, нацарапанными буквами, на строки, поспешно оставленные на грифельных досках. Девятнадцать случаев из двадцати оказывались пустыми: байки, искажённые слухи, откровенное враньё, рождённое в долгие ночные стоянки, когда не находилось иных развлечений, кроме пересказа страшилок.

Но одна из двадцати записей заставляла задуматься.

Редкие, цепляющие до дрожи свидетельства. Люди, оставившие их, не стремились напугать. Напротив – сухой, скупой тон выдавал в них тех, кто пытался зафиксировать только факты, без лишних эмоций, без нагнетания. В этой простоте крылась подлинность.

Жилин откинулся назад, устало потирая лоб. Значит, он был не единственным, кто видел Рой.

Разные записи, сделанные в разное время, доказывали: за последние годы было достаточно свидетелей, но лишь немногие говорили. Некоторые предпочитали молчать, другие пытались донести информацию, однако их слова растворялись в бесконечном потоке слухов. Однако стоило сложить разрозненные данные вместе, как становилось ясно – Рой появлялся не раз и не два.

К обеду удалось бегло просмотреть не более тридцатой части накопленных материалов, ощущение, что найденное – лишь вершина айсберга, не оставляло.

Он потянулся к фляге, сделал небольшой глоток тёплой воды, собираясь прерваться, когда за спиной скрипнула дверь. Шаги были короткими, уверенными.

В кабинет вошёл мужчина – высокий, угрюмый, в простом комбинезоне без опознавательных знаков. Жёсткие черты лица не выражали эмоций, а взгляд прятался за глубокой тенью, словно человек, стоящий перед ним, был лишь функцией, приказом, явившимся в нужный момент.

– Вячеслав Жилин – коротко бросил он, не утруждая себя представлениями.

Бывший командир медленно поднял взгляд, прищурился, будто взвешивая, стоит ли спрашивать, о чём идёт речь.

– Идём – добавил незнакомец.

Выбор не предлагался.

Ощущение тревожного предчувствия развернулось внутри, а сопротивление не имело смысла. Откладывая кассету, он медленно поднялся, погладил ладонью щетину, затем шагнул вслед за человеком, не зная, что ждёт впереди.

Жилин шагал за молчаливым провожатым, пересекая узкие коридоры, почти не задавая вопросов. С каждым новым шагом убеждение крепло: происходящее – не простая случайность.

Суд, понижение, этот заваленный архивом кабинет, записанные наспех голоса, шёпот слухов о Рое – всё складывалось в единую цепь. Его не просто устранили с дороги, усадили за пыльный стол, оставив гнить среди старых отчётов. Направили туда, где неизбежно предстояло наткнуться на что-то важное.

Коридоры вывели к массивной металлической двери, выделяющейся среди облупленных перегородок, ветхих от времени и сырости. Глухая, монолитная, без следов ржавчины, словно чужеродный элемент в этом здании.

За порогом начиналось крыло, явно стоящее особняком от основной структуры. Всё здесь отличалось – освещение, стены, даже воздух. Не ощущалось ни пыли, ни запаха старых бумаг, пропитавшего остальные помещения. Здесь чувствовался порядок. Выверенность. Контроль.

Шагнув внутрь, Жилин уловил едва заметное движение за спиной. Дверь закрылась так же плавно, как открылась. Провожатый жестом указал вперёд.

Просторный кабинет встретил холодной, почти стерильной аккуратностью. Никаких завалов, кассет, исписанных досок, хаотично разбросанных листов. Только идеально ровный стол, аккуратно сложенные папки, настольная лампа, отбрасывающая мягкий, точечный свет.

В центре этого безупречного порядка сидел человек.

На первый взгляд – ничем не примечательный. Обычная одежда, коротко остриженные волосы, тонкие руки, больше привыкшие к бумагам, чем к оружию. Жилин видел сотни таких клерков, и этот ничем от них не отличался.

Но стоило взглянуть в его глаза, как по спине пробежал ледяной озноб. Глубокие, выверенные, внимательные. Спокойные, не равнодушные. В них не было лишних эмоций, не мелькало ни раздражения, ни нервозности. Только хищное терпение.

Они не просто смотрели – анализировали. И, казалось, видели больше, чем Вячеслав хотел бы показывать.

Жилин без лишних слов опустился в кресло напротив, привычно окинув комнату внимательным взглядом. Простота интерьера могла бы ввести в заблуждение. Этот кабинет отличался от обычного, а человек за столом кошкой с глазами льва. В одежде не было ни единой приметной детали, осанка казалась нарочито расслабленной, однако стоило взглянуть в глаза – иллюзия рассыпалась.

Взгляд выдавал с головой.

– Как вам новое назначение? – голос звучал ровно, будто вопрос задавался исключительно для соблюдения формальности.

– Весело – отозвался Жилин небрежно, устроившись удобнее, словно весь этот разговор не имел для него особого значения.

– Что-то необычное заметили?

Лёгкая, почти незаметная усмешка скользнула по лицу.

– Это ведь игра, да? – вопрос прозвучал лениво, но в глазах вспыхнул интерес. Внимательно всматриваясь в собеседника, он выжидал хоть малейшую реакцию. Бровь не дрогнула, выражение осталось безупречно сдержанным.

– Архив, старые записи, этот кабинет, понижение. – Жилин сделал лёгкий жест рукой, будто очерчивая пространство вокруг. – Не похоже на случайность.

На мгновение в комнате повисла тишина. Затем клерк слегка кивнул, подтверждая очевидное.

– Я начал разбирать отчёты – продолжил Жилин, сцепив пальцы в замок. – Большинство – пустые слухи, ночные байки, которыми караванщики пугают друг друга у костра. А вот дна из двадцати записей… Она другая. В ней есть детали, которые мне уже знакомы. Которые я видел сам.

Клерк выслушивал молча, не перебивая, позволяя говорить, словно давая возможность озвучить собственные выводы до конца.

– Все эти записи ведут к Рою. – Голос Жилина стал чуть ниже, жёстче. – Кто-то собирал эти данные до меня. Либо остановился, либо его остановили. А теперь мне кажется, вы хотите, чтобы этим занялся я.

Тонкие губы собеседника дрогнули в лёгкой, едва заметной улыбке. Не тёплой, и не холодной. Скорее, с оттенком удовлетворённости, как у человека, который только что получил подтверждение собственных расчётов.

– Вы наблюдательны, Вячеслав – произнёс он спокойно, наклоняясь вперёд и складывая пальцы в замок. – В моих записях вы проходите как человек, который умеет видеть больше очевидного. Именно поэтому вас и посадили в тот кабинет.

В ответ не последовало ни слова. Только пристальный, выжидающий взгляд, изучающий каждый штрих выражения лица напротив.

– Называйте меня Гранит – представился клерк, наконец нарушая молчание. – Я отвечаю за внутренние расследования в Гильдии Перевозчиков.

Короткая пауза. Едва уловимое напряжение в воздухе.

– Старшие перевозчики встревожены. Не слухами, не старыми записями, не потерянными машинами – подобное случалось и раньше. Их беспокоит сам факт, что Рой существует.

– Поэтому перед вами стоит задача – продолжил Гранит, не сводя взгляда. – Разобраться, что происходит на самом деле. И выяснить, почему Рой начал появляться чаще.

Жилин медленно выдохнул, сдерживая раздражение.

Все эти игры, тени за спиной, завуалированные намерения – терпеть подобное не было ни желания, ни сил. Караванная жизнь была другой. Прямой. Понятной. Есть дорога, есть груз, есть цель. Есть те, кто попытается помешать, с ними всё просто – они враги. А здесь? В этом мире тонких манипуляций, расставленных ловушек и размытых границ между ложью и правдой? Всё ощущалось иначе. Слишком запутанно.

– Почему меня не поставили в известность сразу? – голос оставался ровным, под спокойствием скрывалась усталость и накопившееся раздражение. – Зачем этот спектакль? Суд, понижение, чёртова комнатушка с пыльными архивами… И теперь вдруг оказывается, у всего этого было какое-то скрытое предназначение?

Гранит не удивился.

Выражение лица оставалось прежним – без напряжения, лишней заинтересованности. В глубине глаз пряталась сосредоточенность, холодный расчёт, этот вопрос уже прозвучал в его мыслях, был предсказан и заранее разобран на возможные варианты ответа.

– Во первых, так сложилась политическая ситуация, которую вы сами же и запустили с Кодексом – произнёс он наконец. Интонация давала понять, больше пояснений не будет. – А во вторых, в Гильдии существуют разные взгляды. Одни считают слухи о Рое выдумкой, другие видят в нём угрозу, но предпочитают контролировать слухи, паника вредит бизнесу. Ваш суд и понижение стали частью этого баланса. Все видели, как вас «поставили на место», бывшего командира лишили дороги и отправили в архивы. Ваши эмоции были настоящими. Все поверили.

Жилин усмехнулся.

– А на самом деле?

– Мы предлагаем путь, который может спасти не десятки, а сотни жизней. – Гранит чуть подался вперёд, его голос оставался прежним – холодным, как отточенный клинок. – Если бы вас просто вызвали в этот кабинет и сказали: Вячеслав, у нас есть работа, ты нужен нам», это вызвало бы вопросы. У вас. У тех, кто следит за ситуацией, кто предпочёл бы, чтобы правду никто не искал.

Он сделал короткую паузу, дав возможность осознать сказанное.

– Теперь всё иначе. Вы человек, которого унизили, выбросили в сторону.

Жилин молчал, переваривая услышанное.

– Значит, теперь я нужен?

Гранит едва заметно кивнул.

– У нас есть шанс узнать правду. И возможность понять, что действительно происходит. Ибо если мы правы…

Он посмотрел прямо в глаза, удерживая взгляд.

– Всё куда хуже, чем просто пропавшие машины.

– У вас идеальная легенда – Гранит не отводил взгляда, продолжая говорить ровным, уверенным голосом. – Обиженный, униженный, пониженный в должности, лишённый дороги и брошенный перебирать пыльные архивы. Никто не ожидает от вас чего-то большего. И именно это нам нужно.

Жилин скрестил руки на груди, пристально изучая собеседника.

– А ещё? – голос прозвучал ровно, без эмоций, внутри росло напряжение.

– С этого момента у вас новая должность, – Гранит едва заметно склонил голову, внимательно наблюдая за реакцией. – Теперь вы следователь Гильдии.

В груди что-то сжалось. Дорога, движение, решения, принятые в доли секунды – это было его. Но следователь? Совсем другая стезя.

– И кто же мой начальник? – вопрос прозвучал спокойно, однако интуиция подсказывала: ответ будет неприятным.

На лице Гранита мелькнула лёгкая, почти незаметная ухмылка.

– Рудольф – бросил он с тенью удовлетворения в голосе. – Тот самый, что размотал вас на суде.

Внешне Жилин не дрогнул, не моргнул, не выдал ни единой эмоции.

– Замечательно – медленно выдохнул он, скрывая раздражение за каменной маской.

– Он идеально исполнил роль шута, не правда ли? – Гранит слегка качнул головой, словно наслаждаясь. – Профессионал. Делает своё дело отлично, в него верят. Как и вы теперь.

Жилин хмыкнул. Всё оказалось слишком продуманным, слишком тонко выстроенным. Эта игра началась гораздо раньше, чем он понял. И он был в ней с самого начала.

– Естественно, рассказывать об этом никому нельзя, – добавил Гранит, голос снова стал серьёзным. – Официально вы клерк, которому поручили разбирать бумажный мусор. Неофициально – человек, который ищет правду о Рое.

Медленный кивок. Решение было принято, возможно, ещё до того, как начался этот разговор.

– Думаю, мне стоит кое-чему научиться, – произнёс он, не отрывая взгляда.

– Именно – подтвердил Гранит. – Следственная работа, оперативные навыки, анализ данных. Вам предстоит не просто копаться в отчётах, это лишь первый шаг. И, важнее всего, понимать, когда перед вами ложь, а когда – истина.

Жилин только собрался задать вопрос, каков же второй, но прежде чем успел открыть рот, дверь кабинета мягко открылась.

Вошёл человек, чьё появление он ожидал меньше всего. И в то же время – предвидел.

Рудольф Марцин.

Тот самый, кто безжалостно и методично уничтожал его на суде. Каждое слово, сказанное тогда, превращалось в оружие, аргументы разбирались с хирургической точностью, превращая бывшего командира не просто в виновного, а в никчёмного управленца.

Всё выглядело тщательно поставленным спектаклем, где роль Жилина была предопределена с самого начала. Вячеслав помнил момент, когда понижение стало реальностью. Помнил глухой ропот караванщиков, перемигивания в зале, взгляды – одни полные сожаления, другие, напротив, с удовлетворённой насмешкой. Помнил, как Рудольф вышел из зала с той самой ухмылкой – ухмылкой, за которую хотелось врезать.

Однако сейчас перед ним стоял другой человек.

Ни тени той усмешки или следа холодного пренебрежения, с которым он тогда вышагивал по суду, отмеряя шаги, как расчётливый палач. Не было демонстрации превосходства, взгляда сверху вниз, выискивания слабости, чтобы обратить её в оружие.

Этот взгляд был другим. В нём читалось понимание. Рудольф спокойно закрыл за собой дверь, прошёл несколько шагов, будто нарочно давая время осознать момент. Затем остановился у края стола и посмотрел прямо в глаза.

– Давайте познакомимся заново – произнёс он ровно, без нажима, будто между ними никогда ничего не было.

Жилин медленно выдохнул, сдерживая шквал эмоций внутри.

– Я старший следователь – продолжил Рудольф, делая небольшую паузу. – И Рой беспокоит нас уже не первый год.

Слегка склонив голову, он словно проверял, насколько глубоко слова доходят до собеседника.

– Мы теряем караваны. Теряем людей. Иногда – бесследно.

Тишина повисла в воздухе, тяжёлая и давящая.

– Никто из выживших, кто видел бы Рой так близко не смог дать чёткого отчёта… кроме вас.

Жилин не отрывал взгляда, изучая, анализируя, пытаясь зацепиться за любую деталь, за малейший намёк на скрытые намерения.

– Вы – первые, кто сразился с этими тварями и выжил – закончил Рудольф, чуть подавшись вперёд, будто убеждаясь, что слова достигли цели.

Еще вчера ему казалось, всё это устроили ради формальности, мэтры просто утвердили заранее принятое решение, но теперь, он вновь прокручивал в голове тот вечер, каждая деталь начинала играть новую роль.Теперь картина окончательно складывалась воедино, и чем больше Жилин анализировал события, тем яснее становилось, его суд не был простым разбирательством над провинившимся командиром каравана.

Мог ли справляться с эмоциями и последствиями, нести ответственность за всё, что происходило с караваном?Звёздный совет не собирался для пустых заседаний, чтобы тратил время на мелкие вопросы дисциплины, или вмешиваться в простые кадровые решения. Их внимание было приковано не столько к поступкам, сколько к тому, как он их объяснял, насколько держался под давлением, какое решение принимал, когда ему задавали неудобные вопросы.

Но самым важным для них было то, что Вячеслав не жаловался.

Он мог бы возмущённо говорить о форпосте Триал, который не смог отбить довольно простую стаю и запросил вмешательство каравана, который не рассчитан на боевые столкновения.

Или рассказать о Жаровне, смертельно аномалии, когда они буквально балансировали на грани смерти, пытаясь не дать всему конвою сгореть.

Познакомить с засадой в пылевой буре, когда из завесы песка, скрывавшей даже собственную технику, по ним работал миномёт.

Всё это он мог бы озвучить, сделать своим главным аргументом, привести в свою защиту, бросить в лицо суду и попытаться перевернуть заседание в свою пользу, но тогда ему казалось, смысла в этом нет.

Жаловаться бессмысленно, дорога не прощает слабости, если ты командир, то должен принимаешь удары.

Однако теперь он понял, мэтры оценили его иначе.

Они видели перед собой человека, который принял решения, пусть не всегда правильные, но которые были единственно возможными в тот момент, а главное – который принял последствия этих решений, не пытаясь уйти от ответственности.В их глазах он не ныл, или обвинял обстоятельства, пытаясь переложить ответственность или выгородить себя, скрываясь за оправданиями.

И теперь становилось очевидным, Жилина не просто отправили сюда, чтобы он тихо сгнил в бумагах канцелярии, а дали совершенно иную задачу, смысл которой он пока до конца не понимал.

И всё же осознавая, что это не простая ссылка, он не мог смириться с мыслью, что его дни теперь должны проходить среди грифельных досок, старых записей и занесённых пылью архивов. Канцелярия была не тем местом, где он хотел находиться, и не той работой, в которой он видел смысл. А звание следователя для человека дороги был пустой звук.

Канцелярия не была его миром, и если мэтры действительно рассчитывали увидеть, как он смирится с этим, то они либо плохо знали Вячеслава Жилина, либо намеренно толкали в сторону, которая рано или поздно выведет из этих стен.Ещё недавно перед ним лежала вся Альтерра, он мог оказаться в любом городе, на любом форпосте, пересекать пустоши, вести людей и грузы, принимать решения на ходу, рисковать и выигрывать.

Вечер Жилин провёл в баре, в этот раз всё ощущалось иначе. Гул голосов, стук стаканов, скрип обуви по полу оставались привычными, но сам он чувствовал себя чужим, посторонним среди своих.

Никто не подошёл, не заговорил, не бросил дежурного слова. Дело было не в презрении или осуждении – в воздухе висело нечто хуже. Выжидающее молчание.

Все знали, какое решение вынес Совет, но никто не мог сказать наверняка, что оно значит. Обычно командиров не отстраняли полностью – их переводили в старпомы, водителями командирских машин, оставляя в строю. Терять опыт пустоши Гильдия не спешила.

А теперь его статус завис в воздухе, расплываясь, теряя чёткость. Он уже не командир, но и не изгнанник. Не новичок, но и не ветеран. Пока – опасный, токсичный.

Разговор с ним мог выглядеть по-разному: как знак поддержки, попытка взять под крыло, демонстрация лояльности или, наоборот, неуважение к Совету. Никто не хотел рисковать.

Жилин сидел за стойкой, чувствуя взгляды. Одни скользили украдкой, другие задерживались дольше, чем следовало, но ни один человек не приблизился.

В какой-то мере это было даже удобно. Никто не пытался завести пустой разговор, задавать вопросы, на которые не хотелось отвечать. Вместе с этим накатывало странное ощущение, будто привычный мир ускользает, размывается, становится далёким.

Совсем недавно жизнь казалась простой и понятной: дорога, караван, решения, принятые в движении. Теперь всё это медленно уходило, словно затягивалось туманом.

Он сделал один глоток, затем ещё, потом последний. Стакан со стуком лёг на стойку, но рука не потянулась за следующим.

Усталость навалилась тяжёлым грузом, отрезая мысли, лишая сил анализировать происходящее и искать выход. Оставив жетоны, Жилин поднялся, чувствуя, как на мгновение за его спиной стихли разговоры, но никто не окликнул.

Прохладный ночной воздух встретил его тишиной. Дорога до отведённой комнаты заняла всего несколько минут, в памяти не осталось ни одного шага.

Открыв дверь, он не зажёг свет, не стал разбирать вещи или проверять запоры – просто рухнул на кровать. Где-то за стенами продолжала жить обычная жизнь: гудели моторы, велись переговоры, заключались сделки, строились новые маршруты.

Всё это постепенно теряло значение, Жилин закрыл глаза и уснул.

Утро встретило Вячеслава тяжёлым безмолвием. День начинался иначе. Без рёва моторов, ранних сборов экипажа, сверки маршрутов, проверки топлива, последних указаний перед выездом. Сегодня не было рейда. Только визит в канцелярию.

Главное здание Гильдии Альтерры возвышалось в центре города, неподалёку от административного квартала. Массивная крепость из бетона и металла, без окон, с высокими воротами, окружённая постами охраны. Здесь принимались решения, распределялись ресурсы, подписывались контракты.

Ему уже доводилось заходить в эти двери, но раньше всё было иначе.

Командиры караванов приходили сюда обсуждать рейды, подписывать документы, предоставлять отчёты. Входивший сюда караванщик отвечал за судьбы людей.

Сегодня всё изменилось.

Холодные коридоры с низкими потолками, металлические двери, гул шагов. Сосредоточенные лица, заполненные формуляры, карты логистики.

Пять лет прошли в командирской машине. Карты, переговоры по рации, стук ботинок по полу фуры, запах масла, пыли, пироцелия, пороха. Пустошь за стеклом кабины, вой двигателя, работающего на пределе. Голоса механиков, сохраняющих хладнокровие при поломке в опасной зоне.

Теперь – шелест бумаги, реестры, документы, мел и чернила.

Жилин шёл по коридору, замечая взгляды. В них не было презрения или сочувствия, только равнодушие. Очередной клерк среди сотен других.

И только теперь он по-настоящему осознал, какую пропасть пересёк всего за одну ночь. Раньше мир принадлежал ему. Не существовало границ – Альдена, форпосты, Краегор, Вулканис, снова по кругу. Достаточно было сесть в машину, двинуться в путь, менять города, встречаться с нужными людьми, строить маршруты.

В Альдене жила та, к кому он возвращался. Редко, без обещаний, но с уверенностью, что когда-нибудь появится снова. На форпостах – друзья. Те, кого знал по годам службы или по сражениям, знакомые не только по голосам в радиоэфире, некоторые стали кровными побратимами, перевязывая Жилина окровавленными руками.

Командир каравана мог появиться где угодно, любой город, любой маршрут. Это было его право, привилегия, ответственность.

Теперь всё иначе, даже выехать из Вулканиса нельзя без разрешения.

Гильдия Перевозчиков всегда жила по своим законам и только сейчас он осознал, насколько велика эта пропасть.

Караванщики идут своей дорогой, клерки остаются на месте. Жилин не думал, что окажется среди вторых.

Иногда приходилось задерживаться в канцелярии для разговора с начальником логистики, но даже тогда мысль о том, что однажды он окажется по ту сторону, казалась невозможной. Теперь этот момент настал.

Одинаковые коридоры тянулись бесконечно – однотипные металлические двери, узкие таблички с номерами отделов, редкие шаги и приглушённые голоса. Здесь всё жило своим ритмом, которого он не знал.

Воздух был другим. Не запах горячего металла, пыли и машинного масла. Просто застоявшийся, с лёгким привкусом грифеля. Движение замедлилось, ожидание приказа или хотя бы вопроса о цели пребывания становилось всё сильнее, никто даже не взглянул.

– Заблудились?

Голос заставил остановиться.

Рядом стоял мужчина лет пятидесяти. В тёмных волосах выделялись прожилки седины, рубашка выглядела чистой, изрядно поношенной, выражение лица оставалось строго-нейтральным.

– Вы кто?

Быстрый взгляд с ног до головы сразу дал понять – чужой.

– Вячеслав Жилин – ответ прозвучал буднично, хотя внутри всё сжалось. – Канцелярия.

Нахмуренные брови, короткая пауза, словно что-то вспоминается. Затем едва заметный кивок.

– А, это ты, новый. Понятно.

Не прозвучало ни одного вопроса о том, как командир оказался в списке канцелярии. Клерку было не интересно. История назначения уже известна, обсуждать лишний раз никто не собирался.

– Пойдём.

Развернувшись, мужчина зашагал вперёд. Жилин последовал за ним, продолжая ощущать себя чужим. Очередной коридор сменился лестницей, затем ещё один поворот, дверь без таблички. Мужчина отпер замок, толкнул створку, жестом указал внутрь.

– Это твоё.

Шагнув через порог, Жилин замер. Небольшое помещение, заставленное работой до самой потолочной балки. Стены заставлены грифельными досками, стол завален бумагами, некоторые пожелтели от времени. В углу – массивный проигрыватель с толстыми катушками плёнки. Именно этот аппарат, судя по всему, являлся основным источником информации.

– Командиры караванов записывают сюда журналы некоторых рейдов – пояснил старший клерк, наблюдая за реакцией. – Бумагу на это тратят не всегда. Альдена и так считает, что здесь живут слишком шикарно.

Кивок, медленный шаг вдоль стеллажей, пальцы пробежались по крышке проигрывателя. Аппарат явно ухоженный, использовался регулярно, плёнки менялись без задержек.

– Что делать?

– Просеивать – ответ прозвучал так, будто подразумевался сам собой. – Слушаешь записи, выписываешь краткую выжимку для каждого рейда, экономно заносишь в общий журнал, отправляешь в архив.

– И всё?

– Ага.

Холодный взгляд безразличия. Всё равно, что вызовет эта информация – разочарование, раздражение или покорность.

– Добро пожаловать в канцелярию.

Дверь закрылась. Оставшись в одиночестве, Вячеслав медленно выдохнул.

Спустя пару часов Жилин метался по кабинету, словно зверь, загнанный в тесную клетку, из которой невозможно вырваться. Разобраться с бумагами оказалось невозможно.

Исписанные разными почерками листы хаотично перемешались, превращая информацию в беспорядочную груду. Одни страницы испещрены торопливыми, сбивчивыми записями, другие выведены с педантичной точностью, словно их авторы пытались зафиксировать каждую цифру идеально.

От этого разнобоя рябило в глазах, голова гудела от переизбытка хаоса.

Логика в системе хранения отсутствовала. Старые папки с пожелтевшими страницами вперемешку с новыми документами, лишь частично внесёнными в архив. Грифельные доски усыпаны цифрами и короткими пометками, смысл которых предстояло разбирать самому.

Раздражение нарастало. Сколько человек до него сидели здесь, погребённые под слоями этой бумажной рутины? Как они это терпели?

Попытка отвлечься на плёнку с записями командиров караванов не принесла облегчения. Первый голос был монотонным, безэмоциональным, будто человек сам засыпал от скуки, читая доклад:

– Трасса на участке между перевалочным пунктом 14-Г и форпостом Звезда оказалась заблокирована рухнувшими контейнерами. Разбор два часа, шли по графику…

Жилин машинально зафиксировал сказанное, сделал несколько пометок на грифельной доске, затем записал основное в журнал, стараясь не думать, насколько глубоко ненавидит всё это.

Бесконечные бумаги, однообразные отчёты, сухие цифры и скучные пересказы очевидных вещей давили на сознание, словно тяжёлый груз, не дающий дышать полной грудью. Ещё несколько часов назад раздражение казалось терпимым. Теперь оно перерастало в физическое отторжение.

За минуту до того, как Жилин швырнул бы доску в стеллажи произошло нечто, заставившее его замереть.

Пальцы тянулись к выключателю проигрывателя, готовые завершить скучный доклад, но прежде чем лента остановилась, из динамика вырвались слова, от которых внутри всё сжалось. Рука машинально отмотала запись назад.

Он запустил воспроизведение снова, вслушиваясь в каждую интонацию.

– …на юго-западном маршруте, ближе к хребту, замечено странное движение. Пыльная завеса, смазанный сигнал – слишком ровный, плотный. Старики называют такое Роем, кто его знает…

Голос командира звучал спокойно, без лишней экспрессии, будто речь шла о чём-то незначительном.

Но Жилин не мог просто так проигнорировать эти слова.

Перемотав запись ещё несколько раз, он вылавливал каждую паузу, каждое ударение, пытаясь понять – случайность? Ошибка восприятия? Или нечто большее?

Слишком будничный тон, и именно это настораживало. Нахмурившись, он быстро отложил мелок, поставил новую катушку, включил следующую запись.

Спустя десять минут:

– …на пределе действия радара зафиксировано движение крупной массы, из-за бури деталей разглядеть не удалось. Мы предпочли не выяснять…

Пальцы сжались крепче. Мысли начали складываться в целостную картину.

Очередная фраза, снова брошенная мимоходом, без акцента, без тревоги. Но это уже встречалось раньше. Оставив сомнения, он быстро перебирал другие записи, выхватывая фрагменты, выстраивая закономерность.

И снова:

– …ещё одна волна пыльного движения в западном секторе. На записи не разобрать, возможно, просто скопление хищников…

Каждая кассета, каждая строка на грифельных досках, каждый наспех записанный отчёт – всё так или иначе вело к одной и той же загадке.

Неизвестная напасть, укутанная в туман догадок и обрывочных свидетельств, словно пряталась за слоями времени, размываясь в пересказах.

Одни рассказы напоминали байки у костра – раздутые страхами, обросшие слухами, с каждым разом становясь всё более невероятными. Другие, напротив, звучали сухо, почти механически, словно писавшие старались держаться только фактов, но за каждой строкой сквозило напряжение. Незримое, едва уловимое, но ощутимое.

Жилин запустил магнитофон.

Лента дёрнулась, зашипела. Сквозь помехи и треск зазвучал хриплый голос, глухо отдающийся в динамике:

– …наблюдали на радарах плотную массу… сначала подумали, что это помехи или буря, но она двигалась… слишком ровно…

Новая кассета. Голос нервный, сбивчивый, с короткими паузами, будто говоривший едва сдерживал дрожь:

– …были машины. Мы видели, как они уходили. А потом их просто… не стало. Ни следов, ни обломков. Только пыль по дороге.

Жилин прищурился, глядя на доски. Размашистая, неаккуратная надпись, выведенная с заметным нажимом, оставила глубокие борозды на поверхности.

"Завывание. Долго. Гулкое. Не ветер."

Пальцы машинально провели по этим словам, небрежно размазав их, но сознание уже зафиксировало фразу, запечатлев её в памяти.

Фрагменты отчётов, случайные обрывки свидетельств, голоса, наполненные страхом, полустёртые пометки на старых досках – всё указывало на одно.

Та вибрирующая тишина, нависавшая над караваном за секунды до беды, всё ещё жила в памяти. Странное, едва уловимое движение, искажённое, противоречащее законам зрения. Помехи в радиоэфире. Захлёбывающийся шум, разрывающий связь.

И гул. Пульсирующий. Нависающий со всех сторон сразу. Стирающий границы между «близко» и «далеко».

Старый стул жалобно заскрипел, когда Жилин потянулся к стопке кассет, выбрал одну, вставил в магнитофон и нажал воспроизведение.

Шорохи, едва различимые голоса, треск плёнки, фоновые шумы – всё сливалось в вязкий поток, сквозь который лишь изредка прорывались фразы, заставлявшие вслушаться.

Рука машинально тянулась к переключателю, взгляд снова скользил по испещрённым доскам, выискивая связующие нити среди разрозненных заметок.

Одна кассета сменялась другой. Однообразные отчёты перерастали в многоголосый хор караванщиков, чьи воспоминания дробились на обрывки фраз, торопливо нацарапанные буквы, поспешные строки на грифельных досках.

Девятнадцать случаев из двадцати оказывались пустыми. Байки, слухи, враньё, рождённое долгими ночными стоянками, когда не находилось развлечений, кроме пересказа страшилок.

Но каждая двадцатая запись заставляла задуматься.

Редкие, цепляющие до дрожи свидетельства. Люди, оставившие их, не пытались напугать – напротив, их скупой тон выдавал тех, кто фиксировал только факты, без эмоций, без нагнетания.

В этой простоте крылась подлинность.

Жилин откинулся назад, устало потирая лоб, значит, он был не единственным, кто видел Рой.

Записи, сделанные в разное время, доказывали: свидетелей хватало, но лишь немногие говорили. Кто-то молчал, кто-то пытался донести информацию, однако их слова тонули в потоке слухов.

Стоило сложить разрозненные данные, как становилось ясно – Рой появлялся не раз и не два. К обеду он успел бегло просмотреть не больше тридцатой части накопленных материалов, ощущение, что найденное – лишь вершина айсберга, не оставляло.

Потянувшись к фляге, сделал глоток тёплой воды, собираясь прерваться За спиной скрипнула дверь, шаги были короткими, уверенными.

В кабинет вошёл мужчина – высокий, угрюмый, в простом комбинезоне без опознавательных знаков. Жёсткие черты лица не выражали эмоций, а взгляд прятался в глубокой тени.

Будто перед ним была не личность, а функция.

– Вячеслав Жилин – коротко бросил он, не утруждая себя представлениями.

Бывший командир медленно поднял взгляд, прищурился, взвешивая, стоит ли спрашивать.

– Идём.

Выбор не предлагался.

Тревожное предчувствие развернулось внутри, а сопротивление не имело смысла. Откладывая кассету, Жилин медленно поднялся, провёл ладонью по щетине и шагнул вслед за провожатым, не зная, что ждёт впереди.

Они пересекали узкие коридоры, не обмениваясь словами, и с каждым шагом убеждение крепло: происходящее – не случайность. Суд, понижение, заваленный архивом кабинет, записанные наспех голоса, слухи о Рое – всё складывалось в единую цепь. Его не просто убрали с дороги, а направили туда, где он неизбежно должен был наткнуться на что-то важное.

Коридоры вывели к массивной металлической двери, глухой и монолитной, без следов ржавчины, резко выделяющейся на фоне облупленных стен. За ней начиналось другое крыло, явно отделённое от остального здания. Здесь всё отличалось: освещение, стены, даже воздух. В нём не чувствовалось ни пыли, ни запаха старых бумаг, пропитавшего остальные помещения, лишь стерильный порядок, выверенность, контроль.

Шагнув внутрь, Жилин услышал за спиной едва заметное движение. Дверь закрылась так же плавно, как открылась, а провожатый молча указал вперёд. Просторный кабинет встретил холодной аккуратностью. Здесь не было ни завалов отчётов, ни хаотично разбросанных листов, ни исписанных досок, только идеально ровный стол, аккуратно сложенные папки и настольная лампа, отбрасывающая мягкий точечный свет.

В центре этого безупречного порядка сидел человек.

На первый взгляд – ничем не примечательный. Обычная одежда, коротко остриженные волосы, тонкие руки, больше привыкшие к бумагам, чем к оружию. Жилин видел сотни таких клерков, но стоило взглянуть ему в глаза, как по спине пробежал ледяной озноб. В этом взгляде не было ни раздражения, ни нервозности, только спокойствие, выверенная внимательность и что-то, от чего внутри сжалось неприятное чувство.

Он не просто смотрел. Он видел.

Бывший командир без лишних слов опустился в кресло напротив, привычно окинув комнату внимательным взглядом. Простота интерьера могла бы ввести в заблуждение, но это место отличалось от обычных кабинетов, а человек за столом был скорее хищником, затаившимся за маской безобидного чиновника. В одежде не было ни единой приметной детали, осанка казалась расслабленной, но стоило встретиться с ним взглядом – и иллюзия рассыпалась.

– Как вам новое назначение? – голос звучал ровно, будто вопрос задавался исключительно для соблюдения формальности.

– Весело – отозвался Жилин небрежно, устроившись удобнее, словно весь этот разговор не имел для него особого значения.

– Что-то необычное заметили?

Лёгкая, почти незаметная усмешка скользнула по лицу.

– Это ведь игра, да? – вопрос прозвучал лениво, но в глазах вспыхнул интерес. Внимательно всматриваясь в собеседника, он выжидал хоть малейшую реакцию. Бровь не дрогнула, выражение осталось безупречно сдержанным.

– Архив, старые записи, этот кабинет, понижение. – Жилин сделал лёгкий жест рукой, будто очерчивая пространство вокруг. – Не похоже на случайность.

На мгновение в комнате повисла тишина. Затем клерк слегка кивнул, подтверждая очевидное.

– Я начал разбирать отчёты – продолжил Жилин, сцепив пальцы в замок. – Большинство – пустые слухи, ночные байки, которыми караванщики пугают друг друга у костра. А вот одна из двадцати записей… Она другая. В ней есть детали, которые мне уже знакомы. Которые я видел сам.

Клерк выслушивал молча, не перебивая, позволяя говорить, словно давая возможность озвучить собственные выводы до конца.

– Все эти записи ведут к Рою. – Голос Жилина стал чуть ниже, жёстче. – Кто-то собирал эти данные до меня. Либо остановился, либо его остановили. А теперь мне кажется, вы хотите, чтобы этим занялся я.

Тонкие губы собеседника дрогнули в лёгкой, едва заметной улыбке. Не тёплой, и не холодной. Скорее, с оттенком удовлетворённости, как у человека, который только что получил подтверждение собственных расчётов.

– Вы наблюдательны, Вячеслав – произнёс он спокойно, наклоняясь вперёд и складывая пальцы в замок. – В моих записях вы проходите как человек, который умеет разглядеть больше очевидного. Именно поэтому вас и посадили в тот кабинет.

В ответ не последовало ни слова. Только пристальный, выжидающий взгляд, изучающий каждый штрих выражения лица напротив.

– Называйте меня Гранит – представился клерк, наконец нарушая молчание. – Я отвечаю за внутренние расследования в Гильдии Перевозчиков.

Короткая пауза. Едва уловимое напряжение в воздухе.

– Старшие перевозчики встревожены. Не слухами, старыми записями или потерянными машинами – подобное случалось и раньше. Их беспокоит сам факт, что Рой существует.

– Поэтому перед вами стоит задача – продолжил Гранит, не сводя взгляда. – Разобраться, что происходит на самом деле. И выяснить, почему Рой начал появляться чаще.

Жилин медленно выдохнул, сдерживая раздражение.

Все эти игры, тени за спиной, завуалированные намерения – терпеть подобное не было ни желания, ни сил. Караванная жизнь была другой. Прямой. Понятной. Есть дорога, есть груз, цель. Есть те, кто попытается помешать, с ними всё просто – они враги. А здесь? В этом мире тонких манипуляций, расставленных ловушек и размытых границ между ложью и правдой? Всё ощущалось иначе, слишком запутанно.

– Почему меня не поставили в известность сразу? – голос оставался ровным, под спокойствием скрывалась усталость и накопившееся раздражение. – Зачем этот спектакль? Суд, понижение, чёртова комнатушка с пыльными архивами… И теперь вдруг оказывается, у всего этого было какое-то скрытое предназначение?

Гранит не удивился.

Выражение лица оставалось прежним – без напряжения, лишней заинтересованности. В глубине глаз пряталась сосредоточенность, холодный расчёт, этот вопрос уже прозвучал в его мыслях, был предсказан и заранее разобран на возможные варианты ответа.

– Во первых, так сложилась политическая ситуация, которую вы сами же и запустили с Кодексом – произнёс он наконец. Интонация давала понять, больше пояснений не будет. – А во вторых, в Гильдии существуют разные взгляды. Одни считают слухи о Рое выдумкой, другие видят в нём угрозу, но предпочитают контролировать слухи, паника вредит делу. Ваш суд и понижение стали частью этого баланса. Все видели, как вас «поставили на место», бывшего командира лишили дороги и отправили в архивы. Ваши эмоции были настоящими. Все поверили.

Жилин усмехнулся.

– А на самом деле?

– Мы предлагаем путь, который может спасти не десятки, а сотни жизней. – Гранит чуть подался вперёд, его голос оставался прежним – холодным, как отточенный клинок. – Если бы вас просто вызвали в этот кабинет и сказали: “Вячеслав, у нас есть работа, ты нужен нам», это вызвало бы вопросы. У вас. У тех, кто следит за ситуацией, кто предпочёл, чтобы правду никто не искал.

Он сделал короткую паузу, дав возможность осознать сказанное.

– Теперь всё иначе. Вы человек, которого унизили, выбросили в сторону.

Жилин молчал, переваривая услышанное.

– Значит, теперь я нужен?

Гранит едва заметно кивнул.

– У нас есть шанс узнать правду. И возможность понять, что действительно происходит. Ибо если мы правы…

Он посмотрел прямо в глаза, удерживая взгляд.

– Всё куда хуже, чем просто пропавшие машины.

– У вас идеальная легенда – Гранит не отводил взгляда, продолжая говорить ровным, уверенным голосом. – Окскорбленный, униженный, пониженный в должности, лишённый дороги и брошенный перебирать пыльные архивы. Никто не ожидает от вас чего-то большего. И именно это нам нужно.

Жилин скрестил руки на груди, пристально изучая собеседника.

– А ещё? – голос прозвучал ровно, без эмоций, внутри росло напряжение.

– С этого момента у вас новая должность – Гранит едва заметно склонил голову, внимательно наблюдая за реакцией. – Теперь вы следователь Гильдии.

В груди что-то сжалось. Дорога, движение, решения, принятые в доли секунды – это было его. Но следователь? Совсем другая стезя.

– И кто же мой начальник? – вопрос прозвучал спокойно, однако интуиция подсказывала: ответ будет неприятным.

На лице Гранита мелькнула лёгкая, почти незаметная ухмылка.

– Рудольф – бросил он с тенью удовлетворения в голосе. – Тот самый, что размотал вас на суде.

Внешне Жилин не дрогнул, не моргнул, не выдал ни единой эмоции.

– Замечательно – медленно выдохнул он, скрывая раздражение за каменной маской.

– Он идеально исполнил роль шута, не правда ли? – Гранит слегка качнул головой, словно наслаждаясь. – Профессионал. Делает своё дело отлично, в него верят. Как и вы теперь.

Жилин хмыкнул. Всё оказалось слишком продуманным, слишком тонко выстроенным. Эта игра началась гораздо раньше, чем он понял.

– Естественно, рассказывать об этом никому нельзя – добавил Гранит, голос снова стал серьёзным. – Официально вы клерк, которому поручили разбирать бумажный мусор. Неофициально – человек, который ищет правду о Рое.

Медленный кивок. Решение было принято, возможно, ещё до того, как начался этот разговор.

– Думаю, мне стоит кое-чему научиться – произнёс Вячеслав, не отрывая взгляда.

– Именно – подтвердил Гранит. – Следственная работа, оперативные навыки, анализ данных. Вам предстоит не просто копаться в отчётах, это лишь первый шаг. И, важнее всего, понимать, когда перед вами ложь, а когда – истина.

Жилин только собрался задать вопрос, каков же второй, но прежде чем успел открыть рот, дверь кабинета мягко открылась. Вошёл человек, чьё появление Жилин ожидал меньше всего.

И в то же время – предвидел. Рудольф Марцин.

Тот, кто безжалостно уничтожил его на суде, превращая каждое слово в оружие, разбирая аргументы с хирургической точностью, делая из бывшего командира не просто виновного, а никчёмного управленца.

Всё выглядело тщательно поставленным спектаклем, где его роль была предопределена с самого начала. Жилин помнил, как понижение стало реальностью, как караванщики глухо переговаривались, как кто-то смотрел с сожалением, а кто-то – с насмешкой. Помнил ухмылку Рудольфа, с которой тот покидал зал, за которую хотелось врезать.

Но сейчас перед ним стоял другой человек.

Без следа прежней усмешки, холодного пренебрежения, без той манеры выискивать слабость, чтобы обратить её в оружие. Взгляд был другим, в нём читалось понимание.

Рудольф спокойно закрыл за собой дверь, прошёл несколько шагов, будто намеренно давая время осознать момент, затем остановился у края стола и посмотрел прямо в глаза.

– Давайте познакомимся заново,– произнёс он ровно, без нажима, будто между ними никогда ничего не было.

Жилин медленно выдохнул, сдерживая шквал эмоций внутри.

– Я старший следователь – продолжил Рудольф после небольшой паузы. – И Рой беспокоит нас уже не первый год.

Он слегка склонил голову, словно проверяя, насколько глубоко слова доходят до собеседника.

– Мы теряем караваны. Теряем людей. Часто – бесследно.

Тишина повисла в воздухе, тяжёлая, давящая.

– Никто из выживших не видел Рой так близко, чтобы дать чёткий отчёт.

Он выдержал паузу и добавил:

– Кроме вас.

Жилин не отрывал взгляда, изучая, анализируя, пытаясь зацепиться за любую деталь, за малейший намёк на скрытые намерения.

– Вы – первые, кто сразился с этими тварями и выжил – закончил Рудольф, чуть Рудольф подался вперёд, словно убеждаясь, что его слова достигли цели.

– И что от меня требуется? – наконец произнёс Вячеслав, выровняв голос, убирая из него даже намёк на сомнение.

Марцин кивнул, словно ожидал именно этих слов.

– Разобраться в том, что происходит. Найти закономерности. Вы, Жилин, человек пустоши, знаете её законы, ритм. Видите то, что не видят люди, привыкшие работать с картами и бумагами. Мы дадим вам инструменты, но искать придётся вам самому.

– Иными словами, – хмыкнул Вячеслав, скрестив руки на груди, – меня отправляют обратно в поле?

Рудольф слегка качнул головой.

– Пока не за чем. Пока что придётся копаться в отчётах, изучать данные, работать с картами, сигналами и доверенными лицами.

– Иначе говоря, всё то же канцелярское дерьмо – буркнул Жилин, качнув головой.

Рудольф усмехнулся уголком губ.

– Не нравится?

– Терпеть не могу.

– Тогда поторопитесь. Чем быстрее разберётесь, тем быстрее сможете приступить к оперативной работе.

Жилин внимательно смотрел на собеседников, стараясь уловить детали, проверить свои догадки. Чутьё подсказывало: всё сказанное – не пустой звук.

Ещё вчера казалось, что суд – простая формальность, мэтры лишь подтвердили заранее принятое решение. Но, прокручивая в памяти тот вечер, он видел картину иначе. Звёздный Совет не устраивал пустых разбирательств, не отвлекался на дисциплинарные мелочи. Их интересовало не просто то, что он сделал, а каким образом обосновывал свои поступки, насколько уверенно держался под давлением, как реагировал на неудобные вопросы.

Но главный момент заключался в другом. Он не оправдывался.

Можно было подробно расписать, как форпост Триал не справился с атакой обычной стаи и запросил поддержку у каравана, который не предназначен для боевых столкновений. Или вспомнить смертельно опасную аномалию в Жаровне, где конвой едва не сгорел, и они с трудом удержались на грани между жизнью и гибелью. Или рассказать, как их накрыла песчаная буря, а из невидимой завесы сыпались миномётные снаряды.

Каждое из этих событий могло бы стать оправданием. Он мог бросить эти факты в лицо суду, сделать их щитом, перевернуть заседание в свою пользу.

Но тогда казалось, что в этом нет смысла. Дорога не оставляет места для жалоб, командир должен принимать удары.

Теперь же он понимал: мэтры увидели в этом не покорность, а нечто иное. Он не искал предлогов, не перекладывал ответственность, не прятался за обстоятельствами. Он принимал решения – пусть не всегда идеальные, но единственно возможные в тот момент. И что важнее всего, он не пытался избежать их последствий.

Теперь становилось очевидным: его не просто отодвинули в канцелярию. Перед ним стояла иная задача.

Какая именно – ещё предстояло выяснить.

Но, даже понимая, что всё не так просто, Жилин не собирался мириться с мыслью, что теперь его жизнь сведётся к архивам, пыльным записям и грифельным доскам. Канцелярия оставалась чуждым миром, её работа не имела для него ценности.

Звание следователя для человека дороги не значило ничего.

Совсем недавно перед ним была вся Альтерра. Он мог появиться в любом городе, на любом форпосте, вести людей, принимать решения на ходу, рисковать и выигрывать.

И если те, кто сидят перед ним, не лгут, если их слова чего-то стоят, он вернётся в пустошь. Потому что в бумагах и отчётах Рой не найти.

Вечер Жилин провёл в баре, в этот раз всё ощущалось иначе. Гул голосов, стук стаканов, скрип обуви по полу оставались привычными, но сам он чувствовал себя чужим, посторонним среди своих.

Никто не подошёл, не заговорил, не бросил дежурного слова. Дело было не в презрении или осуждении – в воздухе висело нечто хуже. Выжидающее молчание.

Все знали, какое решение вынес Совет, но никто не мог сказать наверняка, что оно значит. Обычно командиров не отстраняли полностью – их переводили в старпомы, водителями командирских машин, оставляя в строю. Терять опыт пустоши Гильдия не спешила.

А теперь его статус завис в воздухе, расплываясь, теряя чёткость. Он уже не командир, но и не изгнанник. Не новичок, но и не ветеран. Пока – опасный, токсичный.

Разговор с ним мог выглядеть по-разному: как знак поддержки, попытка взять под крыло, демонстрация лояльности или, наоборот, неуважение к Совету. Никто не хотел рисковать.

Жилин сидел за стойкой, чувствуя взгляды. Одни скользили украдкой, другие задерживались дольше, чем следовало, но ни один человек не приблизился.

В какой-то мере это было даже удобно. Никто не пытался завести пустой разговор, задавать вопросы, на которые не хотелось отвечать. Вместе с этим накатывало странное ощущение, будто привычный мир ускользает, размывается, становится далёким.

Совсем недавно жизнь казалась простой и понятной: дорога, караван, решения, принятые в движении. Теперь всё это медленно уходило, словно затягивалось туманом.

Он сделал один глоток, затем ещё, потом последний. Стакан со стуком лёг на стойку, но рука не потянулась за следующим.

Усталость навалилась тяжёлым грузом, отрезая мысли, лишая сил анализировать происходящее и искать выход. Оставив жетоны, Жилин поднялся, чувствуя, как на мгновение за его спиной стихли разговоры, но никто не окликнул.

Прохладный ночной воздух встретил его тишиной. Дорога до отведённой комнаты заняла всего несколько минут, в памяти не осталось ни одного шага.

Открыв дверь, он не зажёг свет, не стал разбирать вещи или проверять запоры – просто рухнул на кровать. Где-то за стенами продолжала жить обычная жизнь: гудели моторы, велись переговоры, заключались сделки, строились новые маршруты.

Всё это постепенно теряло значение, Жилин закрыл глаза и уснул.

Утро встретило Вячеслава тяжёлым безмолвием. День начинался иначе. Без рёва моторов, ранних сборов экипажа, сверки маршрутов, проверки топлива, последних указаний перед выездом. Сегодня не было рейда. Только визит в канцелярию.

Главное здание Гильдии Альтерры возвышалось в центре города, неподалёку от административного квартала. Массивная крепость из бетона и металла, без окон, с высокими воротами, окружённая постами охраны. Здесь принимались решения, распределялись ресурсы, подписывались контракты.

Ему уже доводилось заходить в эти двери, но раньше всё было иначе.

Командиры караванов приходили сюда обсуждать рейды, подписывать документы, предоставлять отчёты. Входивший сюда караванщик отвечал за судьбы людей.

Сегодня всё изменилось.

Холодные коридоры с низкими потолками, металлические двери, гул шагов. Сосредоточенные лица, заполненные формуляры, карты логистики.

Пять лет прошли в командирской машине. Карты, переговоры по рации, стук ботинок по полу фуры, запах масла, пыли, пироцелия, пороха. Пустошь за стеклом кабины, вой двигателя, работающего на пределе. Голоса механиков, сохраняющих хладнокровие при поломке в опасной зоне.

Теперь – шелест бумаги, реестры, документы, мел и чернила.

Жилин шёл по коридору, замечая взгляды. В них не было презрения или сочувствия, только равнодушие. Очередной клерк среди сотен других.

И только теперь он по-настоящему осознал, какую пропасть пересёк всего за одну ночь. Раньше мир принадлежал ему. Не существовало границ – Альдена, форпосты, Краегор, Вулканис, снова по кругу. Достаточно было сесть в машину, двинуться в путь, менять города, встречаться с нужными людьми, строить маршруты.

В Альдене жила та, к кому он возвращался. Редко, без обещаний, но с уверенностью, что когда-нибудь появится снова. На форпостах – друзья. Те, кого знал по годам службы или по сражениям, знакомые не только по голосам в радиоэфире, некоторые стали кровными побратимами, перевязывая Жилина окровавленными руками.

Командир каравана мог появиться где угодно, любой город, любой маршрут. Это было его право, привилегия, ответственность.

Теперь всё иначе, даже выехать из Вулканиса нельзя без разрешения.

Гильдия Перевозчиков всегда жила по своим законам и только сейчас он осознал, насколько велика эта пропасть.

Караванщики идут своей дорогой, клерки остаются на месте. Жилин не думал, что окажется среди вторых.

Иногда приходилось задерживаться в канцелярии для разговора с начальником логистики, но даже тогда мысль о том, что однажды он окажется по ту сторону, казалась невозможной. Теперь этот момент настал.

Одинаковые коридоры тянулись бесконечно – однотипные металлические двери, узкие таблички с номерами отделов, редкие шаги и приглушённые голоса. Здесь всё жило своим ритмом, которого он не знал.

Воздух был другим. Не запах горячего металла, пыли и машинного масла. Просто застоявшийся, с лёгким привкусом грифеля. Движение замедлилось, ожидание приказа или хотя бы вопроса о цели пребывания становилось всё сильнее, никто даже не взглянул.

– Заблудились?

Голос заставил остановиться.

Рядом стоял мужчина лет пятидесяти. В тёмных волосах выделялись прожилки седины, рубашка выглядела чистой, изрядно поношенной, выражение лица оставалось строго-нейтральным.

– Вы кто?

Быстрый взгляд с ног до головы сразу дал понять – чужой.

– Вячеслав Жилин – ответ прозвучал буднично, хотя внутри всё сжалось. – Канцелярия.

Нахмуренные брови, короткая пауза, словно что-то вспоминается. Затем едва заметный кивок.

– А, это ты, новый. Понятно.

Не прозвучало ни одного вопроса о том, как командир оказался в списке канцелярии. Клерку было не интересно. История назначения уже известна, обсуждать лишний раз никто не собирался.

– Пойдём.

Развернувшись, мужчина зашагал вперёд. Жилин последовал за ним, продолжая ощущать себя чужим. Очередной коридор сменился лестницей, затем ещё один поворот, дверь без таблички. Мужчина отпер замок, толкнул створку, жестом указал внутрь.

– Это твоё.

Шагнув через порог, Жилин замер. Небольшое помещение, заставленное работой до самой потолочной балки. Стены заставлены грифельными досками, стол завален бумагами, некоторые пожелтели от времени. В углу – массивный проигрыватель с толстыми катушками плёнки. Именно этот аппарат, судя по всему, являлся основным источником информации.

– Командиры караванов записывают сюда журналы некоторых рейдов – пояснил старший клерк, наблюдая за реакцией. – Бумагу на это тратят не всегда. Альдена и так считает, что здесь живут слишком шикарно.

Кивок, медленный шаг вдоль стеллажей, пальцы пробежались по крышке проигрывателя. Аппарат явно ухоженный, использовался регулярно, плёнки менялись без задержек.

– Что делать?

– Просеивать – ответ прозвучал так, будто подразумевался сам собой. – Слушаешь записи, выписываешь краткую выжимку для каждого рейда, экономно заносишь в общий журнал, отправляешь в архив.

– И всё?

– Ага.

Холодный взгляд безразличия. Всё равно, что вызовет эта информация – разочарование, раздражение или покорность.

– Добро пожаловать в канцелярию.

Дверь закрылась. Оставшись в одиночестве, Вячеслав медленно выдохнул.

Спустя пару часов Жилин метался по кабинету, словно зверь, загнанный в тесную клетку, из которой невозможно вырваться. Разобраться с бумагами оказалось невозможно.

Исписанные разными почерками листы хаотично перемешались, превращая информацию в беспорядочную груду. Одни страницы испещрены торопливыми, сбивчивыми записями, другие выведены с педантичной точностью, словно их авторы пытались зафиксировать каждую цифру идеально.

От этого разнобоя рябило в глазах, голова гудела от переизбытка хаоса.

Логика в системе хранения отсутствовала. Старые папки с пожелтевшими страницами вперемешку с новыми документами, лишь частично внесёнными в архив. Грифельные доски усыпаны цифрами и короткими пометками, смысл которых предстояло разбирать самому.

Раздражение нарастало. Сколько человек до него сидели здесь, погребённые под слоями этой бумажной рутины? Как они это терпели?

Попытка отвлечься на плёнку с записями командиров караванов не принесла облегчения. Первый голос был монотонным, безэмоциональным, будто человек сам засыпал от скуки, читая доклад:

– Трасса на участке между перевалочным пунктом 14-Г и форпостом Звезда оказалась заблокирована рухнувшими контейнерами. Разбор два часа, шли по графику…

Жилин машинально зафиксировал сказанное, сделал несколько пометок на грифельной доске, затем записал основное в журнал, стараясь не думать, насколько глубоко ненавидит всё это.

Бесконечные бумаги, однообразные отчёты, сухие цифры и скучные пересказы очевидных вещей давили на сознание, словно тяжёлый груз, не дающий дышать полной грудью. Ещё несколько часов назад раздражение казалось терпимым. Теперь оно перерастало в физическое отторжение.

За минуту до того, как Жилин швырнул бы доску в стеллажи произошло нечто, заставившее его замереть.

Пальцы тянулись к выключателю проигрывателя, готовые завершить скучный доклад, но прежде чем лента остановилась, из динамика вырвались слова, от которых внутри всё сжалось. Рука машинально отмотала запись назад.

Он запустил воспроизведение снова, вслушиваясь в каждую интонацию.

– …на юго-западном маршруте, ближе к хребту, замечено странное движение. Пыльная завеса, смазанный сигнал – слишком ровный, плотный. Старики называют такое Роем, кто его знает…

Голос командира звучал спокойно, без лишней экспрессии, будто речь шла о чём-то незначительном.

Но Жилин не мог просто так проигнорировать эти слова.

Перемотав запись ещё несколько раз, он вылавливал каждую паузу, каждое ударение, пытаясь понять – случайность? Ошибка восприятия? Или нечто большее?

Слишком будничный тон, и именно это настораживало. Нахмурившись, он быстро отложил мелок, поставил новую катушку, включил следующую запись.

Спустя десять минут:

– …на пределе действия радара зафиксировано движение крупной массы, из-за бури деталей разглядеть не удалось. Мы предпочли не выяснять…

Пальцы сжались крепче. Мысли начали складываться в целостную картину.

Очередная фраза, снова брошенная мимоходом, без акцента, без тревоги. Но это уже встречалось раньше. Оставив сомнения, он быстро перебирал другие записи, выхватывая фрагменты, выстраивая закономерность.

И снова:

– …ещё одна волна пыльного движения в западном секторе. На записи не разобрать, возможно, просто скопление хищников…

Каждая кассета, каждая строка на грифельных досках, каждый наспех записанный отчёт – всё так или иначе вело к одной и той же загадке.

Неизвестная напасть, укутанная в туман догадок и обрывочных свидетельств, словно пряталась за слоями времени, размываясь в пересказах.

Одни рассказы напоминали байки у костра – раздутые страхами, обросшие слухами, с каждым разом становясь всё более невероятными. Другие, напротив, звучали сухо, почти механически, словно писавшие старались держаться только фактов, но за каждой строкой сквозило напряжение. Незримое, едва уловимое, но ощутимое.

Жилин запустил магнитофон.

Лента дёрнулась, зашипела. Сквозь помехи и треск зазвучал хриплый голос, глухо отдающийся в динамике:

– …наблюдали на радарах плотную массу… сначала подумали, что это помехи или буря, но она двигалась… слишком ровно…

Новая кассета. Голос нервный, сбивчивый, с короткими паузами, будто говоривший едва сдерживал дрожь:

– …были машины. Мы видели, как они уходили. А потом их просто… не стало. Ни следов, ни обломков. Только пыль по дороге.

Жилин прищурился, глядя на доски. Размашистая, неаккуратная надпись, выведенная с заметным нажимом, оставила глубокие борозды на поверхности.

"Завывание. Долго. Гулкое. Не ветер."

Пальцы машинально провели по этим словам, небрежно размазав их, но сознание уже зафиксировало фразу, запечатлев её в памяти.

Фрагменты отчётов, случайные обрывки свидетельств, голоса, наполненные страхом, полустёртые пометки на старых досках – всё указывало на одно.

Та вибрирующая тишина, нависавшая над караваном за секунды до беды, всё ещё жила в памяти. Странное, едва уловимое движение, искажённое, противоречащее законам зрения. Помехи в радиоэфире. Захлёбывающийся шум, разрывающий связь.

И гул. Пульсирующий. Нависающий со всех сторон сразу. Стирающий границы между «близко» и «далеко».

Старый стул жалобно заскрипел, когда Жилин потянулся к стопке кассет, выбрал одну, вставил в магнитофон и нажал воспроизведение.

Шорохи, едва различимые голоса, треск плёнки, фоновые шумы – всё сливалось в вязкий поток, сквозь который лишь изредка прорывались фразы, заставлявшие вслушаться.

Рука машинально тянулась к переключателю, взгляд снова скользил по испещрённым доскам, выискивая связующие нити среди разрозненных заметок.

Одна кассета сменялась другой. Однообразные отчёты перерастали в многоголосый хор караванщиков, чьи воспоминания дробились на обрывки фраз, торопливо нацарапанные буквы, поспешные строки на грифельных досках.

Девятнадцать случаев из двадцати оказывались пустыми. Байки, слухи, враньё, рождённое долгими ночными стоянками, когда не находилось развлечений, кроме пересказа страшилок.

Но каждая двадцатая запись заставляла задуматься.

Редкие, цепляющие до дрожи свидетельства. Люди, оставившие их, не пытались напугать – напротив, их скупой тон выдавал тех, кто фиксировал только факты, без эмоций, без нагнетания.

В этой простоте крылась подлинность.

Жилин откинулся назад, устало потирая лоб, значит, он был не единственным, кто видел Рой.

Записи, сделанные в разное время, доказывали: свидетелей хватало, но лишь немногие говорили. Кто-то молчал, кто-то пытался донести информацию, однако их слова тонули в потоке слухов.

Стоило сложить разрозненные данные, как становилось ясно – Рой появлялся не раз и не два. К обеду он успел бегло просмотреть не больше тридцатой части накопленных материалов, ощущение, что найденное – лишь вершина айсберга, не оставляло.

Потянувшись к фляге, сделал глоток тёплой воды, собираясь прерваться За спиной скрипнула дверь, шаги были короткими, уверенными.

В кабинет вошёл мужчина – высокий, угрюмый, в простом комбинезоне без опознавательных знаков. Жёсткие черты лица не выражали эмоций, а взгляд прятался в глубокой тени.

Будто перед ним была не личность, а функция.

– Вячеслав Жилин – коротко бросил он, не утруждая себя представлениями.

Бывший командир медленно поднял взгляд, прищурился, взвешивая, стоит ли спрашивать.

– Идём.

Выбор не предлагался.

Тревожное предчувствие развернулось внутри, а сопротивление не имело смысла. Откладывая кассету, Жилин медленно поднялся, провёл ладонью по щетине и шагнул вслед за провожатым, не зная, что ждёт впереди.

Они пересекали узкие коридоры, не обмениваясь словами, и с каждым шагом убеждение крепло: происходящее – не случайность. Суд, понижение, заваленный архивом кабинет, записанные наспех голоса, слухи о Рое – всё складывалось в единую цепь. Его не просто убрали с дороги, а направили туда, где он неизбежно должен был наткнуться на что-то важное.

Коридоры вывели к массивной металлической двери, глухой и монолитной, без следов ржавчины, резко выделяющейся на фоне облупленных стен. За ней начиналось другое крыло, явно отделённое от остального здания. Здесь всё отличалось: освещение, стены, даже воздух. В нём не чувствовалось ни пыли, ни запаха старых бумаг, пропитавшего остальные помещения, лишь стерильный порядок, выверенность, контроль.

Шагнув внутрь, Жилин услышал за спиной едва заметное движение. Дверь закрылась так же плавно, как открылась, а провожатый молча указал вперёд. Просторный кабинет встретил холодной аккуратностью. Здесь не было ни завалов отчётов, ни хаотично разбросанных листов, ни исписанных досок, только идеально ровный стол, аккуратно сложенные папки и настольная лампа, отбрасывающая мягкий точечный свет.

В центре этого безупречного порядка сидел человек.

На первый взгляд – ничем не примечательный. Обычная одежда, коротко остриженные волосы, тонкие руки, больше привыкшие к бумагам, чем к оружию. Жилин видел сотни таких клерков, но стоило взглянуть ему в глаза, как по спине пробежал ледяной озноб. В этом взгляде не было ни раздражения, ни нервозности, только спокойствие, выверенная внимательность и что-то, от чего внутри сжалось неприятное чувство.

Он не просто смотрел. Он видел.

Бывший командир без лишних слов опустился в кресло напротив, привычно окинув комнату внимательным взглядом. Простота интерьера могла бы ввести в заблуждение, но это место отличалось от обычных кабинетов, а человек за столом был скорее хищником, затаившимся за маской безобидного чиновника. В одежде не было ни единой приметной детали, осанка казалась расслабленной, но стоило встретиться с ним взглядом – и иллюзия рассыпалась.

– Как вам новое назначение? – голос звучал ровно, будто вопрос задавался исключительно для соблюдения формальности.

– Весело – отозвался Жилин небрежно, устроившись удобнее, словно весь этот разговор не имел для него особого значения.

– Что-то необычное заметили?

Лёгкая, почти незаметная усмешка скользнула по лицу.

– Это ведь игра, да? – вопрос прозвучал лениво, но в глазах вспыхнул интерес. Внимательно всматриваясь в собеседника, он выжидал хоть малейшую реакцию. Бровь не дрогнула, выражение осталось безупречно сдержанным.

– Архив, старые записи, этот кабинет, понижение. – Жилин сделал лёгкий жест рукой, будто очерчивая пространство вокруг. – Не похоже на случайность.

На мгновение в комнате повисла тишина. Затем клерк слегка кивнул, подтверждая очевидное.

– Я начал разбирать отчёты – продолжил Жилин, сцепив пальцы в замок. – Большинство – пустые слухи, ночные байки, которыми караванщики пугают друг друга у костра. А вот одна из двадцати записей… Она другая. В ней есть детали, которые мне уже знакомы. Которые я видел сам.

Клерк выслушивал молча, не перебивая, позволяя говорить, словно давая возможность озвучить собственные выводы до конца.

– Все эти записи ведут к Рою. – Голос Жилина стал чуть ниже, жёстче. – Кто-то собирал эти данные до меня. Либо остановился, либо его остановили. А теперь мне кажется, вы хотите, чтобы этим занялся я.

Тонкие губы собеседника дрогнули в лёгкой, едва заметной улыбке. Не тёплой, и не холодной. Скорее, с оттенком удовлетворённости, как у человека, который только что получил подтверждение собственных расчётов.

– Вы наблюдательны, Вячеслав – произнёс он спокойно, наклоняясь вперёд и складывая пальцы в замок. – В моих записях вы проходите как человек, который умеет разглядеть больше очевидного. Именно поэтому вас и посадили в тот кабинет.

В ответ не последовало ни слова. Только пристальный, выжидающий взгляд, изучающий каждый штрих выражения лица напротив.

– Называйте меня Гранит – представился клерк, наконец нарушая молчание. – Я отвечаю за внутренние расследования в Гильдии Перевозчиков.

Короткая пауза. Едва уловимое напряжение в воздухе.

– Старшие перевозчики встревожены. Не слухами, старыми записями или потерянными машинами – подобное случалось и раньше. Их беспокоит сам факт, что Рой существует.

– Поэтому перед вами стоит задача – продолжил Гранит, не сводя взгляда. – Разобраться, что происходит на самом деле. И выяснить, почему Рой начал появляться чаще.

Жилин медленно выдохнул, сдерживая раздражение.

Все эти игры, тени за спиной, завуалированные намерения – терпеть подобное не было ни желания, ни сил. Караванная жизнь была другой. Прямой. Понятной. Есть дорога, есть груз, цель. Есть те, кто попытается помешать, с ними всё просто – они враги. А здесь? В этом мире тонких манипуляций, расставленных ловушек и размытых границ между ложью и правдой? Всё ощущалось иначе, слишком запутанно.

– Почему меня не поставили в известность сразу? – голос оставался ровным, под спокойствием скрывалась усталость и накопившееся раздражение. – Зачем этот спектакль? Суд, понижение, чёртова комнатушка с пыльными архивами… И теперь вдруг оказывается, у всего этого было какое-то скрытое предназначение?

Гранит не удивился.

Выражение лица оставалось прежним – без напряжения, лишней заинтересованности. В глубине глаз пряталась сосредоточенность, холодный расчёт, этот вопрос уже прозвучал в его мыслях, был предсказан и заранее разобран на возможные варианты ответа.

– Во первых, так сложилась политическая ситуация, которую вы сами же и запустили с Кодексом – произнёс он наконец. Интонация давала понять, больше пояснений не будет. – А во вторых, в Гильдии существуют разные взгляды. Одни считают слухи о Рое выдумкой, другие видят в нём угрозу, но предпочитают контролировать слухи, паника вредит делу. Ваш суд и понижение стали частью этого баланса. Все видели, как вас «поставили на место», бывшего командира лишили дороги и отправили в архивы. Ваши эмоции были настоящими. Все поверили.

Жилин усмехнулся.

– А на самом деле?

– Мы предлагаем путь, который может спасти не десятки, а сотни жизней. – Гранит чуть подался вперёд, его голос оставался прежним – холодным, как отточенный клинок. – Если бы вас просто вызвали в этот кабинет и сказали: “Вячеслав, у нас есть работа, ты нужен нам», это вызвало бы вопросы. У вас. У тех, кто следит за ситуацией, кто предпочёл, чтобы правду никто не искал.

Он сделал короткую паузу, дав возможность осознать сказанное.

– Теперь всё иначе. Вы человек, которого унизили, выбросили в сторону.

Жилин молчал, переваривая услышанное.

– Значит, теперь я нужен?

Гранит едва заметно кивнул.

– У нас есть шанс узнать правду. И возможность понять, что действительно происходит. Ибо если мы правы…

Он посмотрел прямо в глаза, удерживая взгляд.

– Всё куда хуже, чем просто пропавшие машины.

– У вас идеальная легенда – Гранит не отводил взгляда, продолжая говорить ровным, уверенным голосом. – Окскорбленный, униженный, пониженный в должности, лишённый дороги и брошенный перебирать пыльные архивы. Никто не ожидает от вас чего-то большего. И именно это нам нужно.

Жилин скрестил руки на груди, пристально изучая собеседника.

– А ещё? – голос прозвучал ровно, без эмоций, внутри росло напряжение.

– С этого момента у вас новая должность – Гранит едва заметно склонил голову, внимательно наблюдая за реакцией. – Теперь вы следователь Гильдии.

В груди что-то сжалось. Дорога, движение, решения, принятые в доли секунды – это было его. Но следователь? Совсем другая стезя.

– И кто же мой начальник? – вопрос прозвучал спокойно, однако интуиция подсказывала: ответ будет неприятным.

На лице Гранита мелькнула лёгкая, почти незаметная ухмылка.

– Рудольф – бросил он с тенью удовлетворения в голосе. – Тот самый, что размотал вас на суде.

Внешне Жилин не дрогнул, не моргнул, не выдал ни единой эмоции.

– Замечательно – медленно выдохнул он, скрывая раздражение за каменной маской.

– Он идеально исполнил роль шута, не правда ли? – Гранит слегка качнул головой, словно наслаждаясь. – Профессионал. Делает своё дело отлично, в него верят. Как и вы теперь.

Жилин хмыкнул. Всё оказалось слишком продуманным, слишком тонко выстроенным. Эта игра началась гораздо раньше, чем он понял.

– Естественно, рассказывать об этом никому нельзя – добавил Гранит, голос снова стал серьёзным. – Официально вы клерк, которому поручили разбирать бумажный мусор. Неофициально – человек, который ищет правду о Рое.

Медленный кивок. Решение было принято, возможно, ещё до того, как начался этот разговор.

– Думаю, мне стоит кое-чему научиться – произнёс Вячеслав, не отрывая взгляда.

– Именно – подтвердил Гранит. – Следственная работа, оперативные навыки, анализ данных. Вам предстоит не просто копаться в отчётах, это лишь первый шаг. И, важнее всего, понимать, когда перед вами ложь, а когда – истина.

Жилин только собрался задать вопрос, каков же второй, но прежде чем успел открыть рот, дверь кабинета мягко открылась. Вошёл человек, чьё появление Жилин ожидал меньше всего.

И в то же время – предвидел. Рудольф Марцин.

Тот, кто безжалостно уничтожил его на суде, превращая каждое слово в оружие, разбирая аргументы с хирургической точностью, делая из бывшего командира не просто виновного, а никчёмного управленца.

Всё выглядело тщательно поставленным спектаклем, где его роль была предопределена с самого начала. Жилин помнил, как понижение стало реальностью, как караванщики глухо переговаривались, как кто-то смотрел с сожалением, а кто-то – с насмешкой. Помнил ухмылку Рудольфа, с которой тот покидал зал, за которую хотелось врезать.

Но сейчас перед ним стоял другой человек.

Без следа прежней усмешки, холодного пренебрежения, без той манеры выискивать слабость, чтобы обратить её в оружие. Взгляд был другим, в нём читалось понимание.

Рудольф спокойно закрыл за собой дверь, прошёл несколько шагов, будто намеренно давая время осознать момент, затем остановился у края стола и посмотрел прямо в глаза.

– Давайте познакомимся заново,– произнёс он ровно, без нажима, будто между ними никогда ничего не было.

Жилин медленно выдохнул, сдерживая шквал эмоций внутри.

– Я старший следователь – продолжил Рудольф после небольшой паузы. – И Рой беспокоит нас уже не первый год.

Он слегка склонил голову, словно проверяя, насколько глубоко слова доходят до собеседника.

– Мы теряем караваны. Теряем людей. Часто – бесследно.

Тишина повисла в воздухе, тяжёлая, давящая.

– Никто из выживших не видел Рой так близко, чтобы дать чёткий отчёт.

Он выдержал паузу и добавил:

– Кроме вас.

Жилин не отрывал взгляда, изучая, анализируя, пытаясь зацепиться за любую деталь, за малейший намёк на скрытые намерения.

– Вы – первые, кто сразился с этими тварями и выжил – закончил Рудольф, чуть Рудольф подался вперёд, словно убеждаясь, что его слова достигли цели.

– И что от меня требуется? – наконец произнёс Вячеслав, выровняв голос, убирая из него даже намёк на сомнение.

Марцин кивнул, словно ожидал именно этих слов.

– Разобраться в том, что происходит. Найти закономерности. Вы, Жилин, человек пустоши, знаете её законы, ритм. Видите то, что не видят люди, привыкшие работать с картами и бумагами. Мы дадим вам инструменты, но искать придётся вам самому.

– Иными словами, – хмыкнул Вячеслав, скрестив руки на груди, – меня отправляют обратно в поле?

Рудольф слегка качнул головой.

– Пока не за чем. Пока что придётся копаться в отчётах, изучать данные, работать с картами, сигналами и доверенными лицами.

– Иначе говоря, всё то же канцелярское дерьмо – буркнул Жилин, качнув головой.

Рудольф усмехнулся уголком губ.

– Не нравится?

– Терпеть не могу.

– Тогда поторопитесь. Чем быстрее разберётесь, тем быстрее сможете приступить к оперативной работе.

Жилин внимательно смотрел на собеседников, стараясь уловить детали, проверить свои догадки. Чутьё подсказывало: всё сказанное – не пустой звук.

Ещё вчера казалось, что суд – простая формальность, мэтры лишь подтвердили заранее принятое решение. Но, прокручивая в памяти тот вечер, он видел картину иначе. Звёздный Совет не устраивал пустых разбирательств, не отвлекался на дисциплинарные мелочи. Их интересовало не просто то, что он сделал, а каким образом обосновывал свои поступки, насколько уверенно держался под давлением, как реагировал на неудобные вопросы.

Но главный момент заключался в другом. Он не оправдывался.

Можно было подробно расписать, как форпост Триал не справился с атакой обычной стаи и запросил поддержку у каравана, который не предназначен для боевых столкновений. Или вспомнить смертельно опасную аномалию в Жаровне, где конвой едва не сгорел, и они с трудом удержались на грани между жизнью и гибелью. Или рассказать, как их накрыла песчаная буря, а из невидимой завесы сыпались миномётные снаряды.

Каждое из этих событий могло бы стать оправданием. Он мог бросить эти факты в лицо суду, сделать их щитом, перевернуть заседание в свою пользу.

Но тогда казалось, что в этом нет смысла. Дорога не оставляет места для жалоб, командир должен принимать удары.

Теперь же он понимал: мэтры увидели в этом не покорность, а нечто иное. Он не искал предлогов, не перекладывал ответственность, не прятался за обстоятельствами. Он принимал решения – пусть не всегда идеальные, но единственно возможные в тот момент. И что важнее всего, он не пытался избежать их последствий.

Теперь становилось очевидным: его не просто отодвинули в канцелярию. Перед ним стояла иная задача.

Какая именно – ещё предстояло выяснить.

Но, даже понимая, что всё не так просто, Жилин не собирался мириться с мыслью, что теперь его жизнь сведётся к архивам, пыльным записям и грифельным доскам. Канцелярия оставалась чуждым миром, её работа не имела для него ценности.

Звание следователя для человека дороги не значило ничего.

Совсем недавно перед ним была вся Альтерра. Он мог появиться в любом городе, на любом форпосте, вести людей, принимать решения на ходу, рисковать и выигрывать.

И если те, кто сидят перед ним, не лгут, если их слова чего-то стоят, он вернётся в пустошь. Потому что в бумагах и отчётах Рой не найти.