Читать книгу Черный крестоносец - - Страница 4

Вторник, 08:30–19:00

Три часа она спала безмятежно, как убитая, я едва слышал ее дыхание. Спустя какое-то время шхуну стало качать сильнее, и наконец от одного особенно резкого рывка Мари проснулась. В ее глазах отразилось недоумение и, возможно, легкий страх. Потом она вспомнила, что произошло, и села.

– Привет, – сказала она.

– Доброе утро. Тебе лучше?

– Угу. – Она ухватилась за рейку, когда шхуну снова тряхнуло и несколько незакрепленных ящиков поползли по полу. – Но это ненадолго, если качка продолжится. Морская болезнь, ничего не могу с собой поделать. Который теперь час? На твоих часах – половина девятого. Наверное, уже рассвело. Интересно, куда мы плывем?

– На север или на юг. Нас не подбрасывает и не закручивает, значит волна точно перпендикулярна курсу судна. С географией у меня не очень хорошо, но я точно помню, что в это время года пассаты постоянно дуют с востока на запад. Так что мы плывем либо на север, либо на юг.

Чтобы размять затекшие ноги, я прошел по центральному проходу к тому месту, где с двух сторон ящики поднимались почти до потолка, оставляя немного свободного пространства для вентиляционных люков. Я по очереди обследовал каждый из люков по левому и по правому борту шхуны, ощупал их. Тот, что находился по левому борту, оказался теплее. Это означало, что мы, вероятнее всего, движемся на юг. Ближайшая земля в этом направлении – Новая Зеландия, плыть до нее примерно тысячу миль. Я отложил в долгий ящик эту ценную информацию и уже собирался отойти от переборки, когда сверху донеслись голоса, тихие, но вполне различимые. Я вытащил из-за реек ящик, забрался на него и прижался щекой к основанию вентиляционного люка.

Вентиляционная труба, судя по всему, вела в радиорубку, а воронкообразное отверстие люка прекрасно принимало и усиливало звуковые сигналы. Я четко слышал дробный стук морзянки и голоса двух человек, звучавшие так четко, словно они находились всего в трех футах от меня. О чем они говорили, я так и не понял, потому что никогда прежде не слышал этого языка. Через пару минут я спрыгнул с ящика, убрал его на место и вернулся к Мари.

– Почему ты так долго? – с упреком спросила она.

Похоже, ей совсем не нравился этот темный, отвратительно пахнущий трюм. Как, впрочем, и мне.

– Извини. Но не переживай, я даром времени не терял. Выяснил, что мы все-таки плывем на юг. Но это не самое главное. Я узнал, что мы можем слышать, о чем говорят люди на верхней палубе.

И я рассказал ей о своем открытии. Она выслушала меня и кивнула:

– Это может оказаться весьма полезным.

– Более чем, – поддержал я ее. – Проголодалась?

– Ну… – Она поморщилась и потерла ладонью живот. – Дело не в том, что я плохой моряк, просто здесь такой ужасный запах.

– Да, от вентиляторов никакого толка, – согласился я. – Но может, немного чая?

Я подошел к переборке в носовой части трюма и привлек к себе внимание так же, как и в предыдущий раз, с силой постучав по ней. Затем отступил к корме, и через минуту люк открылся.

Я заморгал от ослепительного света, хлынувшего в трюм, и отошел немного назад, когда кто-то начал спускаться по трапу. Человек со впалыми щеками, худым морщинистым лицом и печальным взглядом.

– Что за шум? – устало спросил Генри.

– Вы обещали принести нам завтрак, – напомнил я ему.

– Принесем. Завтрак будет через десять минут.

С этими словами Генри ушел и закрыл за собой люк.

Не прошло и десяти минут, как люк открылся, и приземистый молодой парень с копной кудрявых темно-каштановых волос ловко сбежал по трапу, держа в одной руке обшарпанный деревянный поднос. Весело улыбнувшись мне, он подошел к Мари и поставил поднос на ящик рядом с ней, а затем с видом Эскофье[4], демонстрирующего почтенной публике свое последнее творение, снял с блюда помятую оловянную крышку. Я взглянул на бурую клейкую массу. Она напоминала рис с кусочками кокосового ореха.

– Что это? – спросил я. – Объедки, оставшиеся с прошлой недели?

– Пудинг с дало[5]. Очень вкусно, сэр. – Парень указал на обшарпанный эмалированный кофейник. – Здесь кофе. Тоже очень хороший.

Он поклонился Мари и удалился так же проворно, разумеется закрыв за собой люк.

Пудинг оказался неудобоваримой желеобразной массой, на вкус напоминавшей запеченный белковый клей. Совершенно несъедобный, он все равно не шел ни в какое сравнение с ужасным кофе, а точнее, чуть тепленькой трюмной водой, процеженной через старый мешок из-под цемента.

– Они хотят нас отравить? – предположила Мари.

– Это невозможно. Для начала, никто не станет это есть. По крайней мере, ни один европеец. Хотя, наверное, для полинезийца это настоящий деликатес. Ну вот и позавтракали. – Я вдруг осекся и внимательно посмотрел на ящик, стоящий за подносом. – Черт побери! Как же я сразу не заметил! Я ведь лежал на этом ящике целых четыре часа!

– Но у тебя же нет глаз на затылке, – рассудительно заметила Мари.

Я ничего не ответил. Достал фонарик и посветил им в пространство между досками ящика.

– Похоже на бутылки с лимонадом или что-то в этом роде.

– Мне тоже так кажется. И что, совесть позволит тебе нанести ущерб собственности капитана Флека? – мягко поинтересовалась она.

Я усмехнулся, просунул в ящик палку, приготовленную на случай, если придется отбиваться от крыс, отодрал верхнюю доску и передал бутылку Мари:

– Только осторожно. Вдруг там неразбавленный джин, который они контрабандой продают местным?

Но это был не джин, а лимонный сок, причем отличного качества. Он прекрасно утолял жажду, но не мог заменить полноценного завтрака. Поэтому я снял пиджак и принялся обследовать содержимое трюма.

Похоже, что капитан Флек занимался вполне безобидным бизнесом и перевозил продовольствие. В пространстве между двумя рядами реек, которое было заполнено только на половину высоты, находились ящики с провизией. Там было мясо, фрукты, безалкогольные напитки. Вероятно, Флек загрузил все это на одном из больших островов, перед тем как поплыть за копрой. Скорее всего, именно так и обстояло дело. Но с другой стороны, Флек не производил впечатление безобидного человека.

Я позавтракал солониной и грушами (Мэри с дрожью омерзения отвергла эту пищу) и решил обследовать содержимое ящиков и коробок, которые громоздились до потолка между двумя внешними рядами реек и бортами шхуны. Но у меня мало что вышло. Рейки здесь не отодвигались в сторону, как во внутренних рядах, а крепились к потолку на петлях и могли подниматься вперед и назад. Но снизу их прижимали ящики внутреннего ряда, и сдвинуть рейки с места не представлялось возможным. И все же две рейки за ящиком с лимонадом свободно болтались. Я посветил наверх фонариком и не обнаружил петель, которыми они крепились бы к потолку. Судя по состоянию дерева, сорвали их совсем недавно. Я раздвинул эти рейки насколько возможно, снял верхний ящик, стараясь не свернуть себе при этом шею, – это было не так-то просто сделать, поскольку ящик был тяжелым, а качка усилилась, – и отнес его на платформу, на которой мы провели ночь.

Ящик из промасленных сосновых досок был примерно два фута длиной, восемнадцать дюймов шириной и около фута высотой. Во всех четырех углах крышки были изображены широкие стрелки – фирменный знак Королевского военно-морского флота Великобритании. Сверху трафаретными буквами надпись «Морская авиация», наполовину зачеркнутая жирной черной линией. Под ней еще одна: «Спиртовые компасы», а еще ниже: «Излишки. Подлежит утилизации». И внизу – корона. Выглядело очень официально. Я не без труда оторвал верхнюю доску, и надпись не обманула: в ящике лежали шесть спиртовых компасов без маркировки, завернутые в бумагу и солому.

– По-моему, неплохо, – сказал я. – Мне уже приходилось видеть подобные надписи. «Излишки» – это такой старый добрый морской термин для обозначения устаревшего оборудования. Так можно подороже продать его гражданским. Возможно, капитан Флек на вполне законных основаниях торгует списанными армейскими товарами.

– А может, у капитана Флека припасены трафареты на все случаи жизни? – скептически предположила Мари. – Что в другом ящике?

Я достал следующий. На нем было написано: «Бинокли», именно они и оказались внутри. На третьем снова красовался наполовину стертый значок морской авиации и выведенная через трафарет надпись «Надувные спасательные жилеты (для самолетов)». И снова никакого обмана: ярко-красные жилеты с баллонами СО₂ и желтыми цилиндрами с надписью «Для отпугивания акул».

– Мы зря теряем время, – сказал я. Из-за сильной качки приходилось все время держать равновесие, поэтому таскать и открывать ящики в таких обстоятельствах оказалось довольно тяжело. К тому же с восходом солнца трюм начал прогреваться, и у меня по лицу пот катился градом. – Он самый заурядный продавец подержанных товаров.

– Продавцы подержанных товаров не похищают людей, – язвительно заметила она. – Открой еще один, пожалуйста. Мы обязательно что-нибудь найдем. У меня предчувствие.

Я подавил желание ответить, что хорошо иметь предчувствие, когда тяжелую работу выполняет кто-то другой, стащил четвертый, довольно тяжелый ящик с постепенно уменьшающегося штабеля и поставил его рядом с остальными. Все та же трафаретная надпись о том, что перед нами излишки, и под ней: «Запальные свечи „Чемпион“. 24 дюжины».

Я потратил около пяти минут и сильно расцарапал руку, прежде чем мне удалось сорвать крышку. Мари избегала моего взгляда, – возможно, она умела читать мысли или у нее опять весьма кстати разыгралась морская болезнь. Но когда я снял крышку, она повернулась и заглянула внутрь ящика, а затем посмотрела на меня.

– Должно быть, у капитана Флека и правда имеются трафареты на все случаи жизни, – тихо проговорила она.

– Не исключено, – согласился я.

Ящик был заполнен жестяными контейнерами, но в них оказались не запальные свечи, а пулеметные ленты – такого количества вполне хватило бы для организации полноценной революции.

– Вот это уже интересно.

– А это не опасно? Вдруг капитан Флек…

– Что он мне сделает? Пусть приходит, если захочет.

Я достал пятый ящик, усмехнулся при виде трафарета «Запальные свечи», сорвал крышку путем комбинации рычага и нескольких точно рассчитанных пинков и уставился на надпись на плотной синей бумаге, в которую было обернуто содержимое. Потом закрыл крышку с нежностью и благоговейной заботой, с какими чикагский гангстер возлагает венок на могилу своей последней жертвы.

– «Аммонал. Двадцатипятипроцентный порошок алюминия». – Мари тоже прочитала надпись. – Это еще что такое?

– Очень мощное взрывчатое вещество. Его вполне хватит, чтобы запустить на орбиту эту шхуну и всех, кто находится на борту. – Я с превеликой осторожностью поставил ящик на место, и на моем лице снова выступил пот, когда я вспомнил, с каким пылом только что молотил по этому ящику. – Очень хитрая штука. Неподходящая температура, неаккуратное обращение, излишняя влажность… и взрыв будет мощным. Что-то мне совсем разонравился этот трюм.

Я взял ящик с патронами и также вернул его на место. После предыдущего, со взрывчаткой, он показался мне легким как пушинка.

Мари слегка нахмурила брови:

– Собираешься все поставить на место?

– А ты как думаешь?

– Испугался?

– Не испугался. Я в ужасе. В следующем ящике может оказаться нитроглицерин или что-то в этом роде. Вот тогда станет совсем весело.

Я поставил на место все ящики и рейки, взял фонарь и пошел посмотреть, что еще мне удастся обнаружить. Но ничего особенно интересного не нашел. У левого борта стояло шесть канистр с дизельным топливом, все полные, а еще керосин, дуст и несколько канистр с водой объемом по пять галлонов каждая, с ремнями, чтобы можно было нести их на спине. Вероятно, Флек вез их на отдаленные острова, где были сложности с пресной водой и отсутствовало погрузочное оборудование. У правого борта находились два прямоугольных металлических ящика, в которых валялся разный проржавевший хлам: гайки, болты разной формы и размера, бруски, такелажные снасти, отвертки, даже пара такелажных сваек. На свайки я посмотрел с большим интересом, но предпочел оставить их на месте. Капитан Флек наверняка предвидел такую возможность, да и в любом случае пуля намного быстрее достигнет цели, чем такелажная свайка. Тем более что ее не так-то просто спрятать.

Я вернулся к Мари Хоупман. Она выглядела очень бледной.

– Больше ничего не нашел. Что будем делать дальше?

– Можешь делать что хочешь, – равнодушно сказала она. – А меня сейчас стошнит.

– О боже!

Я подбежал к переборке, отделявшей нас от каюты экипажа, и замолотил по ней, а затем, когда люк открылся, бросился к трапу.

На этот раз явился капитан Флек собственной персоной. Отдохнувший, только что побрившийся, с ясными глазами и в белых парусиновых штанах. Перед тем как обратиться к нам, он учтиво вытащил сигару изо рта:

– Чудесное утро, Бентолл. Надеюсь, ты…

– Моей жене плохо, – перебил я его. – Ей нужен свежий воздух. Она может подняться на палубу?

– Плохо? – Его тон сразу изменился. – У нее лихорадка?

– Морская болезнь! – крикнул я.

– Это в такой-то день? – Флек распрямился и оглянулся, вероятно, на океан, где, по его мнению, стоял мертвый штиль. – Минуточку.

Он щелкнул пальцами, что-то сказал, чего я не смог разобрать, и к нему подбежал с биноклем юноша, приносивший нам завтрак. Флек медленно развернулся вокруг своей оси, изучая горизонт, после чего опустил бинокль:

– Она может подняться. Ты тоже, если хочешь.

Я окликнул Мари и следом за ней поднялся по трапу. Флек протянул ей руку, помогая перешагнуть через край люка, и произнес заботливым тоном:

– Как жаль, что вам нездоровится, миссис Бентолл. Выглядите вы и правда неважно.

– Вы так любезны, капитан Флек.

От такого тона и взгляда я бы весь съежился в комок, но на Флека ее слова совсем не подействовали. Он снова щелкнул пальцами, и юноша принес два складных кресла с прикрепленными к ним навесами от солнца.

– Можете оставаться здесь, сколько пожелаете. Но если вам скажут вернуться, спускайтесь немедленно. Ясно?

Я молча кивнул.

– Вот и славно. Вы же не настолько глупы, чтобы выкинуть какую-нибудь глупость. Наш друг Рабат, конечно, не Энни Оукли[6], но с такого расстояния вряд ли промажет.

Я повернулся и посмотрел на маленького индийца. По-прежнему во всем черном, только уже без куртки, он сидел с другой стороны люка со своим обрезом на коленях. Оружие было направлено мне в голову, и во взгляде индийца ясно читалось нетерпеливое предвкушение, на которое я решил не обращать внимания.

– А теперь я вынужден вас покинуть, – продолжил Флек с улыбкой, демонстрируя кривые коричневые зубы. – Нам, капитанам, нужно заниматься своими делами. Еще увидимся.

Пока мы раскладывали кресла, он удалился в рулевую рубку, находившуюся за радиорубкой. Мари со вздохом растянулась в кресле, закрыла газа, и через пять минуту румянец снова заиграл на ее щеках. Через десять она уснула. Я бы с радостью последовал ее примеру, но полковнику Рейну это не понравилось бы. «Никогда не теряйте бдительности, мой мальчик», – любил повторять он, поэтому я огляделся по сторонам со всей возможной бдительностью. Но вокруг не было ничего такого, что заслуживало бы моего бдения.

Сверху – раскаленное добела солнце на бледно-голубом, вылинявшем небе. На западе – зеленовато-синее море, на востоке, на солнечной стороне, темно-зеленая сверкающая вода вздымалась невысокой длинной волной под теплым ветром в двенадцать узлов. На юго-востоке ближе к горизонту виднелась какая-то размытая багряная полоса. Может, острова, а может, просто мое воображение. И ни одного корабля или лодки. Даже ни одной летающей рыбы. Пришлось наблюдать за тем, что происходит на шхуне.

Возможно, это было не самое грязное судно на море – признаюсь, я видел их не так много, – но редкий претендент смог бы потеснить его с пьедестала почета. Шхуна оказалась больше, намного больше, чем я думал, – около ста футов в длину, вся грязная, захламленная, облезлая. Хотя, наверное, изначально она была покрашена, но краска облупилась под ярким солнцем. Две мачты со всеми снастями, но без парусов, на самом верху между ними виднелась радиоантенна, провод от которой шел в радиорубку, находившуюся примерно в двадцати футах от того места, где сидел я. За открытой дверью рубки я разглядел ржавый вентилятор. Дальше, скорее всего, располагалась штурманская рубка Флека или его каюта, а может, и то и другое, а за ней, на возвышении, капитанский мостик. Каюта для экипажа, вероятно, находилась внизу. Минут пять я задумчиво рассматривал корабельные надстройки и носовую часть шхуны, и у меня возникло смутное ощущение, словно что-то здесь не так. Словно творится что-то неладное. Наверное, полковник Рейн сразу бы догадался, что именно, но у меня не получалось. Я решил, что выполнил свой долг перед полковником и особого толка от дальнейшего бдения не будет. Не важно, засну я или останусь бодрствовать, при желании они могли выбросить меня за борт в любой момент. К тому же за последние сорок восемь часов я спал не больше трех. Поэтому я закрыл глаза и уснул.

Проснулся я уже в полдень. Солнце светило почти над головой, но навесы над креслами оказались достаточно широкими, а ветер – прохладным. Капитан Флек сидел около люка. Вероятно, он закончил со своими делами. Догадаться о природе этих дел не составило труда: капитан только что завершил долгую и непростую беседу с бутылкой виски. Глаза его слегка остекленели, и даже с расстояния трех футов я чувствовал, как сильно от него разит спиртным. Но угрызения совести, а может, что-то еще заставило его принести поднос со стаканами, бутылкой хереса и маленьким керамическим кувшином.

– Совсем скоро мы принесем вам перекусить. – Его голос звучал почти виновато. – Может, для начала пропустите по стаканчику?

– Угу. – Я взглянул на кувшин. – Что там? Цианистый калий?

– Виски, – коротко ответил капитан, налил нам по стакану, залпом осушил свой и кивнул в сторону Мари, лицо которой было почти полностью скрыто растрепавшимися от ветра волосами. – А что насчет миссис Бентолл?

– Пусть поспит. Ей нужно отдохнуть. Кто отдал вам приказ сделать это, Флек?

– Хм? – Вопрос застал его врасплох, но он тут же сосредоточился. Судя по всему, его организм очень хорошо переносил алкоголь. – Приказ? Какой приказ? Чей приказ?

– Что вы собираетесь с нами делать?

– Не терпится узнать, да, Бентолл?

– Было бы неплохо. А вы не очень общительны, как я погляжу.

– Выпей еще стаканчик.

– Я и с первым пока не разобрался. Как долго вы собираетесь держать нас здесь?

Он на мгновение задумался, после чего медленно ответил:

– Не знаю. Твои догадки недалеки от истины, я тут не главный. Кое-кому хотелось с вами повидаться. – Он осушил еще один стакан виски. – Но теперь у него поубавилось уверенности.

– Он мог бы сообщить вам об этом до того, как вы забрали нас из отеля.

– Тогда он еще не знал. Меньше пяти минут назад пришла радиограмма. Он снова выйдет на связь ровно в семь вечера. Вот тогда все и узнаешь. Надеюсь, тебе это понравится.

В его голосе звучали мрачные нотки, и меня это совсем не воодушевило. Флек переключил свое внимание на Мари, долго молча смотрел на нее и наконец сказал:

– Какая славная у тебя девчонка, Бентолл.

– Разумеется. Она ведь моя жена, Флек. Так что смотрите лучше в другую сторону.

Он медленно повернулся ко мне, его лицо стало суровым, взгляд – холодным. Но было там и что-то еще, я просто не мог понять, что именно.

– Будь я лет на десять моложе или на полбутылки виски трезвее, – проговорил он без враждебности в голосе, – я выбил бы тебе передние зубы за такие слова. – Флек перевел взгляд на сверкающую зеленую гладь океана, стакан с виски застыл у него в руке. – У меня есть дочка, на год или два моложе ее. Сейчас она в Калифорнийском университете, изучает гуманитарные науки. Думает, что ее папка – капитан австралийского флота. – Он поболтал виски в стакане. – Может, и хорошо, что она так считает. Может, будет лучше, если она никогда меня больше не увидит. Но если бы я узнал, что никогда больше не увижу ее…

Я все понял. Конечно, я не Эйнштейн, но даже до меня быстро доходит очевидное. Солнце жарило еще сильнее, но внезапно у меня по спине пробежал холодок. Я не хотел, чтобы Флек опомнился, осознав, что говорит не только сам с собой, но и со мной, поэтому спросил:

– Вы ведь не австралиец, Флек?

– Не похож?

– Нет. Вы говорите как австралиец, но это приобретенный акцент.

– Я англичанин, как и ты, – проворчал он. – Но мой дом в Австралии.

– Флек, кто вам за все это платит?

Он неожиданно встал, забрал пустые стаканы, бутылку с кувшином и ушел, не проронив больше ни слова.

Только в полшестого вечера Флек велел нам спускаться. Возможно, он заметил на горизонте какое-то судно и не хотел, чтобы нас случайно увидели, если оно подплывет поближе, а может, просто решил, что мы засиделись на палубе. Меня совсем не воодушевляла перспектива возвращаться в эту вонючую дыру, но за день мы выспались и хорошо отдохнули, поэтому спокойно подчинились приказу. К концу дня с востока натянуло черные грозовые облака, солнце исчезло, воздух стал холодным, вот-вот мог начаться дождь. Похоже, нас снова ждала темная и слякотная ночь. Такая ночь наверняка пришлась бы капитану Флеку по душе. А нам, я надеялся, такая ночь подойдет еще больше.

Люк захлопнулся над нашими головами, лязгнул засов. Мари вздрогнула и крепко обхватила себя руками:

– Нас ждет еще одна ночь в отеле «Риц». Надо было попросить запасные батарейки: те, что в фонарике, долго не продержатся.

– Фонарик нам не понадобится. В любом случае сегодня наш последний вечер в этом плавучем мусорном баке. Мы покинем его, как только стемнеет. Если все пойдет по плану Флека, мы покинем шхуну с привязанным к ногам грузом. Если все пойдет по моему плану, то без груза. Но я скорее поставил бы деньги на Флека.

– Что ты хочешь сказать? – прошептала она. – Ты… ты ведь считал, что с нами ничего не случится. Вспомни все, что говорил мне, когда нас привезли ночью на шхуну. Ты сказал, что Флек не убийца.

– Я до сих пор так считаю. По крайней мере, не убийца по своей натуре. Он пьет весь день, пытаясь заглушить совесть. Но человек может совершить многое из того, что ему совсем не хочется делать, и даже убить, из-за угроз, шантажа или когда он отчаянно нуждается в деньгах. Я поговорил с ним, пока ты спала. Похоже, я больше не нужен тем, кто хотел меня заполучить. По какой причине, я не знаю, но, судя по всему, завершиться эта история должна без моего участия.

– Он сказал тебе, что мы… что нас…

– Он ничего прямо не говорил. Всего лишь сообщил, что человек, который организовал похищение, больше не нуждается в моих… или в наших услугах. Окончательное решение будет принято в семь вечера, но он почти не сомневается, каким это решение будет. Мне кажется, ты понравилась старику Флеку, но он говорил о тебе так, словно ты уже осталась в прошлом. Очень проникновенно, с грустью.

Мари дотронулась до моей руки, посмотрела на меня с очень странным выражением и просто сказала:

– Мне страшно. Удивительно: я сейчас пытаюсь заглянуть в свое будущее, но не вижу его, и мне страшно. А тебе?

– Конечно, мне тоже страшно, – раздраженно ответил я. – А ты как думаешь?

– Я думаю, тебе не страшно. Это только слова. Я знаю, что ты не боишься, по крайней мере смерти. Не хочу сказать, что ты какой-то особенный храбрец, но, если смерть все же настигнет тебя, ты будешь слишком занят, выясняя, планируя, рассчитывая, прикидывая, пытаясь найти выход, и даже не заметишь, как это произойдет. Просто перестанешь дышать, и все. Ты и сейчас стараешься придумать, как выбраться, и уверен, что у тебя все получится. Для тебя смерть в таких обстоятельствах, когда есть хотя бы один миллионный шанс выжить, – это страшное оскорбление. – Она смущенно улыбнулась и продолжила: – Полковник Рейн много о тебе рассказывал. Он говорил, что, если положение становится совсем отчаянным и надежды нет, людям свойственно смиряться с неизбежным, но ты не такой. И не потому, что видишь в этом нечто дурное, – ты просто не умеешь сдаваться. Он сказал, что ты единственный, кого он мог бы бояться. Что даже если тебя посадят на электрический стул и палач опустит рубильник, ты до самого конца будешь думать, как освободиться.

Она рассеянно теребила пуговицу на моей рубашке, пока та не повисла на нитке, но я ничего не сказал. Одна пуговица ничего не значила этой ночью. Мари подняла глаза и снова улыбнулась, вероятно, чтобы ее следующие слова прозвучали не так обидно.

– Я думаю, ты очень самонадеянный. Полностью уверенный в себе. Но когда-нибудь ты окажешься в ситуации, где твоя вера в себя ни капли тебе не поможет.

– Помяни мои слова, – ехидно сказал я. – Ты забыла добавить: «Помяни мои слова».

Люк открылся, улыбка исчезла с лица Мари, и она отвернулась. Вошел темнокожий юноша с Фиджи, который принес суп, какое-то тушеное мясо и кофе. Он молча спустился и оставил поднос.

Я взглянул на Мари:

– Правда, в этом есть нечто зловещее?

– Ты о чем? – холодно спросила она.

– Я о нашем приятеле-фиджийце. Сегодня утром он улыбался до ушей, а вечером появился с видом хирурга, который пришел сообщить, что у него неудачно соскользнул скальпель.

– И что?

– Видишь ли, – терпеливо начал объяснять я, – не приятно шутить, петь и танцевать, когда ты приносишь последнюю трапезу осужденному на казнь. В приличных тюрьмах такое поведение не одобрили бы.

– А, – равнодушно ответила она. – Понятно.

– Не хочешь попробовать угощение? – продолжил я. – Или сразу все выбросим?

– Даже не знаю, – с сомнением протянула Мари. – Я уже сутки ничего не ела. Все-таки попробую.

И мы правильно сделали, что попробовали. Суп оказался вполне приличным, тушеное мясо еще лучше, а кофе вообще великолепным. Повар чудесным образом исправился после своей утренней промашки, или же старого пристрелили и взяли нового. Есть над чем подумать. Я допил кофе и посмотрел на Мари:

– Надеюсь, ты умеешь плавать?

– Не очень хорошо, – нерешительно ответила она. – Немного держусь на воде.

– Если к ногам не привяжут железный лом, то не утонешь, – кивнул я. – Послушаешь, что там происходит, пока я занимаюсь одним маленьким дельцем?

– Конечно.

Кажется, она простила все мои прежние промахи.

Мы подошли к переборке, отделявшей нас от носового отсека, и я поставил друг на друга два ящика, чтобы она могла забраться на них поближе к вентиляционному люку по левому борту.

– Отсюда хорошо слышно все, о чем говорят наверху, – сказал я. – Особенно в радиорубке или около нее. Возможно, до семи часов ты не услышишь ничего особенного. Но как знать? Боюсь, шея может немного затечь, но я освобожу тебя от этой работы, как только со всем закончу.

Я оставил ее там, вернулся к трапу, поднялся на три железные ступеньки и прикинул расстояние между верхней ступенью и крышкой люка. Затем спустился и стал рыться в металлических ящиках, которые стояли в углу у правого борта, нашел талреп[7], хорошо подходивший для моих целей, пару деревянных реек и спрятал все это за ящиками.

Потом вернулся на платформу с деревянными ящиками, где мы провели прошлую ночь, отодвинул в сторону две незакрепленные рейки, осторожно снял ящики с компасами и биноклями, отставил их в сторону, потом достал ящик со спасательными жилетами и вытряхнул его содержимое.

Всего жилетов оказалось двенадцать, из резины и плотного брезента, а также с кожаными ремнями вместо обычных завязок. В комплекте к каждому прилагался баллон с углекислым газом и еще один, меньшего размера, со средством для отпугивания акул. Кроме того, в комплекте к каждому жилету шел еще один водонепроницаемый цилиндр с проводом, который вел к маленькой красной лампочке, крепившейся на левом плечевом ремне. Внутри цилиндра находилась батарейка. Я нажал на маленькую кнопку, и лампочка замигала темно-красным светом, показывая, что, хотя экипировка и устарела, она по-прежнему должна хорошо заполняться газом и не пропускать воду. Но я не мог полагаться на случай, поэтому выбрал наугад четыре жилета и дернул за бирку на одном из них.

Немедленно послышалось шипение сжатого газа, не такое уж и громкое, но в этом замкнутом пространстве мне показалось, что сейчас его услышат все, кто находится на шхуне. Мари точно услышала, она спрыгнула с ящиков и подбежала к световому кругу, образованному моим фонариком.

– Что это? – тут же спросила она. – Что за шум?

– Не крысы, не змеи и не новые враги, – успокоил я ее. Теперь шипение прекратилось, и я поднял круглый, твердый, полностью надутый спасательный жилет, чтобы получше рассмотреть его. – Небольшая проверка. Кажется, все в порядке. Я сейчас испытаю еще парочку, но постараюсь сделать это тихо. Что слышно наверху?

– Ничего особенного. Говорили много, в основном Флек и тот австралиец. Но все больше о картах, курсе, островах, грузе и все в том же духе. А еще о своих подружках в Суве.

– Это, наверное, интересно.

– Только не в их изложении, – фыркнула она.

– Какой ужас, – согласился я. – Ты права, все мужчины одинаковые. А теперь возвращайся на свой пост, чтобы ничего не упустить.

Она бросила на меня долгий задумчивый взгляд, но я продолжил испытание спасательных жилетов, предварительно накрыв их двумя одеялами и подушками, чтобы заглушить шум. Все четыре работали идеально, и, когда десять минут спустя ни один из них не сдулся, я пришел к выводу, что и остальные жилеты, скорее всего, исправны. Взяв еще четыре, я спрятал их за ящиками вместе с остальными инструментами. Через минуту убрал на место ящики и восстановил положение реек.

Затем взглянул на часы. Без пятнадцати минут семь. Времени оставалось мало. Снова вернувшись в кормовую часть трюма, я осмотрел с помощью фонарика канистры с водой: ремни из плотного брезента, сбоку впадины, чтобы удобнее нести на спине, сверху – крышка диаметром в пять дюймов и с пружинным фиксатором, внизу – кран с вентилем. На первый взгляд достаточно прочные. Я перетащил две канистры в угол, открыл на них крышки и убедился, что они почти до краев заполнены водой. Закрыв крышки, я со всей силы потряс канистры. Ни капли не пролилось, значит они полностью герметичны. Открутил вентили до упора, и вода хлынула на пол. Ну и что с того? В конце концов, это не моя шхуна. Когда канистры опустели, я протер их изнутри рубашкой из своего чемодана и подошел к Мари.

– Больше ничего не услышала? – шепотом спросил я.

– Ничего.

– Я подменю тебя ненадолго. Возьми фонарик. Не знаю, что может случиться ночью в Тихом океане, но вдруг спасательные жилеты порвутся или просто придут в негодность от старости. Так что, думаю, мы захватим еще пару канистр из-под воды. У них отличная плавучесть, даже лучше, чем нам требуется, можно даже запихнуть внутрь одежду, какую сочтешь нужной. Только не трать весь вечер на размышления, что с собой взять. Кстати, я слышал, что многие женщины возят с собой в путешествия полиэтиленовые мешки для упаковки. У тебя, случайно, нет таких?

– Кажется, есть парочка.

– Пожалуйста, дай мне один.

– Хорошо. – Она замешкалась. – Я мало разбираюсь в навигации, но мне показалось, что за последний час шхуна один, а то и два раза сменила курс.

– Почему ты так решила?

Старый морской волк Бентолл был очень снисходителен к сухопутным жителям.

– Нас ведь больше не качает, так? И волна теперь попутная, идет от кормы. Это уже вторая или третья смена курса, которую я заметила.

Мари была права: качка постепенно стихла, лишь у кормы еще оставалось небольшое волнение. Но я не придал этому большого значения, поскольку знал, что к ночи пассаты стихают, а местные течения могут двигаться в какую угодно сторону. Переживать из-за этого точно не стоило. Мари отошла в сторону, и я прижался ухом к вентиляционному люку.

Сначала до меня доносился только ужасно громкий дребезжащий стук по радиатору, и этот стук становился все сильнее и настойчивее с каждой секундой. Дождь, сильный проливной дождь, и, судя по всему, зарядил он надолго. Что ж, и Флеку, и мне это только на руку.

А потом я услышал голос Флека. Сначала донесся торопливый стук шагов, а после – его голос. Я догадался, что он стоит у двери радиорубки.

– Генри, надевай наушники. – Голос немного дребезжал, в нем слышался какой-то металлический отзвук, оттого что он проходил через вентиляционную трубу, но я четко различал каждое слово. – Точно по расписанию.

– Босс, еще шесть минут.

Генри, вероятно, сидел за столом с радиоприемником, примерно в пяти футах от Флека, однако его голос звучал почти так же ясно: вентиляционная труба хорошо усиливала звук.

– Не важно. Подключайся.

Я напряг слух и приник к вентиляционному люку так сильно, что едва не залез в него наполовину, но больше ничего не услышал. Через пару минут я почувствовал, что меня дергают за рукав.

– Все, – сказала Мари. – Держи фонарик.

– Ладно. – Я спрыгнул, помог ей забраться и тихо проговорил: – Ради бога, никуда не уходи. Наш друг Генри сейчас получит решающее сообщение.

Дел у меня оставалось немного, и за три или четыре минуты я со всем разобрался. Засунул одеяло в полиэтиленовый мешок, крепко завязал его и тут же почувствовал прилив оптимизма. Шансы, что одеяло нам пригодится, были не так уж и велики. Но если мы сможем открыть люк, спрыгнем со шхуны, прежде чем нас изрешетят пулями, не утонем и не отправимся на корм акулам, барракудам или кто там еще может польститься на нас среди ночи, то неплохо будет иметь при себе мокрое одеяло, чтобы с восходом солнца не получить солнечный удар. Однако мне не хотелось тащить с собой лишний груз, поэтому я воспользовался полиэтиленовым пакетом. Я привязал пакет к одной из канистр с водой и затолкал внутрь канистры кое-какую одежду и сигареты. В этот момент Мари снова вернулась к корме и встала рядом со мной.

Без лишних предисловий она заговорила спокойным голосом, в котором не ощущалось ни тени страха:

– Мы им больше не нужны.

– Что ж, по крайней мере, не зря готовились. Они обо всем договорились?

– Да. С тем же успехом они могли бы говорить о погоде. Думаю, ты заблуждался насчет Флека: он не моргнув глазом разделается с кем угодно. Они обсуждали это как интересную задачку. Генри спросил, как они будут от нас избавляться, и Флек ответил: «Давай сделаем все тихо и цивилизованно. Скажем им, что босс передумал. Что мы совсем скоро привезем их к нему. А что было, то было. Отведем в каюту, предложим выпить, подмешаем снотворное, потом тихонько сбросим за борт».

– Славный малый! Мы мирно пойдем ко дну, и даже если наши тела прибьет к берегу, на них не обнаружат следов от пуль и никто не начнет расследование.

– Но при вскрытии могут обнаружить присутствие яда или наркотика…

– Что касается нашего вскрытия, – мрачно перебил я ее, – то врач даже не удосужится вынуть руки из карманов. Если кости не сломаны, сложно установить причину смерти пары тщательно обглоданных скелетов, в которые мы можем превратиться после того, как нами пообедают морские жители. Хотя кто знает, может, акулы проглотят нас вместе с костями.

– Зачем ты все это говоришь? – холодно спросила она.

– Просто пытаюсь немного взбодриться. – Я протянул ей пару спасательных жилетов. – Отрегулируй плечевые ремни, чтобы ты смогла надеть их оба один поверх другого, а потом закрепи на талии. Будь осторожна, не выпусти случайно углекислый газ. Надуешь, когда окажешься в воде.

Сам я уже надевал свою сбрую. Мари слишком долго возилась с лямками, и я сказал:

– Пожалуйста, поторопись.

– Спешить нет смысла, – возразила она. – Генри сказал: «Думаю, стоит подождать часа два и уж потом приступить к делу». И Флек его поддержал: «Да, не меньше двух». Наверное, они ждут, когда совсем стемнеет.

– Или хотят скрыть это от команды. Так или иначе, причины не важны. Намного важнее, что через два часа с нами разделаются. Но прийти они могут в любой момент. Ты упускаешь из виду один важный факт. Обнаружив наше исчезновение, они сразу дадут задний ход и примутся нас искать. Мне совсем не хочется, чтобы меня сбила шхуна или порезал на куски винт. Стать мишенью для их упражнений в стрельбе я тоже не горю желанием. Чем скорее мы убежим, тем меньше шансов, что нас найдут, когда пропажа вскроется.

– Я не подумала об этом, – призналась Мари.

– Ты ведь помнишь, что говорил полковник, – заметил я. – Бентолл старается все предусмотреть.

Она не сочла нужным отвечать, поэтому мы продолжили молча надевать жилеты. Я дал ей фонарик и попросил посветить мне, а сам поднялся по трапу с талрепом и двумя рейками и приступил к вскрытию люка. Одну рейку я положил на верхнюю ступеньку, обхватил крюком талрепа болт задвижки и начал отвинчивать его, пока он не уперся во вторую рейку, которую я положил под люк, чтобы правильно распределить нагрузку. Я слышал, как дождь свирепо молотит по люку, и невольно вздрогнул, подумав, что скоро промокну до нитки, – глупая мысль, если учесть, что сразу после этого мне предстоит полностью погрузиться в воду.

Открыть люк оказалось не так уж и сложно. То ли дерево рассохлось от старости, то ли гайки, удерживающие задвижку, проржавели, но я всего раз шесть повернул рукоятку талрепа, и болты поддались. Раздался треск ломающегося дерева. Еще с полдюжины поворотов, и всякое сопротивление, которое ощущала моя рука с талрепом, исчезло. Задвижка слетела, и путь оказался свободен – если, конечно, Флек и его дружки не стоят у люка и не ждут терпеливо, когда наконец появится моя голова, чтобы снести ее метким выстрелом. Существовал только один способ проверить это, не самый удачный, но, по крайней мере, вполне логичный, – высунуть голову из люка и посмотреть, что случится.

Я отдал рейки и талреп Мари, убедился, что два контейнера из-под воды у меня под рукой, тихо велел Мари выключить фонарик, приподнял люк на несколько дюймов и осторожно нащупал задвижку. Она лежала там, где и должна была лежать, – отвинченная, на крышке люка. Я осторожно переложил ее на палубу, согнулся и поднялся еще на две ступеньки, обхватил пальцами крышку люка и одновременно распрямил спину и руку, так что люк вертикально поднялся на петлях, а моя голова внезапно возникла на высоте двух футов над палубой. Ни дать ни взять чертик из бутылки. Никто не стал в меня стрелять.

Никто не стал в меня стрелять, потому что стрелять оказалось некому. А стрелять оказалось некому, потому что лишь полному идиоту пришло бы в голову выходить на палубу без очень веской на то причины. И не надев предварительно доспехи. Если вы готовы встать у подножия Ниагарского водопада и назвать это всего лишь дождиком, тогда и то, что лилось той ночью с неба, вы тоже могли бы назвать дождем. Если бы кому-то удалось изобрести пулемет, стрелявший вместо пуль водой, я точно знаю, какой у него получился бы результат. Гигантские капли падали с неба сплошной стеной, обрушиваясь на шхуну с немыслимой яростью и силой. Высоко разлетаясь брызгами в воздухе, эти капли, похожие больше на пушечные ядра, покрывали палубу белой бурлящей пеной. Один только вес свирепого, безжалостного тропического ливня, молотившего меня по спине, мог привести в ужас. Через пять секунд я в прямом смысле слова промок до нитки. Я с трудом подавил желание захлопнуть крышку люка над своей головой и ретироваться обратно в трюм, внезапно показавшийся мне теплым, сухим и бесконечно уютным. Но тут я подумал о Флеке с его снотворным и о двух свежеобглоданных скелетах на морском дне и, полностью откинув крышку люка, выбрался на палубу, а затем тихо велел Мари передать мне канистры из-под воды, прежде чем осознал, что я делаю.

Через пятнадцать секунд Мари и канистры оказались на палубе. Я опустил крышку люка и вернул задвижку на то место, где она крепилась, – вдруг кто-то решится устроить обход.

Из-за темноты и глухой стены дождя видимость ограничивалась несколькими футами, и мы буквально на ощупь двинулись к корме шхуны. Я перегнулся через перила левого борта, пытаясь определить местонахождение винта. Шхуна шла со скоростью не больше трех узлов – вероятно, из-за плохой видимости Флеку пришлось замедлить ход, – но все равно винт вполне мог изрубить нас на куски. И это еще мягко сказано.

Сначала я ничего не увидел. Поверхность моря перестала быть спокойной, она вся покрылась бурлящей и кипящей молочно-белой пеной, но мои глаза постепенно привыкли к темноте, и где-то через минуту я смог разглядеть свободный от дождя участок гладкой черной воды под выступающим свесом кормы. Даже не совсем черной: на темном фоне сверкали и переливались фосфоресцирующие пятна. Очень скоро я сумел определить, в каком месте возникает особенно сильное волнение, из-за которого и появился этот фосфоресцирующий эффект. Именно там находился винт, и он оказался достаточно далеко от нас. Мы могли спрыгнуть за борт, не боясь попасть в воронку, образованную им.

Мари спускалась первой. В одной руке она держала канистру из-под воды, а я придерживал ее за вторую руку, пока Мари не погрузилась в воду по пояс. Потом я отпустил ее. И через пять секунд тоже оказался в воде.

Никто не слышал и не видел нашего бегства. Да и мы не могли наблюдать, как уплывает шхуна Флека. Той ночью капитан не включил ходовых огней. Учитывая особенности его деятельности, он, возможно, уже забыл, где находится выключатель.