Читать книгу Черный крестоносец - - Страница 11

Пятница, 06:00–08:00

Хьюэлл вошел в помещение, даже не взглянув на распростертое на полу тело. Он махнул левой рукой, и за ним, бесшумно ступая, последовали двое вооруженных китайцев. Судя по манере держать автоматы, они хорошо знали, как с ними обращаться.

– У кого-нибудь есть оружие? – спросил Хьюэлл низким хриплым голосом. – У кого-нибудь в этой комнате есть оружие? Скажите мне. Если я найду оружие у вас или в этой комнате, а вы мне ничего не скажете, убью. Так есть или нет?

Оружия не было. Но если бы у кого-нибудь оказалась зубочистка, при одной только мысли, что Хьюэлл может посчитать это оружием, она была бы немедленно отдана ему. Вот такое Хьюэлл производил впечатление на людей. Он не оставлял сомнений в серьезности своих намерений.

– Ладно. – Хьюэлл сделал еще один шаг и уставился на меня. – Что, одурачил нас, Бентолл? А ты, оказывается, умный. И с ногой полный порядок, так, Бентолл? А вот с рукой не очень. Наверное, доберман покусал, за это ты его и убил? А еще ты убил двух моих лучших людей. Правда, Бентолл? Так что придется тебе за это заплатить.

В его протяжном глухом голосе не было ничего зловещего или угрожающего, но ему этого и не требовалось. С таким громадным ростом и лицом, похожим на скалистый утес, всякие угрозы казались излишними. В том, что меня ждет расплата, я даже не сомневался.

– Но это может подождать, по крайней мере какое-то время. Тебе ведь пока нельзя умирать, Бентолл.

Он обратился к китайцу справа от себя – высокому поджарому мужчине с умным, но таким же неподвижным, как у Хьюэлла, лицом – и быстро сказал несколько слов на незнакомом мне языке, а затем снова повернулся ко мне:

– Я вас ненадолго покину, надо проверить охрану, которую мы выставили вдоль ограждения. Почти вся территория базы и гарнизона в наших руках. Все телефонные линии перерезаны, связь с караульным постом потеряна. Я оставлю здесь Ханга, он присмотрит за вами. Даже не вздумайте умничать с ним. Если вы решите, что одному человеку не по силам справиться с девятью мужчинами в маленькой комнатке, и попытаетесь что-то предпринять, то на своей шкуре узнаете, почему Хангу удалось дослужиться до сержанта-майора пулеметного батальона в Корее. – Губы Хьюэлла растянулись в невеселой улыбке. – Вам не составит труда догадаться, на чьей стороне он воевал.

Через секунду Хьюэлл со вторым китайцем ушли. Я взглянул на Мари, а она посмотрела на меня, ее лицо выглядело усталым и печальным, и легкая улыбка не смогла этого скрыть. Все остальные смотрели на охранника-китайца. Он же глядел в пустоту и как будто никого не замечал.

Фарли откашлялся и непринужденно предложил:

– Бентолл, мне кажется, мы можем на него напасть. По одному с каждой стороны.

– Нападайте сами, – ответил я. – А я и с места не двинусь.

– Да черт возьми! – с тихим отчаянием возмутился он. – Возможно, это наш последний шанс.

– Свой последний шанс мы уже упустили. Ваше мужество вызывает восхищение, чего не скажешь о ваших умственных способностях. Не будьте совсем уж идиотом!

– Но…

– Слышали, что сказал Бентолл? – спросил охранник на безупречном английском с сильным американским акцентом. – Не будьте совсем уж идиотом.

Фарли тут же затих. Вся его непоколебимая решимость испарилась буквально на глазах, а вместе с ней и типично британское высокомерие, позволившее ему поверить, будто охранник не способен понимать каких-либо языков, кроме своего родного.

– Сядьте все и скрестите ноги, – продолжал охранник. – Так будет безопаснее… для вас. Я никого не хочу убивать. – Он на минуту задумался и добавил: – Кроме Бентолла. Сегодня ночью ты убил двух членов моего тонга[14], Бентолл.

Я не нашелся что ответить, поэтому промолчал.

– Если хотите, можете курить, – снова заговорил охранник. – Разговаривать тоже можно, но только не шепотом.

Воспользоваться вторым предложением никто не спешил. Бывают моменты, когда трудно подобрать подходящую тему для беседы. К тому же говорить совсем не хотелось, мне необходимо было подумать, желательно без вреда для собственной персоны. Я пытался выяснить, как Хьюэллу и его сподручным удалось так быстро пробраться сюда. В том, что они совершат нападение этим утром, я почти не сомневался, но ожидал их несколькими часами позже. Быть может, они заглянули к нам проверить, спим ли мы? Вряд ли. После пожара они не проявляли никаких признаков подозрительности. Или они нашли тела китайцев в гробнице? Это уже ближе к истине. Но все равно им, похоже, очень крупно повезло.

Вероятно, в тот момент мне следовало согнуться под тяжестью горечи и досады, но, как ни странно, я почти не переживал по этому поводу. Игра проиграна, и всего-то. Или проиграна на данный момент, что, в общем-то, одно и то же. А может, и не проиграна. Мари, похоже, прочитала мои мысли.

– Джонни, все еще пытаешься что-нибудь придумать? – Она снова улыбнулась мне. Я никогда не видел, чтобы она улыбалась так кому-нибудь еще, даже Уизерспуну, и мое сердце радостно запрыгало в груди, как шут при дворе средневекового короля, пока я не напомнил себе, что эта девушка может одурачить любого. – Помнишь, как говорил полковник? Даже если тебя посадят на электрический стул, а палач уже возьмется за рычаг, ты все равно будешь прикидывать, как спастись.

– Конечно, я прикидываю, – кисло ответил я. – Прикидываю, сколько мне осталось жить.

Я заметил промелькнувшую в ее глазах боль и отвернулся. Харгривс задумчиво посмотрел на меня. Он по-прежнему боялся, но не потерял способность мыслить. А надо сказать, что Харгривсу нельзя было отказать в сообразительности.

– Похоже, вас пока рано записывать в покойники? – спросил он. – Насколько я могу судить, ваш приятель Хьюэлл из тех, кто убьет и глазом не моргнет. Но они вас не убили. Хьюэлл ведь сам сказал: «Тебе пока нельзя умирать». К тому же вы работали в одном отделе с доктором Фэрфилдом. Наверное, вы – тот самый эксперт по топливу, которого мы все ждали?

– Наверное, так и есть. – Отпираться было бессмысленно, ведь я рассказал обо всем фальшивому Уизерспуну спустя полчаса после знакомства. Я пытался понять, не совершил ли какую-то ошибку, но ничего не приходило в голову. Прокручивая в голове прошедшие события, я пришел к выводу, что это маловероятно. – Долгая история. Расскажу как-нибудь в другой раз.

– Но вы можете это сделать?

– Что сделать?

– Запустить ракету?

– Я даже не знаю, как к ней подступиться, – солгал я.

– Но вы работали с Фэрфилдом, – не унимался Харгривс.

– Только не над твердым топливом.

– Но…

– Мне ничего не известно о последних разработках, касающихся твердого топлива, – резко ответил я.

Надо же, а я считал его сообразительным! И почему этот чертов дурак никак не заткнется? Разве он не видит, что охранник слушает нас? Чего он добивается? Чтобы мне накинули на шею петлю? Я заметил, что Мари не сводит с него пристального взгляда, ее губы поджаты, а карие глаза полны враждебности.

– Из-за этой чертовой секретности они прислали не того эксперта, – заключил я.

– Нам это, конечно, очень кстати, – пробурчал Харгривс.

– Я ведь даже никогда не слышал о существовании этого вашего «Черного крестоносца». Не хотите ввести меня в курс дела? Я из тех, кто готов учиться до самой смерти, и, похоже, это мой последний шанс получить весьма свежую информацию.

Немного поколебавшись, Харгривс медленно проговорил:

– Я боюсь…

– Вы боитесь, что это строго секретная информация, – с раздражением перебил я его. – Так и есть, но только не для тех, кто находится на этом острове. По крайней мере, теперь.

– Да, наверное, – с сомнением согласился Харгривс. Он задумался, а затем улыбнулся. – Вы ведь помните ракету «Метеор», потеря которой стала для нас большой трагедией?

– Наш единственный вклад в области межконтинентальных баллистических ракет? – кивнул я. – Помню. Полноценная ракета, только вот взлететь не смогла. Все тогда очень расстроились. Все переживали, когда правительство свернуло работу. Было много разговоров о том, что мы продались американцам, попали под абсолютную зависимость от ядерной защиты США, что Британия стала второсортной державой, лишенной какой-либо мощи. Помню. Очень непопулярное решение со стороны правительства.

– Да. А ведь оно не заслуживало такого отношения. От проекта пришлось отказаться, потому что лучшие военные и научные умы в Британии – а у нас все-таки имеется парочка таковых – любезно объяснили членам правительства, что «Метеор» совершенно не годится для поставленных задач. Его создавали по образцу американской ракеты типа МБР «Атлас», которой требуется двадцать минут обратного отсчета после первого сигнала тревоги. Для американцев это подходящий вариант. С их системами дальнего обнаружения, современными радиолокационными станциями, инфракрасными детекторами и самолетами-шпионами не составит труда обнаружить след выхлопных газов, оставленный вражеской МБР, и даже если какой-нибудь маньяк нажмет не на ту кнопку, у них есть полчаса, чтобы отреагировать. У нас же в запасе не больше четырех минут. – Харгривс снял очки и старательно протер их, близоруко моргая. – А это значит, что, даже если бы «Метеор» мог взлететь и обратный отсчет начался бы сразу после сигнала, его все равно могла уничтожить советская ракета в пять мегатонн весом за шестнадцать минут до предполагаемого старта.

– Считать я умею, – сказал я. – Не нужно все так подробно объяснять.

– Нам пришлось все подробно объяснять Министерству обороны, – ответил Харгривс. – На это ушло года три или четыре, пока до них дошло. Для военных они оказались весьма сообразительными. Вы посмотрите на наших адмиралов и их линкоры. Еще один существенный недостаток «Метеора» заключался в том, что ему требовалась гигантская стартовая установка. Все эти рампы, платформы, бункеры, громадные цистерны с гелием и жидким азотом, чтобы закачивать керосин и жидкий кислород под давлением, и, наконец, нужно учитывать значительные размеры самой ракеты. Для нее необходима постоянная стационарная установка. Но если учесть, сколько британских и американских самолетов летают над территорией СССР и сколько советских самолетов летают над американской и британской территориями, и это не говоря о том, что британские и американские самолеты летают также над территориями друг друга… иными словами, в США и СССР известно о расположении практически всех стартовых полигонов, а это значит, что их ракеты буквально нацелены друг на друга. Мы же хотели получить в распоряжение ракету, которую можно выпустить немедленно, ракету мобильную и портативную. При существующих типах ракетного топлива это невозможно. Разумеется, керосин не подходил, да и как можно в наше-то время использовать керосин? Хотя большинство американских ракет по-прежнему летают на керосине с жидким кислородом. Тем более речь не шла о водородных жидкостных двигателях, с которыми сейчас работают американцы. Из-за температуры кипения в четыреста двадцать три градуса по Фаренгейту они в десять раз сложнее в управлении, чем любой из существующих ракетных двигателей. К тому же они слишком большие.

– Ведутся работы над цезиевым и ионным топливом, – заметил я.

– Они занимаются этим уже давно. Создали дюжину маленьких конторок, которые работают автономно, а вы ведь знаете старую поговорку про семерых нянек. Итак, осуществить немедленный запуск мобильной ракеты с известными видами топлива не представлялось возможным… пока Фэрфилду не пришла в голову простая и одновременно гениальная идея твердого топлива, в двадцать раз более мощного, чем то, которое используется в американских «Минитменах». Это так просто и так гениально, – признался Харгривс, – что я даже не знаю, как оно работает.

Я тоже этого не знал. Но в свое время я получил от Фэрфилда достаточно сведений, чтобы разобраться в этом вопросе. И все же здесь и сейчас я не стал бы этим заниматься.

– Вы уверены, что на этом топливе можно запустить ракету? – спросил я.

– Да, уверены. По крайней мере, в малых масштабах. Доктор Фэрфилд начинил специально сконструированную миниатюрную ракету зарядом в двадцать восемь фунтов и выпустил ее с необитаемого острова у западного побережья Шотландии. Она взлетела, как и предполагал Фэрфилд. Сначала скорость была значительно меньше, чем у обычных ракет. – Харгривс улыбнулся своим воспоминаниям. – Но потом ракета стала разгоняться. Мы, то есть наши радары, потеряли ее на высоте в шестьдесят тысяч футов. И она все продолжала разгоняться, летя со скоростью, близкой к шестнадцати тысячам миль в час. Мы провели еще несколько экспериментов, уменьшили заряд, пока не добились желаемых результатов. Затем мы увеличили вес ракеты, топлива, а также боеголовки и системы управления в четыреста раз. Так и получился «Черный крестоносец».

– Из-за увеличения в четыреста раз могут возникнуть новые факторы.

– Это нам и предстоит выяснить. Поэтому и пригласили вас.

– Американцы знают?

– Нет, – мечтательно улыбнулся Харгривс. – Но мы надеемся, что когда-нибудь узнают. Мы рассчитываем через годик-другой поставить им эти ракеты, которые значительно превышают наши потребности. Они могут переносить водородные бомбы в две тонны весом на расстояние в шесть тысяч миль за пятнадцать минут и развивать скорость до двадцати тысяч миль в час. При весе всего в шестнадцать тонн в сравнении с двумястами, которые весят американские МБР. Восемнадцать футов в высоту против ста. Такую ракету можно перевозить и запускать с торгового или грузопассажирского судна, подводной лодки, поезда или тяжелого грузовика. И запуск производится немедленно. – Он снова улыбнулся, на этот раз не только мечтательно, но и самодовольно. – Янки полюбят «Черного крестоносца».

Я внимательно посмотрел на него:

– То есть вы всерьез верите, что Уизерспун и Хьюэлл работают на американцев?

– Работают на… – Он опустил очки на нос и посмотрел на меня сквозь толстые линзы в роговой оправе удивленными близорукими глазами. – Что, черт возьми, вы хотите сказать?

– Я хочу сказать, что если они не работают на них, то не представляю, как американцы смогут хотя бы взглянуть на «Крестоносца», не то чтобы полюбить его.

Харгривс посмотрел на меня, кивнул и молча отвернулся. Зря я, наверное, так сразу убил весь его научный пыл.

Начинало светать. В бараке все еще горел свет, но сквозь окна виднелись участки светлеющего серого неба. Рука болела так, словно в нее все еще впивались зубы добермана. Я вспомнил о недопитом стакане виски, который оставил на столе, взял его и сказал: «Ваше здоровье». Никто не пожелал мне здоровья в ответ, но я не обратил внимания на столь невежливое поведение и осушил стакан до дна. На лице Фарли, специалиста по инфракрасному наведению, снова заиграл румянец. Вернув себе утраченное мужество, он разразился долгим, полным горечи монологом, в котором постоянно повторялись два слова: «треклятый» и «безобразие». Правда, он ни разу не заикнулся, что будет писать своему представителю в парламенте. Остальные молчали. Никто не смотрел на мертвое тело на полу. Мне хотелось, чтобы кто-нибудь принес еще виски или хотя бы сказал, где Андерсон взял ту бутылку. Как-то даже нехорошо, что бутылка заботила меня больше, чем человек, который налил мне из нее виски. Но тем утром все шло не так, как надо, а кроме того, прошлое осталось в прошлом, будущее наступит совсем скоро, если, конечно, наступит, а у виски было больше шансов принести пользу, чем у Андерсона, от которого помощи точно ждать уже не приходилось.

Хьюэлл вернулся на рассвете.

Он вернулся на рассвете, и он вернулся один, и забрызганная кровью левая рука красноречиво давала понять, куда подевался его спутник. Похоже, что трое охранников у забора проявили больше бдительности и расторопности, чем он предполагал. Но все же их это не спасло. Если Хьюэлл и переживал из-за ранения, гибели одного из своих людей или убийства трех моряков, то очень умело это скрывал. Я посмотрел на остальных людей в бараке, на их посеревшие, напряженные и испуганные лица – им не нужно было объяснять, что произошло. В других обстоятельствах, в любых других обстоятельствах забавно было бы наблюдать, как меняется выражение лиц: от полного неверия, что такое вообще возможно, до испуганного осознания, что это происходит с ними на самом деле. Но теперь я не находил в этом ничего смешного.

Хьюэлл был не в настроении для пустой болтовни. Он достал пистолет, жестом велел Хангу покинуть барак, с каменным лицом окинул нас взглядом и произнес всего одно слово:

– Выходим.

Мы вышли. Как и на другой стороне острова, здесь почти не было деревьев и кустов, кроме нескольких пальм на берегу у самой воды. Склон горы с этой стороны оказался намного круче, отсюда хорошо просматривалась расщелина, рассекавшая гору, а один из отрогов, спускавшийся с северо-востока, скрывал от нас запад и север.

Хьюэлл не дал нам времени полюбоваться видами. Он разделил нас на две колонны и приказал заложить руки за голову; я этот приказ проигнорировал, поскольку все равно не смог бы поднять больную руку, а он и не настаивал. Затем нас повели на северо-запад через невысокий скалистый отрог.

Через триста ярдов, когда мы преодолели первый отрог, а второй еще лежал впереди, я заметил справа, где-то в пятидесяти ярдах от нас, груду обломков породы, судя по всему появившихся здесь совсем недавно. Мне не удалось рассмотреть, что за ними находилось, но я и так все понял: именно здесь Уизерспун и Хьюэлл выбрались сегодня утром на поверхность из туннеля. Я осторожно огляделся, стараясь определить расположение этого места относительно всех остальных ориентиров и хорошенько запомнить, чтобы без труда найти потом даже в темноте. И невольно удивился моей неизлечимой страсти собирать и хранить самую бесполезную информацию.

Пять минут спустя мы перебрались через невысокий гребень второго отрога, и перед нами раскинулась равнина, находившаяся в западной части острова. Ее пока скрывала тень от горы, но теперь уже окончательно рассвело, и я смог все хорошенько разглядеть.

Равнина оказалась больше, чем на востоке, но не намного. Примерно милю в длину с севера на юг и четыреста ярдов шириной от моря до подножия горы. И ни одного деревца. На юго-западе в сверкающую воду лагуны уходил пирс. С того места, где мы стояли, – это ярдов четыреста или пятьсот, – казалось, что он бетонный, но, скорее всего, его сделали из коралловых блоков. В самом конце пирса на рельсах, широко расставив опоры, стоял тяжелый кран. Точно такие же я видел в ремонтных доках, где их использовали для починки кораблей. Башня и стрела без противовеса были установлены на приводных роликах. Вероятно, кран использовала фосфатная компания для загрузки своих судов. И скорее всего, именно его наличие стало одним из главных факторов, почему на флоте решили разместить пусковую установку именно здесь. Нечасто удается найти готовое разгрузочное оборудование с пирсом и краном, способное поднимать груз до тридцати тонн, да еще на необитаемом острове посреди Тихого океана.

Вдоль пирса тянулись еще две полоски узких рельсов. Скорее всего, несколько лет назад по одной такой узкоколейке ехали вагончики, груженные фосфатом, а по другой они возвращались обратно, уже пустые. Сейчас одна из рельсовых дорог спускалась с пирса и, петляя, уходила на юг, к фосфатной шахте. Рельсы на ней проржавели и заросли травой. Но другую дорогу разобрали и заменили рельсы на новые, блестящие. Они уходили вглубь острова примерно на пару сотен ярдов. Где-то на середине пути рельсы пересекали необычного вида круглую бетонную площадку диаметром около двадцати пяти ярдов и заканчивались перед похожим на ангар строением примерно в тридцать футов высотой, сорок шириной и сто длиной. Мы стояли позади ангара и не могли рассмотреть его двери, а также то место, где заканчивались рельсы, но можно было предположить, что рельсы заходят внутрь. Ангар ослеплял своей белизной, – казалось, его покрасили белоснежной краской, но на самом деле просто покрыли белым брезентом, вероятно, чтобы отражать солнечные лучи, что позволяло работать внутри здания из гофрированного железа.

Чуть севернее были разбросаны уродливые приземистые модульные постройки, очевидно жилые помещения. Еще дальше на север, примерно в трех четвертях мили от ангара, на земле размещался прямоугольный бетонный блок. С такого расстояния я не мог точно определить его высоту, но не больше двух или трех футов. Из бетона торчало с полдюжины стальных стержней, и на каждом – сканеры или радиоантенны разной конфигурации.

Ханг повел нас к ближайшему и самому большому модульному дому. У входа дежурили двое китайцев с автоматическими карабинами. Один из них кивнул, и Ханг отступил в сторону, пропуская нас через отрытую дверь.

Мы оказались в помещении, где, судя по всему, размещался рядовой состав. Пятнадцать футов в ширину и сорок в длину, с трехъярусными койками вдоль стен, щедро украшенных разнообразными плакатами с полуобнаженными красотками. Между каждой парой трехъярусных коек – шкафчики из трех отделений и очередные плакаты. Четыре обеденных стола, приставленные друг к другу, образовывали один длинный стол, отдраенный дочиста, как и пол, на котором он стоял. В противоположной стене находилась дверь с табличкой «Офицерская комната».

На лавке за двумя дальними столами сидело около двадцати человек, младших офицеров и рядовых. Часть из них были полностью одеты, другие – в нижнем белье. Один лежал на столе, как будто спал, уронив голову на голые руки, покрытые, как и сам стол, запекшейся кровью. Никто из моряков не выглядел потрясенным, испуганным или взволнованным. Они просто сидели с напряженными и сердитыми лицами. Таких людей, скорее всего, нелегко напугать, юнцов среди них не было, для операции постарались набрать самых опытных. Возможно, поэтому Хьюэлл и его сподручные, несмотря на хорошо подготовленную засаду и эффект неожиданности, встретили достойное сопротивление.

На лавке во главе стола сидели в ряд четверо. Как и все остальные, они держали сцепленные в замок руки перед собой. У каждого на плечах – офицерские погоны. Крупный седовласый мужчина слева с распухшим окровавленным ртом, серыми внимательными глазами и четырьмя золотыми полосками, вероятно, был капитаном Гриффитсом. Рядом с ним сидел худой лысоватый мужчина с крючковатым носом и тремя золотыми полосками, разделенными тонкими фиолетовыми. Командир инженерной части. Около него – светловолосый молодой человек с двумя золотыми полосками и одной красной между ними, по всей видимости военный хирург лейтенант Брукман. И наконец, еще один лейтенант – рыжеволосый парнишка со злыми глазами и тонкой белой полоской в том месте, где у него должен был находиться рот.

Пятеро охранников-китайцев расположились вдоль стен, каждый держал в руках по автоматическому карабину. Во главе первого стола, дымя манильской сигарой и держа в руке вместо оружия ротанговую трость, сидел человек, которого я знал как профессора Уизерспуна. В эту минуту у него был какой-то особенно благостный и ученый вид. Однако первое впечатление оказалось обманчивым: когда он повернулся и взглянул на меня, стало ясно, что ничего благостного в его облике нет и в помине. Впервые он предстал перед нами без своих очков с затемненными стеклами, и увиденное мне совершенно не понравилось: необычайно светлые и как будто затянутые пленкой зрачки и отсутствующий взгляд, отчего глаза напоминали дешевые цветные стекляшки. Такие глаза иногда бывают у слепых.

Он взглянул на Хьюэлла и спросил:

– Ну что?

– Ну все, – ответил Хьюэлл. Все присутствующие в комнате, кроме рыжеволосого лейтенанта, уставились на него. Я уже забыл, какое впечатление при первой встрече могла произвести эта похожая на неандертальца глыба. – Мы с ними разобрались. Они что-то заподозрили, и застать врасплох их не удалось, но мы их взяли. Я потерял одного человека.

– Значит, – Уизерспун повернулся к капитану, – все в сборе?

– Гнусные убийцы, – прошептал рыжий. – Вы чудовища! Убили десять моих матросов.

Уизерспун слегка взмахнул тростью, один из охранников вышел вперед и прижал дуло карабина к шее мужчины, сосед которого неподвижно лежал на столе.

– Хватит, – быстро проговорил капитан Гриффитс. – Даю слово, такого больше не повторится.

Уизерспун подал еще один сигнал, и китаец отступил. Я заметил, что на шее матроса остался белый след, а сам он опустил плечи и издал беззвучный глубокий вздох. Хьюэлл кивнул на лежащего рядом с ним мертвеца:

– Что случилось?

– Я спросил этого молодого дурака, – Уизерспун указал на рыжего лейтенанта, – где находятся оружие и боеприпасы. Молодой дурак мне не ответил. Пришлось застрелить того человека. Зато когда я повторил свой вопрос, он мне все рассказал.

Хьюэлл рассеянно кивнул, как будто счел правильным и совершенно естественным стрелять в человека, когда другой человек не желает делиться информацией. Но меня интересовал не Хьюэлл, а Уизерспун. Если не считать отсутствия очков, то внешне он почти не изменился, тем не менее с ним произошли кардинальные перемены. Суетливые, как у птицы, движения, притворно-писклявый голос, манера постоянно повторять фразы – все исчезло. Теперь это был спокойный, уверенный, безжалостный человек, хорошо владеющий собой и окружающей обстановкой. Человек, который ничего не будет говорить или делать впустую.

– Это ученые? – продолжал Уизерспун.

Хьюэлл кивнул, и Уизерспун махнул тростью в противоположную часть комнаты:

– Пусть идут туда.

Хьюэлл и охранник повели семерых ученых к двери в комнату для офицеров. Когда они проходили мимо Уизерспуна, Фарли остановился перед ним, сжав руки в кулаки.

– Ты – чудовище! – глухо сказал он. – Ты чертов…

Уизерспун даже не взглянул на него. Его ротанговая трость просвистела в воздухе, и Фарли с криком отшатнулся к койкам, прижимая обе руки к лицу. Хьюэлл схватил его за воротник, толкнул к двери, и тот поплелся на подгибающихся ногах. Уизерспун так и не посмотрел на Фарли. У меня возникло смутное предчувствие, что в ближайшее время мы с Уизерспуном вряд ли поладим.

Дверь в противоположном конце комнаты открылась, ученых затолкали внутрь, после чего дверь закрылась, но прежде до нас донеслись пронзительные женские голоса, взволнованные и радостные.

– Итак, вы втайне держали их здесь, пока моряки делали за вас вашу работу, – медленно сказал я Уизерспуну. – Теперь моряки вам больше не нужны, в отличие от ученых, которым предстоит контролировать строительство новеньких ракет, чтобы вы могли их куда-то потом отправить. И вот для этого вам понадобились их жены. Как еще вы можете склонить мужей к сотрудничеству?

Он повернулся ко мне, осторожно помахивая своей длинной тонкой тростью:

– Кто дал вам право голоса?

– Ударите меня этой тростью, – сказал я, – и я затолкаю ее вам в глотку.

В помещении неожиданно стало совсем тихо. Хьюэлл вышел из-за двери и замер на полпути обратно. И все почему-то затаили вдруг дыхание. Казалось, если бы на пол упало перышко, они подскочили бы, как если бы услышали раскат грома. Прошло десять секунд, причем каждая секунда тянулась как пять минут. Все по-прежнему не дышали. Затем Уизерспун тихо рассмеялся и повернулся к капитану Гриффитсу.

– Боюсь, Бентолл – человек другого калибра, не то что ваши люди или ученые, – сказал он, как будто оправдываясь. – К примеру, он замечательный актер. Никому еще не удавалось так долго и успешно обманывать меня. На Бентолла могут напасть дикие собаки, а он и виду не подаст. Он может встретиться в темной пещере с двумя опытными бойцами, в совершенстве владеющими холодным оружием, и убить обоих единственной здоровой рукой. А еще он, между прочим, в совершенстве владеет искусством поджога. – Он немного сконфуженно пожал плечами. – Хотя, с другой стороны, чтобы поступить на службу в британскую разведку, требуется обладать выдающимися качествами.

Еще одна странная пауза. Даже более странная, чем предыдущая. Все смотрели на меня так, словно впервые увидели сотрудника разведывательных служб и он произвел на них удручающее впечатление. С осунувшимся лицом и отощавшим телом я больше напоминал живого мертвеца, чем образцового агента, чье фото можно разместить на плакате для привлечения новобранцев. Впрочем, у нас таких плакатов не выпускали. Мне стало интересно, откуда Уизерспун узнал об этом. Разумеется, китайский охранник Ханг слышал наш разговор, но у него не было времени рассказать Уизерспуну.

– Бентолл, вы ведь правительственный агент? – мягко спросил Уизерспун.

– Я ученый, – ответил я, решив проверить, что будет дальше. – Занимаюсь изучением топлива. Жидкого топлива, – многозначительно добавил я.

По сигналу, которого я даже не заметил, охранник подошел к капитану Гриффитсу и прижал дуло карабина к его шее.

– Контрразведка, – сказал я.

– Спасибо.

Охранник отступил назад.

– Честные ученые не разбираются в шифрах, радиотелеграфии и азбуке Морзе. Зато вы, Бентолл, знаете в этом деле толк. Правда?

Я посмотрел на лейтенанта Брукмана:

– Будьте так добры, перевяжите мне руку.

Уизерспун сделал широкий шаг в мою сторону. Его губы побелели, как и костяшки на руке, которой он сжимал трость, но голос оставался все таким же невозмутимым.

– Только когда я закончу. Возможно, вам будет интересно узнать, что через две минуты после того, как я вернулся с пожара, на радиопередатчик пришло весьма любопытное сообщение с судна под названием «Пеликан».

Если бы к тому времени моя нервная система не перестала окончательно функционировать, я, наверное, вскочил бы от неожиданности. Разумеется, если бы у меня все еще остались силы для подобных упражнений. Но в ту минуту на лице у меня не дрогнул ни один мускул. «Пеликан»! Первое название в списке, который я обнаружил под пачкой промокательной бумаги. И копия этого списка теперь лежала у меня в носке на правой ноге.

– «Пеликан» прослушивает определенную частоту, – продолжал Уизерспун. – Все по инструкции. Можете себе представить, как удивился радист, когда на этой частоте стал передаваться сигнал SOS? На частоте, не имеющей ничего общего с каналами, по которым передают сигналы бедствий.

И снова мое лицо сохранило невозмутимое выражение, причем на этот раз даже не пришлось делать над собой волевое усилие, настолько сильно я был потрясен, осознав, какую ужасную ошибку совершил. Но это была не моя вина. Откуда я мог знать, что цифра сорок шесть в списке, который я нашел, означала, что «Пеликан» и другие суда (возможно, остальные слова в списке также названия судов) должны начинать дежурство в радиоэфире на сорок шестой минуте каждого часа? Кажется, когда я пытался настроить передачу и прием сообщений, свой пробный сигнал SOS я отправил именно в это время на заранее установленной частоте Фучжоу. Как раз этой частотой они и пользовались.

– Радист проявил смекалку, – сказал Уизерспун. – Потеряв вас, он предположил, что вы переключились на аварийную частоту. Там он вас нашел и проследил за вашими действиями. Услышав, как вы дважды упомянули слово «Варду», он понял, что происходит нечто нехорошее. Он по буквам скопировал ваш сигнал, который вы передали на «Аннандейл». Затем выждал десять минут и вышел на связь.

Я продолжал сохранять бесстрастное выражение лица, как у каменных, изъеденных временем истуканов с острова Пасхи. «Это еще не конец, совсем не обязательно, что это конец», – думал я про себя, хотя и понимал, что моя песенка спета.

– «Райдекс комбон Лондон» – телеграфный адрес вашего шефа в разведке, верно, Бентолл? – спросил он.

Мне вряд ли удалось бы убедить его, что я всего лишь хотел поздравить с днем рождения тетушку Мерил из Патни, поэтому я кивнул.

– Я так и подумал. И решил, что неплохо бы мне самому отправить сообщение. Пока Хьюэлл, который к тому времени уже обнаружил ваше исчезновение, вместе со своими верными людьми заканчивал пробивать туннель, я придумал второе сообщение. Разумеется, я понятия не имел, какой вы используете шифр, но решил, что достаточно начать его с «Райдекс комбон Лондон». А написал я следующее: «Пожалуйста не обращайте внимания на предыдущее сообщение все под контролем вы не должны выходить со мной на связь следующие сорок восемь часов нет времени на шифровку», – и взял на себя смелость добавить в конце ваше имя. Как думаете, этого достаточно?

Я ничего не сказал. Что я мог ему ответить? Я окинул взглядом лица сидящих за столом – никто больше не смотрел на меня, все уставились на свои руки. Тогда я взглянул на Мари, но даже она на меня не посмотрела. Я родился не в то время и не в том месте. Мне следовало бы появиться на свет в Риме две тысячи лет назад. Тогда я просто приставил бы меч к своей груди и медленно надавил на него. Я вообразил, какое жуткое отверстие проделал бы во мне меч, и это заставило меня вспомнить о не менее жутких отверстиях в левой руке, поэтому я обратился к Уизерспуну:

– Теперь вы разрешите лейтенанту перевязать мне руку?

Он смерил меня долгим задумчивым взглядом и тихо сказал:

– Мне даже жаль, что жизнь развела нас по разные стороны баррикад. Я прекрасно понимаю, почему руководство доверило эту миссию именно вам. Вы необычайно опасный человек.

– Да, я такой, – откликнулся я. – К тому же я счастливчик. Я еще понесу ваш гроб.

Он еще раз взглянул на меня и повернулся к Брукману:

– Перевяжите ему руку.

– Спасибо, профессор Уизерспун, – вежливо поблагодарил я.

– Леклерк, – равнодушно сказал он. – Не Уизерспун. Этот болтливый старый идиот сослужил свою службу.

Брукман хорошо справился со своей работой. Он вскрыл и почистил раны чем-то похожим на металлическую щетку, умело зашил их, обмотал руку алюминиевой фольгой, забинтовал, скормил мне горсть пилюль и вдобавок сделал пару уколов. Будь я один, то дергался бы так, что посрамил бы любого дервиша, но я и без того нанес серьезный урон репутации секретных служб в глазах будущих новобранцев, поэтому старался сидеть тихо. Когда Брукман закончил, вся комната начала кружиться и плясать перед моими глазами, поэтому я просто поблагодарил врача, без приглашения на дрожащих ногах добрел до столика, за которым сидел капитан Гриффитс, и расположился напротив него. Уизерспун, точнее, Леклерк сел рядом со мной.

– Вам стало лучше, Бентолл?

– Хуже быть уже не могло. Если существует ад для собак, надеюсь, что ваша чертова псина поджаривается именно там.

– Согласен. Капитан Гриффитс, кто из тех ученых самый главный?

– Какое еще черное дело вы замышляете? – спросил седовласый моряк.

– Я не стану повторять свой вопрос, капитан Гриффитс, – мягко сказал Леклерк.

Его затуманенные белые глаза на мгновение метнулись в сторону мертвеца, лежащего на столе.

– Харгривс, – устало ответил Гриффитс и посмотрел на дверь в офицерскую комнату, из-за которой доносились голоса. – Зачем вам это, Леклерк? Он впервые за долгие месяцы увидел свою жену. И не сможет ответить на ваши вопросы. Я сам почти все знаю. В конце концов, командир этой базы – я, а не Харгривс.

Леклерк задумался, затем сказал:

– Хорошо. В какой стадии готовности находится «Черный крестоносец»?

– И это все, что вы хотите знать?

– Все.

– «Черный крестоносец» полностью готов. Осталось только подсоединить и подготовить систему зажигания.

– Почему этого не было сделано?

– Из-за исчезновения доктора Фэрфилда…

Я попытался разглядеть лицо капитана Гриффитса в калейдоскопическом водовороте людей и мебели и смутно осознал, что только сейчас Гриффитс начал понимать, почему исчез Фэрфилд. Он молча уставился на Леклерка, а затем хрипло пробормотал:

– Боже мой! Ну конечно, конечно.

– Да, конечно, – резко бросил Леклерк. – Но я не хотел этого делать. Так почему подготовку к пуску не завершили раньше? Как я понимаю, топливный заряд загрузили еще месяц назад.

– Откуда… ради бога, скажите, откуда вы это узнали?

– Отвечайте на мой вопрос.

– Фэрфилд боялся, что из-за жары горючая смесь может оказаться неустойчивой. Это создавало дополнительные риски, помимо тех, которые неизбежно сопутствуют запуску. – Гриффитс вытер загорелой рукой свое мокрое окровавленное лицо. – Вы должны знать, что в любой ракете или снаряде, начиная с самой простой, двухвинтовой и заканчивая водородной бомбой, взрыватель устанавливается в самый последний момент.

– Сколько, по словам Фэрфилда, должно уйти на это времени?

– Я как-то слышал, что он говорил про сорок минут.

– Вы лжете, капитан, – мягко сказал Леклерк. – Я знаю, что неоспоримым достоинством «Черного крестоносца» считается его возможность мгновенного запуска.

– Так и есть. Во время боевых действий или в экстренном случае его запускают немедленно, но мы пока не выяснили, насколько стабильно топливо.

– Значит, сорок минут?

– Сорок минут.

Леклерк повернулся ко мне:

– Вы слышали? Сорок минут.

– Слышал, но только урывками, – промычал я. – У меня что-то со слухом.

– Вам плохо?

– Плохо? – Я попытался посмотреть на него с удивлением, но не смог отыскать его лица, перед глазами все расплывалось. – С чего это я должен плохо себя чувствовать?

– Бентолл, вы сможете подключить взрыватель?

– Я специалист по жидкому топливу, – с трудом проговорил я.

– У меня другие сведения. – Теперь я видел его лицо, потому что оно оказалось в трех дюймах от моего. – Вы же были ассистентом Фэрфилда в Хепуортском центре. Он работал над твердым топливом, я это знаю.

– Слишком много вы знаете.

– Так вы сможете запустить ракету? – тихо, но настойчиво спросил он.

– Виски, – сказал я. – Мне нужно выпить виски.

– Боже мой! – Он добавил еще несколько выражений, которые я, к счастью, не смог разобрать, а потом позвал одного из своих людей.

Вероятно, китаец сходил в комнату для офицеров, потому что через пару минут кто-то всунул мне в руку стакан. Я сонно посмотрел на щедрую порцию виски в нем и проглотил все залпом. Откашлявшись и вытерев слезы, я обнаружил, что могу видеть почти так же ясно, как и прежде.

Леклерк коснулся моей руки:

– Так что вы скажете? Сможете запустить «Крестоносца»?

– Я даже не знаю, с чего начать.

– Вы больны, – добродушно сказал Леклерк. – Просто не понимаете, что несете. Вам нужно немного поспать.