Читать книгу Врата сновидений: Месопотамская традиция толкования снов и сновидческие практики - Группа авторов - Страница 8

Если в эпической литературе сны играют роль литературного приема, продвигающего сюжет, то в исторических и квазиисторических текстах – царских анналах, хрониках, надписях – они выполняют иную функцию: легитимации власти и обоснования политических решений.

Сны как легитимация власти

В месопотамской политической теологии царь занимал положение посредника между богами и людьми. Его право на власть обосновывалось божественным избранием, которое могло проявляться различными способами, одним из которых были вещие сны.

Наиболее ранний детально описанный случай сна как инструмента легитимации власти мы находим в надписи аккадского царя Нарам-Сина (2254–2218 гг. до н. э.), внука знаменитого Саргона. В тексте, известном как «Надпись Нарам-Сина о восстании», царь описывает, как получил во сне указание от богов подавить мятеж:

«Когда я лежал ночью в храме, верховный бог Энлиль явился мне во сне. Он сказал: "Города, которые восстали против тебя, я отдаю в твои руки. Встань и веди войско против них, и я буду сопровождать тебя". Я пробудился от этого сна и созвал своих советников…» (21).

Этот текст демонстрирует, как сон используется не только как предсказание будущего, но и как прямое руководство к действию, исходящее от высшего божественного авторитета.

Подобные обоснования своих действий через сны встречаются в надписях многих месопотамских правителей. Особенно часто к этому приему прибегали узурпаторы или цари, чье право на престол было сомнительным. Сон, в котором божество напрямую санкционирует власть правителя, был неоспоримым аргументом в культуре, где божественная воля считалась высшим законом.

Сновидения Гудеа о восстановлении храма Нингирсу

Одним из наиболее подробных и значимых описаний царских сновидений являются так называемые «Цилиндры Гудеа» – две глиняные таблички с текстом, описывающим сон правителя Лагаша Гудеа (около 2144–2124 гг. до н. э.) и последующее строительство храма бога Нингирсу.

Текст начинается с описания космических знамений, после которых Гудеа получает сон:

«В тот день слова в сердце его были темны, В ту ночь видение для него было непонятно. Нингирсу вложил строительство своего храма в сердце Гудеа. Великое поднялось перед ним как Эреду, Он не мог это понять, сердце его было темным, Он поднялся, принес жертву, вознес молитву чистую» (2).

Сон Гудеа содержит сложные символические образы: гигантский человек ростом от земли до неба, орел, окруженный бурей, человек, держащий табличку из лазурита и рисующий план храма, осел, стоящий справа от его господина, и другие загадочные элементы.

Не в силах понять значение этого сна, Гудеа обращается к своей богине-покровительнице Нанше, известной своим умением толковать сновидения:

«К Нанше, владычице, дочери Эреду, отправлюсь я, Мой сон ей расскажу, и она мой сон истолкует» (2).

Нанше объясняет Гудеа, что гигантский человек – это бог Нингирсу, а другие образы – указания относительно строительства храма. Получив это толкование, Гудеа приступает к масштабному строительству, подробно описанному в оставшейся части текста.

Этот текст демонстрирует несколько важных аспектов месопотамского восприятия снов:

1. Сон как инициация значимого проекта. Строительство или реконструкция храма – одна из главных обязанностей месопотамского правителя – начинается с божественного повеления во сне.

2. Необходимость экспертного толкования. Несмотря на свой высокий статус, правитель не может самостоятельно интерпретировать сложный символический сон и обращается к специализированному божеству.

3. Сон как детальный план действий. Толкование сна содержит не только общее указание построить храм, но и конкретные инструкции о материалах, размерах и архитектурных особенностях.

4. Документирование сна как исторического события. Сам факт записи сна на монументальном носителе (цилиндры достигают в высоту около 60 см) свидетельствует о важности, придаваемой этому событию.

Сон Ашшурбанипала о покровительстве Иштар

Многие столетия спустя после Гудеа ассирийский царь Ашшурбанипал (668–627 гг. до н. э.) использовал похожий мотив божественного сна для обоснования своей военной кампании против Элама. В надписи, известной как «Призма Расама», он описывает, как богиня Иштар явилась ему во сне накануне решающей битвы:

«В месяце Аб, месяце явления звезды Лука, во время силы великой Иштар, дочери Сина, я спал на ложе своем ночью. Кто-то (во сне) произнес слова относительно Ашшурбанипала: "Иштар, живущая в Арбеле, вошла с правой и левой стороны, а на боках ее висели колчаны. В руке она держала лук, а острый боевой меч вынула из ножен. Перед тобой она стояла, как рожающая мать, и она говорила с тобой. Иштар, высокая среди богов, назначала тебе (твой путь): 'Ты ждешь места, где я иду. Куда я направляюсь, и ты идешь со мной'. Ты ответил ей: 'Владычица владычиц, куда ты идешь, я пойду с тобой! И она говорила с тобой: 'Оставайся здесь, где место твоего пребывания. Ешь пищу, пей вино, создавай музыку, почитай мою божественность, пока я не пойду и не исполню это дело. Пусть твое лицо не бледнеет, и твои ноги не дрожат'. Я обнял крепко ее ноги и сказал ей: 'Царица Царей, куда клонится твой взор, туда да пойду и я'…"» (23).

В этом сне мы видим совершенно иную модель сновидения – вместо символических образов, требующих толкования, здесь представлен прямой диалог с божеством, своего рода «инструктаж» перед военной операцией. Иштар не только обещает Ашшурбанипалу победу, но и дает конкретные указания: оставаться в безопасности, пока она сама не разгромит врагов.

Такой тип сна – прямая коммуникация с божеством без необходимости толкования – называется в месопотамской традиции šat ili ("божественный совет") и считается наиболее авторитетной формой сновидческого откровения.

Политическое использование толкований сновидений

Примечательно, что в политической практике Месопотамии сновидения использовались не только самими правителями, но и их оппонентами. Сохранились документы, свидетельствующие о том, что враждебные сны или их толкования могли рассматриваться как форма государственной измены.

В архиве из Мари (XVIII в. до н. э.) содержатся письма, предупреждающие царя о потенциально опасных снах его подданных. В одном из таких писем говорится:

«Относительно того сна Малика-Даган, о котором мой господин писал мне. Я расспросил Малика-Даган, и он сказал: "Во сне я видел, как люди говорили друг другу: 'Царь Зимри-Лим мертв, а наследник его трона – Яркаб-Адду'. Я был очень встревожен этим сном и никому о нем не рассказывал". Вот что мне сказал Малик-Даган. Я слышал и другие сны, которые видели в городе, но они не касаются моего господина, и я не стал их записывать» (8).

Подобные документы показывают, что сновидения воспринимались не только как личное переживание, но и как потенциальный инструмент политического влияния. Сон, содержащий предсказание смерти правителя или изменения власти, мог рассматриваться как проявление мятежных настроений или даже как заговор с использованием магических средств.

В ассирийский период (I тыс. до н. э.) контроль над толкованием снов становится еще более строгим. Известно, что при царе Асархаддоне (680–669 гг. до н. э.) существовала практика обязательного доклада о снах, имеющих политическое значение. В тексте так называемой "Вассальной клятвы Асархаддона" есть такой пункт:

«Если вы услышите дурное слово или увидите дурной, неблагоприятный сон, касающийся Асархаддона, царя Ассирии, вы немедленно сообщите об этом Асархаддону, царю Ассирии» (37).

Это свидетельствует о том, что в поздний период истории Месопотамии сновидения становятся элементом государственной безопасности, а их толкование – регулируемой практикой, находящейся под надзором властей.