Читать книгу Черный крестоносец - - Страница 9

Пятница, 01:30–03:30

Вероятно, из-за сочетания влажного воздуха и фосфатных испарений в пещере возникла необычная атмосфера, благодаря которой трупы сохранились почти в идеальном состоянии. Разложение уже тронуло их, но не настолько сильно, чтобы до неузнаваемости исказить лица девяти тел, сваленных в ряд в дальнем углу пещеры. Темные пятна на рубашках, белых или цвета хаки, с легкостью позволяли установить причину смерти.

Зажав рукой нос и стараясь дышать только ртом, я включил фонарик, чтобы лучше осветить лица покойных.

Шестерых мне прежде не доводилось встречать; судя по одежде и рукам, они были рабочими. Зато седьмого я узнал сразу. Седые волосы, седые усы и борода – передо мной лежал настоящий профессор Уизерспун. Даже после смерти его сходство с самозванцем оставалось поразительным. Рядом с ним лежал великан с рыжими волосами и длинными рыжими усами, без сомнения доктор Карстерс по прозвищу Рыжий, чье фото я видел в журнале. Девятого, который сохранился лучше остальных, я тоже опознал сразу, и его присутствие здесь подтверждало, что второе объявление о поиске специалиста по топливу разместили не случайно, им действительно требовался эксперт в этой области. Ведь передо мной лежал доктор Чарльз Фэрфилд, мой бывший начальник в Хепуортском научно-исследовательском центре и один из восьми ученых, которых заманили в Австралию.

Пот градом стекал по лицу, но меня все равно трясло от холода. Что здесь делал доктор Фэрфилд? Почему его убили? Старина Фэрфилд был не из тех, кто станет нарываться на неприятности. Блестящий ученый в своей области, но подслеповатый, как крот, и не интересовавшийся ничем, кроме своей работы, а также страстно увлекавшийся археологией. Очевидно, археология могла стать связующим звеном между Фэрфилдом и Уизерспуном, но это казалось абсолютно бессмысленным. По какой бы причине доктор Фэрфилд ни исчез из Англии, это явно никак не было связано с его познаниями в раскопках. Но тогда что, скажите на милость, он здесь делал?

Я чувствовал себя так, словно попал в холодильник, но пот лил с меня все сильнее и уже начал стекать по шее. По-прежнему держа фонарик в правой руке (нож оставался в левой), я вытащил из правого кармана брюк платок и промокнул шею. Слева передо мной на стене пещеры что-то блеснуло, что-то металлическое, вероятно отразив свет фонарика. Но что? Какие металлические предметы могли здесь находиться? Кроме трупов, в пещере я видел только лампочку в светильнике и выключатель, однако они были пластмассовыми. Моя рука с фонариком и платком замерла над плечом. У стены пещеры все еще что-то поблескивало. Я стоял неподвижно, как статуя, не сводя глаз с этой вспышки. Затем она сдвинулась с места.

Сердце у меня остановилось. И не важно, что говорит по этому поводу медицина, но мое сердце в самом деле остановилось. Очень медленно и осторожно я опустил руку с фонарем и платком. Переложил фонарь в левую руку, как будто он мешал мне убрать платок правой, быстро выбросил платок, схватил в правую руку нож и мгновенно развернулся.

Их было двое, они уже вошли в пещеру на четыре с лишним фута, но все еще находились в пятнадцати футах от меня. Двое китайцев начали обступать меня с двух сторон. Один был в холщовых штанах и хлопковой рубашке, второй – в одних хлопковых шортах, оба высокие, мускулистые и босые. Их немигающий взгляд и по-восточному неподвижные черты желтых лиц не скрывали, а, напротив, подчеркивали выражение холодной неумолимости. Не нужно быть специалистом по этикету, чтобы понять, что это далеко не визит вежливости. Ведь визитные карточки они выбрали не самые подходящие. Я никогда еще не видел таких устрашающих обоюдоострых ножей для метания. В учебниках по этикету перечисляются, пожалуй, все возможные варианты, когда стоит подойти и познакомиться первым. Но подобной ситуации в них вы точно не найдете.

Глупо отрицать, что я испугался. Еще как испугался! Двое крепких мужчин против почти что инвалида, четыре здоровые руки против одной. Два, без сомнения, опытных и искусных бойца, прекрасно обращающиеся с ножами, против человека, который с трудом разрежет кусок жареного мяса, не то что вонзит его в человеческую плоть. И у меня не было времени, чтобы попрактиковаться. Нужно действовать сразу и очень быстро, пока одному из них не пришло в голову, что с расстояния пять ярдов я – довольно легкая мишень и проще бросить в меня нож, а не пытаться заколоть им.

Я устремился на них, подняв нож над правым плечом, словно дубинку, и они оба невольно отступили на пару шагов. Возможно, их смутило мое отчаянное безрассудство, а может, все дело в том благоговейном ужасе, который испытывают восточные люди перед проявлениями безумия. Мой нож просвистел в воздухе, и послышался звон стекла разбитой лампочки. В ту же секунду я выключил фонарь, и в пещере стало темно как в могиле, которой она, собственно, и являлась.

Нужно было быстро что-то предпринять, пока они не догадались о моем двойном преимуществе перед ними: фонарике и стопроцентной возможности попасть в цель, даже если я буду бить без разбора, в то время как они с вероятностью в пятьдесят процентов могут попасть друг в друга. Я содрал с фонарика пластырь, скинул сандалии и сделал три быстрых шага в сторону выхода, не боясь вызвать лишний шум в тихой пещере, а затем остановился и бросил сандалии так, чтобы они негромко стукнулись о деревянную дверь.

Если бы китайцы потратили хотя бы десять секунд на то, чтобы оценить свое положение, и обдумали возможные варианты действий, скорее всего, они не бросились бы сломя голову к источнику этого внезапного стука. Но они потратили на обдумывание не больше пяти секунд и пришли к неизбежному выводу, что я пытаюсь сбежать. Я услышал быстрый топот босых ног, непродолжительный шум борьбы и отчаянный крик боли, заглушивший звон упавшего на пол металлического предмета.

Четыре проворных бесшумных шага в носках, быстрое движение большого пальца левой руки – и я пригвоздил их ослепительным белым светом фонарика. Передо мной возникла живая картина, хотя из-за неестественной неподвижности их тел они скорее напоминали высеченную из мрамора скульптурную композицию. Китайцы стояли лицом друг к другу, их грудные клетки почти соприкасались. Тот, что справа, держал своего товарища за рубашку левой рукой, а правую прижимал к его телу чуть ниже талии. Мужчина слева застыл, отвернувшись от меня и сильно изогнувшись, как лук с натянутой до предела тетивой. Обеими руками он вцепился в правую руку своего приятеля: напряженные жилы придавали его рукам сходство с бледными лапами чудовища, а побелевшие костяшки блестели, как отполированная слоновая кость. Я заметил окровавленное лезвие ножа, торчащее на два дюйма из его поясницы.

Секунды две или три, хотя по ощущениям прошло гораздо больше времени, мужчина справа с недоумением смотрел в глаза умирающему, но внезапно осознал свою роковую ошибку, понял, что смерть смотрит ему прямо в лицо, и вырвался из того оцепенения, в которое вогнал его ужас. Он попытался вытащить нож, но в последних судорогах агонии его приятель мертвой хваткой вцепился в руку, сжимавшую оружие. Затем он в отчаянии обернулся ко мне, выставив вперед левую руку, не то пытаясь ударить, не то стараясь защититься от луча, которым я светил прямо в его прищуренные глаза. В эту минуту он оказался совершенно беззащитным. Я не мог терять время. Лезвие моего ножа было всего двенадцать дюймов длиной, но я со всего маха вогнал его китайцу в грудь по самую рукоятку. Он один раз кашлянул, сдавленно захрипел и растянул губы в жутковатой улыбке, обнажая крепко сжатые зубы. Лезвие моего ножа треснуло, и в руке у меня осталась только рукоятка со стальным обломком в дюйм длиной. В эту секунду оба китайца, по-прежнему державшиеся друг за друга, стали заваливаться в правую от меня сторону, пока не рухнули на известковый пол пещеры.

Я осветил фонариком их лица, но эта предосторожность оказалась излишней: было понятно, что они больше не доставят мне неприятностей. Надев сандалии, я взял упавший нож и вышел, закрыв за собой дверь. В туннеле я тут же прижался к стене, вытянул руки вдоль тела и набрал полную грудь свежего воздуха. На меня вдруг навалилась слабость, но я списал это на раненую руку и зловонный воздух в гробнице. Короткое и яростное столкновение по другую сторону двери, как ни странно, совсем на меня не повлияло. По крайней мере, я так думал, пока не почувствовал, как болят у меня мускулы щек и подбородка, и не осознал, что мои губы растянулись в улыбке, невольно подражая смертельному оскалу человека, которого я только что убил. Огромным усилием воли я все-таки сумел расслабить мышцы лица.

И вот тогда я услышал пение. Ну вот! Наконец-то слабый разум покинул Бентолла. Похоже, что потрясение от содеянного отразилось не только на мускулах моего лица. Бентолл слетел с катушек, Бентолл свихнулся, Бентолл слышит голоса. Как бы отреагировал полковник Рейн, если бы узнал, что его верный слуга окончательно спятил? Наверное, улыбнулся бы своей едва заметной улыбкой и сказал язвительным хрипловатым голосом, что слышать пение в заброшенной шахте, даже если этой шахтой заправляет самозванец-убийца и не менее опасные китайцы, вовсе не обязательно признак безумия. На что его верный слуга ответил бы, что, конечно же, нет, но если вы слышите хор англичанок, поющих «Зеленые рукава»[12], то вы точно сошли с ума.

А именно это я и услышал. Женские голоса исполняли «Зеленые рукава». И это была не запись, ведь один из голосов то и дело не попадал в ноты, а другой пытался петь вторым голосом, но без особого успеха. Англичанки пели «Зеленые рукава». Я потряс головой, но пение продолжалось. Тогда я зажал руками уши, и оно стихло, но, как только я убрал руки, пение возобновилось. Шум в голове не проходит, если заткнуть уши. Может, эти англичанки, поющие в шахте, и повредились рассудком, но я сумасшедшим точно не был. Все еще находясь в состоянии легкого транса, но старясь не издавать ни единого шороха, я оттолкнулся от двери и пошел вниз по туннелю.

Когда я повернул на девяносто градусов влево, пение внезапно стало громче. Через двадцать ярдов я разглядел слабый отсвет на левой стене туннеля напротив того места, где находился еще один резкий поворот, на этот раз направо. Я добрался до угла бесшумно, словно порхающая в воздухе снежинка, и медленно, очень осторожно выглянул из-за него, как старый ежик, который украдкой выглядывает из своей норки после зимней спячки.

Футах в двадцати от меня туннель был перекрыт вертикальными железными прутьями, расположенными на расстоянии около шести дюймов друг от друга, и в этой решетчатой стене была проделана дверь. Еще через десять футов находилась такая же решетчатая стена с дверью. Посередине между двумя дверями с потолка свисала голая лампочка, светившая прямо на маленький столик, за которым друг против друга сидели двое мужчин в форме. На столе между ними лежали деревянные бруски причудливой формы, – вероятно, они играли в какую-то игру, но я такой игры никогда не видел. Однако, судя по всему, игра требовала особой сосредоточенности, поскольку мужчины время от времени бросали раздраженные взгляды в темное пространство за второй решеткой. А пение все не стихало. Я не понимал, для чего кому-то понадобилось петь посреди ночи, пока не вспомнил, что для пленников, запертых в темной пещере, не важно, день сейчас или ночь. Но я все равно не представлял, зачем им понадобилось петь.

Секунд через двадцать один из мужчин стукнул кулаком по столу, вскочил, взял один из двух карабинов, которые, как я теперь видел, были прислонены к его стулу, подошел к дальней решетке и постучал прикладом по металлу, выкрикивая что-то сердитым голосом. Я не разобрал слов, но понял их смысл без всяких познаний в лингвистике. Он требовал тишины. И все же ничего не добился. После паузы, продлившейся секунды три, пение возобновилось, теперь оно звучало еще громче и фальшивее. Казалось, совсем скоро они запоют «Англия будет всегда»[13]. Мужчина с карабином сокрушенно покачал головой и снова устало уселся за стол. Он ничего не мог поделать.

Как, впрочем, и я. Возможно, если бы я не был так измотан или оказался раза в два умнее, то смог бы придумать, как незаметно пробраться мимо двух вооруженных охранников. Но в тот момент я осознавал, что у меня всего лишь маленький нож против их двух больших ружей и этой ночью я уже израсходовал весь свой запас везения.

Я ушел.

Когда я добрался до нашего домика, Мари мирно спала, и я не стал будить ее. Пусть спит, пока может, все равно этой ночью ей не суждено спать долго. Возможно, ее мрачные страхи о будущем оправдаются и она никогда уже не сможет уснуть.

Я был измотан морально, физически и эмоционально. Доведен до полного изнеможения. По дороге из шахты я пришел к выводу, что есть только один выход из сложившейся ситуации и что я должен собрать в кулак остатки своей воли и сделать это. А когда это оказалось невозможным, моя реакция была соответствующей. В мои планы входило убить их обоих – Уизерспуна, которого я по-прежнему так называл, и Хьюэлла. Не просто убить, а прикончить, пока они спят в своих постелях. А еще лучше – казнить. Туннель, ведущий в противоположную часть острова, и оружейный склад в шахте могли означать только одно: они планировали нападение на военно-морскую базу. Если Уизерспун и Хьюэлл погибнут, оставшиеся без лидеров китайцы вряд ли решатся на подобное, и в тот момент для меня важнее всего было предотвратить нападение. Даже важнее безопасности девушки, которая спала сейчас передо мной. Я больше не мог обманывать себя и понимал, что мои чувства к ней не такие, как три дня назад, и все равно она находилась для меня только на втором месте.

Но я так и не убил их в постелях по очень веской причине: в ту ночь они не спали, а сидели в профессорском доме, пили холодное баночное пиво, которое им подносил слуга-китаец, и тихо беседовали над картой. Генерал и его адъютант готовились к решающему дню. И этот день мог наступить в ближайшее время.

Разочарование и горечь неизбежного поражения лишили меня последних остатков мужества. Я отошел от окна профессорского дома и просто стоял с отрешенным видом, не задумываясь о том, что меня могут обнаружить, пока минут через пять мой разум снова со скрипом не заработал. Тогда я пошел обратно к шахте. Чтобы понять, в каком я находился состоянии, достаточно упомянуть, что мне даже в голову не пришло опуститься на четвереньки. Я взял на оружейном складе бикфордов шнур и химический взрыватель, обыскал генераторную станцию и обнаружил канистру с бензином, после чего вернулся в дом.

Теперь я взял карандаш и лист бумаги, прикрыл ладонью фонарик и начал писать сообщение печатными буквами. Я потратил на все минуты три, а когда закончил, то остался недоволен результатом, но все-таки решил, что этого вполне достаточно. Затем подошел к Мари и потряс ее за плечо.

Она просыпалась медленно, неохотно, бормоча что-то сонным голосом, а потом резко села на кровати. Я видел в темноте очертания ее белых плеч и как она откинула с лица спутанные волосы.

– Джонни? – прошептала она. – В чем дело? Что… что ты обнаружил?

– Слишком много, черт возьми. Просто выслушай меня. У нас остается мало времени. Знаешь что-нибудь о радиосвязи?

– О радиосвязи? – Короткая пауза. – Я проходила основной курс. Могу передавать сообщения азбукой Морзе, не быстро, но…

– С этим я и сам справлюсь. Ты знаешь, на какой частоте радисты на кораблях передают сигнал бедствия?

– Ты про SOS? Не уверена. Кажется, на низкой? Или на длинных волнах?

– Это одно и то же. Можешь вспомнить диапазон волн?

Она задумалась, и я скорее даже не увидел, а почувствовал, как она покачала в темноте головой.

– Джонни, прости.

– Не важно. – На самом деле важно, еще как важно, но безумно было надеяться на такое везение. – Ты ведь знаешь личный шифр старика Рейна?

– Конечно.

– Сможешь зашифровать для него это сообщение? – Я сунул ей в руки листок, карандаш и фонарик. – И побыстрее.

Мари не стала спрашивать о причинах этой просьбы, которая могла показаться ей совершенно идиотской, просто прикрыла фонарик одеялом и тихо прочитала текст сообщения:

РАЙДЕКС КОМБОН ЛОНДОН ТЧК ПЛЕННИКИ ОСТРОВА ВАРДУ ПРИМЕРНО 150 МИЛЬ ЮЖНЕЕ ВИТИ-ЛЕВУ ТЧК ОБНАРУЖЕНЫ ТЕЛА УБИТЫХ ДОКТОРА ЧАРЛЬЗА ФЭРФИЛДА АРХЕОЛОГОВ ПРОФЕССОРА УИЗЕРСПУНА ДОКТОРА КАРСТЕРСА ЕЩЕ ШЕСТЕРЫХ ТЧК БАЙЛЕКС ЖЕН ПРОПАВШИХ УЧЕНЫХ ДЕРЖАТ ПЛЕНУ ЗДЕСЬ ТЧК ВИНОВНИКИ ЭТИХ ПРЕСТУПЛЕНИЙ ПЛАНИРУЮТ МАСШТАБНОЕ НАПАДЕНИЕ МОРСКУЮ БАЗУ ЗАПАДНОЙ ЧАСТИ ВАРДУ ТЧК СИТУАЦИЯ НАПРЯЖЕННАЯ ТЧК СРОЧНО ТРЕБУЕТСЯ ПОДДЕРЖКА ВОЗДУШНО-ДЕСАНТНЫХ ВОЙСК БЕНТОЛЛ

Слабый свет погас, когда Мари выключила фонарик. Секунд двадцать стояла тишина, нарушаемая лишь далеким шумом волн у рифов, когда же Мари наконец заговорила, ее голос дрожал:

– Джонни, ты обнаружил все это сегодня ночью?

– Да. Они прорыли туннель в противоположную часть острова. В одной из пещер у них богатый арсенал оружия и взрывчатки. И я слышал женские голоса. Они пели.

– Пели!

– Знаю, это звучит безумно. Наверняка это жены ученых, кто же еще? Займись шифровкой. Мне придется снова уйти.

– А как ты собираешься передать шифровку? – растерянно спросила она.

– С помощью профессорской рации.

– Профессорской… но ты же его разбудишь.

– Он не спит. Все общается с Хьюэллом. Придется отвлечь их. Сначала я думал отойти на полмили к северу и заложить тротиловые шашки с взрывателем замедленного действия, но ничего путного из этого не выйдет. Лучше подожгу барак для рабочих. У меня есть бензин и запал.

– Ты с ума сошел. – Ее голос все еще дрожал, но, возможно, она была права. – Барак всего в сотне ярдов от дома профессора. Ты можешь установить взрывчатку в миле отсюда, и у тебя будет масса времени… – Она осеклась, но сразу продолжила: – К чему эта безумная спешка? С чего ты взял, что они нападут на рассвете?

– Ответ на все один, – устало сказал я. – Если взорвать парочку бомб на севере, это, конечно, заставит их выйти из дома, но, вернувшись, они заинтересуются причиной этого фейерверка. Очень быстро догадаются, что взрывчатка из их арсенала. И первым делом обнаружат исчезновение двух охранников-китайцев. А потом выяснят, где те находятся. Даже если я не установлю взрывчатку, их пропажу заметят в крайнем случае к утру. А может, и намного раньше. Но нас здесь уже не будет. Иначе нам конец. Мне так точно.

– Ты сказал, что двое охранников исчезли? – осторожно спросила Мари.

– Мертвы.

– Ты их убил? – прошептала она.

– Вроде того.

– Господи, и ты еще пытаешься шутить?

– Даже не думаю. – Я взял канистру с бензином, шнур и запальное устройство. – Пожалуйста, зашифруй сообщение как можно скорей.

– Странный ты человек, – проговорила Мари. – Иногда ты пугаешь меня.

– Понимаю, – сказал я. – Мне следовало стоять, подставляя обе щеки одновременно и позволять нашим желтым друзьям резать меня на маленькие кусочки. Наверное, не выйдет из меня настоящего христианина.

Я взял канистру и пробрался под шторой. В профессорском доме все еще горел свет. Я обогнул хижину Хьюэлла и подошел к длинному бараку сзади, в том месте, где скат соломенной крыши опускался до четырех футов над землей. Я не надеялся, что мне удастся спалить все здание целиком, да и не ставил перед собой такой цели. Огромные бочки с морской водой, стоявшие позади каждой постройки, просто не позволили бы мне сделать это. Но соломенные крыши хорошо горят. Медленно, старательно и очень осторожно, чтобы бензин не булькнул, выливаясь из горлышка канистры, я выплеснул его в двух местах в виде полос шириной в два фута и длиной почти до середины крыши. Затем размотал шнур, один конец засунул в смоченную бензином крышу, к другому прикрепил химический взрыватель. Я положил взрыватель на маленький камень, который держал в руке, и ударил по нему рукояткой ножа. Подержал шнур еще какое-то время, пока не почувствовал сквозь оплетку, как по нему распространяется тепло горящего пороха, и тут же отпустил. Пустую канистру я оставил под домом Хьюэлла.

Когда я вернулся, Мари сидела за столом, накрывшись одеялом. Из-под одеяла пробивался тусклый желтый свет, но, как только я осторожно опустил край шторы, заслонявшей от нас море, фонарик тут же погас. Мари вынырнула из-под одеяла и тихо сказала:

– Джонни?

– Это я. Закончила?

– Вот. – Она протянула мне листок.

– Спасибо. – Я сложил его и, убрав в нагрудный карман, объявил: – Веселье начнется минуты через четыре. Когда Хьюэлл и Уизерспун выскочат из дома, выгляни из-за шторы, испуганно вытаращи глаза, нервно сжимая руками неглиже или что там на тебе, и задавай всякие глупые вопросы, которые соответствуют ситуации. Потом повернись в сторону комнаты и, обращаясь якобы ко мне, скажи, чтобы я оставался на месте, ведь я не в состоянии ходить. После этого быстро одевайся. Брюки, носки, рубашку или джемпер, желательно все темное, чтобы прикрыть тело как можно больше. Не самая удачная одежда для купания, но в бикини ты станешь слишком аппетитной закуской для тигровых акул, о которых нам говорил профессор. Затем отсоедини баллончики со средством для отпугивания акул от двух запасных спасательных жилетов и прикрепи их…

– Спасательных жилетов? – перебила она меня. – Мы куда-то поплывем? Но зачем?

– Чтобы спасти наши жизни. Два баллончика и один жилет на человека, так мы быстрее уплывем отсюда.

– Но, Джонни, как же твоя рука? И акулы?

– Моя рука мне все равно не пригодится, если меня убьют, – резко ответил я. – И я скорее предпочту иметь дело с акулами, чем с Хьюэллом. У тебя две минуты. Мне пора.

– Джонни.

– Что такое? – нетерпеливо спросил я.

– Будь осторожен, Джонни.

– Прости. – Я дотронулся до ее щеки в темноте. – Я ужасно неуклюжий, правда.

– Неуклюжий не самое подходящее слово. – Она прижала мою ладонь к своей щеке. – Просто возвращайся, вот и все.

Когда я подобрался к окну профессорского дома, Уизерспун с Хьюэллом все еще готовились к открытию второго фронта. Похоже, совещание проходило удачно. Профессор говорил тихо и решительно, указывая на карту, вероятно какого-то участка Тихого океана, а грубое, словно высеченное из гранита, лицо Хьюэлла время от времени расплывалось в холодной полуулыбке. Они выглядели очень сосредоточенными, но не до такой степени, чтобы забывать о своем пиве. Оно, кажется, совершенно на них не действовало, зато я вдруг почувствовал, как у меня пересохло в горле. И вот я стоял там, ждал и мечтал только о том, как бы заполучить пиво и пистолет. Пиво, чтобы утолить жажду, а пистолет, чтобы разделаться с Хьюэллом и Уизерспуном. «Добрый старина Бентолл, – с горечью подумал я, – ничего у него не ладится. Вечно мечтает о недостижимом». Впрочем, я в очередной раз ошибся, и уже через тридцать секунд одно из моих желаний исполнилось.

Юноша-китаец только что вошел в комнату со свежим запасом пива для стратегов, когда темное продолговатое окно, около которого сидел Хьюэлл, перестало быть темным. Яркая желтая вспышка осветила мрак за бараком китайцев – из дома профессора заднюю часть барака не было видно. Через пять секунд желтый цвет сменился на яркий красновато-оранжевый, когда пламя взмыло на двенадцать или даже двадцать футов, захватив всю крышу целиком. Бензин и сухая солома вместе дают отличную горючую смесь.

Слуга-китаец и профессор сразу это увидели. Для человека, выпившего столько пива, профессор, надо признать, продемонстрировал завидную реакцию. Выкрикнул нечто мало похожее на его обычное «боже мой» или «господи помилуй», вскочил, опрокинув стул, и со скоростью ракеты устремился к выходу. Китаец оказался еще проворнее, но он помешкал секунду, чтобы поставить поднос на ближайшую горизонтальную поверхность, которой оказался бювар на письменном столе, поэтому у выхода они с Уизерспуном очутились одновременно, столкнулись в дверях, и профессор высказал еще одно замечание, не слишком подобающее заслуженному ученому мужу, после чего они скрылись из виду, а Хьюэлл, тяжело топая, побежал следом.

Через пять секунд я уже расположился за столом. Распахнул правую тумбочку, вытащил из нее наушники и пластмассовый телеграфный ключ, провода от которых вели к передатчику. Надел наушники и поставил ключ на стол. На аппарате я заметил колесико и переключатель, находившиеся так близко друг к другу, что логично было предположить их назначение: одним включали прибор в сеть, другим – настраивали частоту. Я повернул колесико и нажал на переключатель. Так и есть. По крайней мере, к сети я точно подключился – в наушниках послышалось характерное потрескивание ожившей антенны.

Мари говорила про низкие частоты, она считала, что именно на них передают сигналы бедствия. Я посмотрел на пять полукруглых шкал настройки, средняя уже загорелась. Уставился на названия восточных городов, написанных на английском и китайском, и попытался понять, где тут, черт побери, длинные волны, а где – короткие.

Я даже не знал, смогу ли услышать в наушниках то, что буду передавать. Отстучал несколько пробных сигналов SOS, но ничего не услышал. Вернул переключатель на исходную позицию, еще раз попытался передать сигнал, и снова ничего. В этот момент я заметил маленький вытяжной переключатель прямо под телеграфным ключом. Потянув его на себя, снова передал сигнал и на этот раз четко услышал его в наушниках. Очевидно, я мог либо одновременно передавать и получать сигнал, либо при желании только передавать его.

На шкалах настройки тонкие черные линии показывали диапазон волн, но никаких цифровых обозначений. Опытный радист легко разобрался бы во всем, но для меня эта задача оказалась не по плечу. Я еще раз внимательно рассмотрел все шкалы и заметил, что у двух верхних внизу виднелась надпись «кГц», а у трех нижних – «мГц». Сначала я не понял, что это, – из-за сильной усталости я плохо соображал и голова болела почти так же сильно, как рука, – но потом меня чудесным образом осенило. «К» – это килогерцы, а «М» – мегагерцы. Верхние шкалы показывают самые длинные волны и низкие частоты. Это я и хотел выяснить, – по крайней мере, я надеялся, что угадал правильно. Я повернул самое левое колесико, которое, как мне показалось, регулировало частоту волн, верхняя шкала засветилась, а центральная погасла.

Затем я повернул колесико для выбора радиостанций в крайнее левое положение и начал передавать сигнал. Послал три сигнала SOS подряд, подождал секунду, повторил процесс, послушал секунды три или четыре, слегка повернул колесико и снова начал передавать сигнал. Утомительная работа, но пиво помогало мне скрасить ее.

Прошло десять минут, за это время я передал сигнал на тридцати с лишним разных частотах. Ничего, никакого ответа. Я посмотрел на часы на стене. Без одной минуты три ночи. Я послал еще один сигнал бедствия. И снова никакого результата.

К тому времени я уже сидел как на иголках. Я все еще видел красный отсвет на стене, но никто не мог дать мне гарантии, что Хьюэлл и профессор будут оставаться на месте пожара, пока не погаснет последний тлеющий уголек. Они могли вернуться в любую секунду, да и каждый, кто случайно пройдет мимо двух окон или открытой двери, увидит меня. А впрочем, какая разница? Если не получится передать сообщение, я так или иначе покойник. Больше всего меня тревожила мысль о двух убитых китайцах в шахте – нашли их или нет. Тогда я стану покойником еще быстрее. Начались ли их поиски после того, как охрана не явилась отчитаться о проделанной работе? Проверил ли профессор, где я нахожусь на самом деле? Обнаружили ли пустую канистру под домом Хьюэлла?.. Поток вопросов казался бесконечным, а вероятность положительных ответов на них была так высока, что меня это сильно расстроило, поэтому я просто перестал их обдумывать. Выпил еще пива и продолжил возиться с аппаратом.

Внезапно в наушниках раздался треск. Я наклонился вперед, как будто это помогло бы мне лучше наладить связь с далеким передатчиком, и повторил сигнал бедствия. В ушах снова зажужжала морзянка, я смог разобрать отдельные буквы, но не получалось сложить их в слова. «Акита Мару, Акита Мару», – сигнал повторился четыре раза. Японское судно. Радист-японец. Бентоллу, как всегда, несказанно везло. Я изменил частоту волн.

Интересно, как там дела у Мари? Она уже, наверное, подготовилась к отплытию и теперь гадает, что со мной случилось. Смотрит на часы и понимает, что до рассвета всего три часа, и не исключено, что через три часа нам придется распрощаться с жизнью. А если убитых китайцев найдут раньше, и того меньше. Возможно, совсем скоро. Я продолжил посылать сигнал, одновременно сочиняя небольшую речь, с которой обращусь к полковнику Рейну. Когда вернусь. Если, конечно, вернусь.

В наушниках зазвучала быстрая легкая морзянка. Сначала подтверждающий сигнал, и сразу за ним: «Американский фрегат „Новэйр Каунти“». Ваши координаты и имя?»

Американский фрегат. Возможно, всего в сотне миль отсюда. Боже, это решило бы все проблемы. Фрегат. Пушки, пулеметы, вооруженные матросы! Затем мой восторг немного поубавился. Координаты? Имя? Конечно, при сигнале бедствия сначала нужно сообщить координаты.

«Сто пятьдесят миль к югу от Фиджи, – переслал я. – Варду…»

«Широта и долгота?» – перебил меня радист. Он так быстро передавал сигнал, что я с трудом понимал его.

«Неизвестно».

«Какой корабль?»

«Не корабль. Остров Варду…»

Он снова прервал мое сообщение: «Остров?»

«Да».

«Уйди из эфира, чертов идиот, и чтобы тебя больше не было слышно! Это частота для передачи сигналов бедствия».

Связь оборвалась.

Мне хотелось встать и отпинать этот злосчастный передатчик ногами до самой лагуны. И с радистом американского фрегата поступить точно так же. Или просто расплакаться от отчаяния, но плакать уже поздно. И потом, он ни в чем не виноват. Я еще раз послал сигнал на той же самой частоте, но радист «Новэйр Каунти», а это наверняка был он, нажал на кнопку передач и не отпускал ее, пока я не сдался. Я снова повернул колесико, но совсем чуть-чуть, ведь теперь я знал, что нахожусь на аварийной частоте. «Гори, барак, – взмолился я про себя, – гори как можно дольше. Ради старины Бентолла, пожалуйста, не гасни!» Но наверное, я просил слишком многого, учитывая, как я с этим бараком поступил.

И все же он продолжал гореть, а я – передавать сигналы. Через двадцать секунд я получил еще один подтверждающий сигнал, а затем: «Теплоход „Аннандейл“. Ваши координаты?»

«Порт приписки – Австралия?» – отправил им я.

«Да. Координаты, сообщите координаты». Кажется, радист начал злиться, но его можно понять: когда человек просит о помощи, он не станет первым делом интересоваться происхождением своего спасителя.

Я помедлил секунду перед ответом. Нужно произвести правильное впечатление на радиста, иначе он отбреет меня так же быстро, как его коллега с американского военного корабля. Аварийная частота священна для всех государств.

«Специальный агент британского правительства Джон Бентолл обращается к вам с просьбой немедленно передать зашифрованное послание через радиостанцию Портисхед в Адмиралтейство, Уайтхолл, Лондон. Ситуация экстренная».

«Вы тонете?»

Я замер, ожидая, что у меня сейчас в голове полопаются сосуды, но, когда ничего подобного не произошло, ответил:

«Да». Мне показалось, что в данных обстоятельствах такой ответ убережет меня от недопонимания. «Пожалуйста, приготовьтесь принять сообщение».

Я уже почти не сомневался, что зарево за окном стало гаснуть. Вероятно, барак сгорел почти дотла.

Последовала долгая пауза. Похоже, кто-то размышлял, принимая решение. Затем пришел короткий ответ:

«Степень срочности».

Это был вопрос.

«Данный телеграфный адрес предполагает высочайшую степень приоритетности относительно остальных сигналов в Лондон».

Кажется, я его убедил.

«Передавайте сообщение».

Я передал, стараясь набирать его медленно и аккуратно. Красные отсветы на стенах комнаты погасли. Яростный рев пламени сменился ленивым потрескиванием, и мне показалось, что я слышу голоса. Шея затекла, настолько часто я оглядывался в окно, через которое был виден пожар. Впрочем, сообщение я мог передавать, не глядя в текст. Я закончил просьбой:

«Пожалуйста, отправьте это немедленно.

После паузы, длившейся секунд тридцать, радист снова вышел на связь:

«Начальство санкционировало немедленную отправку. Вам угрожает опасность?»

«Судно уже на подходе, – ответил я. Это избавит меня от дальнейших расспросов. – Все в порядке. – Меня осенила неожиданная мысль. – Где вы сейчас?»

«В двухстах милях к востоку от Ньюкасла».

Это все равно что находиться на спутнике, вращающемся вокруг Земли. Поэтому я ответил: «Большое спасибо» – и отключился.

Я убрал на место телеграфный ключ и наушники, закрыл дверцу тумбочки и, подойдя к окну, с интересом выглянул наружу. Насчет тех больших бочек с соленой водой я ошибся: толку от них оказалось не много. На месте барака для рабочих осталась только груда тлеющих красных углей и пепла в пять футов высотой. За контрразведывательную деятельность мне, конечно, «Оскара» не получить, но поджигатель из меня получился неплохой. Ну хоть какой-то толк от меня есть. Хьюэлл и профессор стояли рядом и, судя по всему, о чем-то разговаривали, пока китайцы поливали пепелище водой из ведер. Поскольку спасать уже было нечего, они могли вернуться в любой момент. Пора сматываться. Я вышел в центральный коридор, повернул направо в кухню, где все еще горел свет, и вдруг остановился так резко, что со стороны могло показаться, будто я наткнулся на невидимую кирпичную стену.

Остановиться меня заставила груда пустых пивных банок в плетеной корзине. Я совсем забыл про пиво! Старина Бентолл ничего не упускает из виду, по крайней мере, если ткнуть его носом и огреть дубиной по голове, чтобы привлечь внимание. Я выпил в гостиной два стакана пива и оставил их там, а ведь, даже несмотря на пережитое волнение, ни профессор, ни Хьюэлл не произвели на меня впечатление людей, способных забыть, что стаканы были полными перед их уходом. А уж мальчишка-китаец и подавно об этом не забудет. И они ни за что не поверят, что пиво испарилось от жары, возникшей из-за пожара. Я достал две банки из ящика на полу, за четыре секунды вскрыл их стальной открывалкой, которая лежала рядом с раковиной, бегом вернулся в гостиную к столу и наполнил стаканы, держа их под наклоном, чтобы не образовались подозрительно высокие пенные шапки. Затем вернулся в кухню, выбросил пустые банки в корзину – все равно за ночь пива выпили так много, что эти две никто не заметит, – и покинул дом в тот самый момент, когда слуга-китаец уже входил в него через дверь. Но до нашего дома мне удалось добраться незамеченным.

Проскользнув под шторой, я увидел в дверном проеме очертания фигуры Мари, которая все еще наблюдала за угасающим пожаром. Я шепотом позвал ее по имени, и она бросилась ко мне:

– Джонни! – За всю мою жизнь никто так не радовался встрече со мной, как она тогда. – Я раз сто чуть не умерла от страха после того, как ты ушел!

– И это все? – Я обнял ее здоровой рукой, прижал к себе и сказал: – Мари, мне все-таки удалось отправить шифровку.

– Шифровку? Ты… ты смог это сделать? Джонни, как же это чудесно!

В тот вечер я был изрядно измотан как морально, так и физически, но все равно нужно было быть последним ослом, чтобы не понять, что тебе только что сделали самый большой комплимент в твоей жизни. Но я пропустил это мимо ушей.

– Просто везение. На австралийском судне смышленые радисты. Теперь она на полпути в Лондон. А потом начнется. Что именно, понятия не имею. Если поблизости есть британские, американские или французские военные корабли, они приплывут сюда через несколько часов. Или пришлют отряд солдат на гидросамолете, например из Сиднея. Я не знаю. Знаю только, что они не успеют…

– Тсс. – Она прикоснулась пальцем к моим губам. – Кто-то идет.

Я услышал два голоса: один говорил быстро и четко, другой рычал, как бетономешалка, которая тащится в гору на первой передаче. Уизерспун и Хьюэлл. Ярдах в десяти от нас, может, даже ближе. Через щели в шторе я видел, как покачивается луч фонаря в руках одного из них. Я тут же прыгнул в кровать, судорожно нащупал рубашку от пижамы, натянул ее, застегнул на все пуговицы и нырнул под одеяло, задев локоть больной руки. И когда я приподнялся на другом, а двое мужчин, постучав, вошли в дом без приглашения, вид у меня был в самом деле болезненным и бледным. Видит бог, чувствовал я себя не лучше.

– Прошу прощения, миссис Бентолл, – сказал профессор таким встревоженным и приторно-ласковым голосом, что меня затошнило бы от одного его звучания, если бы к тому моменту я уже не боролся с приступом дурноты. Впрочем, я не мог не восхититься этим ловким обманщиком, способным притворяться в любой ситуации. В свете всего увиденного, услышанного и сделанного я сам почти забыл, что мы все еще играем свои роли. – Мы хотели убедиться, все ли с вами в порядке. Такая неприятность, такая ужасная неприятность. – Он по-отечески похлопал Мари по плечу, и еще пару дней назад я бы даже не обратил внимания на этот жест. Затем профессор поднял фонарь, чтобы лучше рассмотреть меня. – Боже милостивый! Мой мальчик, вы ужасно выглядите. Как вы себя чувствуете?

– Немного болит, но только по ночам, – мужественно ответил я, отворачиваясь якобы от яркого света фонаря, но на самом деле просто не желая, чтобы он почувствовал мое пивное дыхание. – Завтра у меня все будет хорошо. Профессор, такой ужасный пожар. Жаль, у меня нет сил вам помочь. Отчего он начался?

– Все эти чертовы узкоглазые! – зарычал Хьюэлл. Его массивная фигура возвышалась надо мной в полумраке, а глубоко посаженные глаза полностью затерялись под выступающими косматыми бровями. – Вечно курят трубки и заваривают чай на маленьких спиртовых горелках.

– К тому же это нарушает технику безопасности, – раздраженно добавил профессор. – И они это прекрасно знают. Но мы здесь долго не задержимся, а пока они будут ночевать в сушилке. Надеюсь, вы не очень расстроились. Мы сейчас уйдем. Душенька, мы можем для вас что-нибудь сделать?

Я понял, что он обращается не ко мне, и со сдавленным стоном откинул голову на подушку. Мари поблагодарила его и сказала, что помощь не нужна.

– В таком случае спокойной ночи. Между прочим, утром приходите на завтрак, когда вам будет удобнее. Мой слуга все для вас приготовит. Мы с Хьюэллом завтра встанем рано, – грустно усмехнулся он. – Археология как легкий яд в крови: один раз попробуешь – и уже не избавишься никогда.

Он снова похлопал Мари по плечу и ушел. Я подождал, пока Мари не подтвердила, что они ушли в дом профессора, и тогда сказал:

– Перед тем как нам помешали, я говорил, что помощь придет, но спасти нас они уже не смогут. По крайней мере, если мы останемся здесь. Ты подготовила спасательные жилеты и репеллент от акул?

– Правда, жутковатая парочка? – тихо проговорила она. – Лучше бы этот мерзкий старый козел держал свои руки при себе. Да, все готово. Но, Джонни, это точно необходимо?

– Черт, а ты сама не видишь, что нужно сматываться?

– Да, но…

– По суше мы уйти не сможем. С одной стороны отвесная скала, с другой – утес и пара заборов из колючей проволоки, между которыми затаились китайцы. Есть еще туннель. Трое или четверо крепких мужчин могли бы кирками и лопатами за час проложить путь к свободе, но в моем нынешнем состоянии на это уйдет больше недели.

– Ты мог бы его взорвать. Сам же говорил, что там много…

– Боже, спаси нас обоих! – вздохнул я. – Ты разбираешься в этом так же плохо, как и я. Прокладывание туннелей требует серьезных навыков. А так либо на нас обрушится потолок, либо мы замуруем проход, и тогда наши приятели возьмут нас голыми руками. На лодке мы тоже не можем уплыть по очень простой причине: оба гребца ночуют на лодочной станции. Да и в любом случае ничего хорошего нам это не даст. Если бы такой способ оказался легкодоступным, то Уизерспун с Хьюэллом, имея в своем распоряжении доблестного капитана Флека, не стали бы прокладывать туннель через гору. Раз моряки приняли такие серьезные меры предосторожности с заборами и охраной от воображаемых друзей, можешь себе представить, как они оберегают подступы со стороны моря, откуда может приплыть кто угодно? Голову даю на отсечение, что там установлено две или три небольшие радиолокационные станции, которые засекут даже чайку, плывущую к берегу, а еще вдобавок имеется несколько скорострельных орудий. Мне не хочется бросать на произвол судьбы ученых и их жен, но я просто не вижу…

– Ты не говорил, что ученые здесь, – удивленно перебила меня Мари.

– Не говорил? Наверное, я думал, что это очевидно. А может, и нет. Может, я ошибаюсь. Но что тогда здесь делают их жены? Военные работают над каким-то необычайно важным проектом, а этот проклятый седой монстр-убийца ждет подходящего момента, чтобы похитить разработки. Судя по его последним высказываниям, какими бы лживыми они ни казались, я понял, что ждать он больше не намерен. Он заберет то, что ему нужно, а жен использует как заложниц, чтобы заставить ученых продолжить работу над проектом. О конечных целях я могу только догадываться, но они в любом случае гнусные.

Я неуклюже выбрался из кровати и стащил с себя рубашку от пижамы.

– Какие еще тут могут быть варианты? Пропало шесть ученых и их жен. Уизерспун наверняка использует жен как рычаг давления. Если бы не это, он бы даже не стал их кормить, разве что угостил бы несколькими унциями свинца, как он поступил с настоящим Уизерспуном и остальными. Этот тип начисто лишен человеческих чувств. Он практически безумец. Но где жены, там и мужья. Ты ведь не думаешь, что полковник Рейн послал нас на Фиджи только для того, чтобы мы станцевали здесь хула-хулу?

– Его танцуют на Гавайях, – пробормотала Мари. – Не на Фиджи.

– Бог ты мой! – воскликнул я. – Ох уж эти женщины!

– Я дразню тебя, дурачок. – Она обняла меня за шею и прижалась покрепче. Руки у нее были неестественно холодными, тело била дрожь. – Неужели ты не видишь, что со мной? Я просто не могу продолжать говорить об этом. Мне казалось, я хорошо подхожу для этой работы, и полковник Рейн так думал, но теперь я считаю иначе. Во всем этом столько бесчеловечного расчета, полного безразличия к добру и злу и нормам морали. Главное – добиться своей цели. Тех людей убили без всякой на то причины, а что касается нас, то ты сошел с ума, если надеешься на спасение… а еще эти несчастные женщины, в особенности те несчастные женщины… – У нее сорвался голос, она судорожно вздохнула и прошептала: – Расскажи мне снова про нас с тобой и огни Лондона.

И я рассказал ей, рассказал так, что сам почти поверил. Думаю, и Мари тоже. По крайней мере, через какое-то время она перестала дрожать, но, когда я поцеловал ее в губы, они были ледяными, а она отвернулась и уткнулась лицом мне в шею. Еще с минуту я прижимал ее к себе, затем, словно повинуясь единому импульсу, мы отпрянули друг от друга и стали надевать спасательные жилеты.

На месте барака для рабочих теперь виднелось только едко пахнущее зарево под черным, затянутым тучами небом. В окнах профессорского дома все еще горел свет, и я сомневался, что этой ночью он ляжет спать. Я уже немного изучил его натуру и предполагал, что утомительная бессонная ночь – малая цена за возможность сполна насладиться предвкушением тех удовольствий, которые сулил ему грядущий день.

Когда мы вышли из дома, начался дождь, и тяжелые капли с шипением тушили и без того угасающий пожар. Для нас все складывалось наилучшим образом. Никто не заметил нашего бегства, поскольку разглядеть нас можно было, лишь приблизившись почти вплотную. Мы прошли вдоль берега около полутора миль на юг, а приблизившись к тому месту, где, как и днем ранее, могли бродить китайцы Хьюэлла, спустились к морю. Миновали ярдов двадцать пять по мелководью по пояс в воде, иногда вплавь, иногда вброд; но когда через пелену дождя я с трудом разглядел темный выступающий склон утеса, где начинался забор из колючей проволоки, мы отошли на пару сотен ярдов от берега. Ночь была темной, но луна в любой момент могла выйти из-за туч.

Спасательные жилеты мы надували очень медленно, хотя вряд ли этот шум могли бы услышать на берегу. Вода была прохладной, но не ледяной. Я поплыл первым, открыв баллончик с репеллентом от акул. Отвратительно пахнущая темная жидкость, которая при дневном свете вполне могла оказаться желтой, с необычайной скоростью растеклась по поверхности воды и растворилась в ней. Не знаю, как на это средство для отпугивания акул реагировали зубастые рыбы, но меня оно определенно отпугивало.