Читать книгу В царстве пепла и скорби - - Страница 11

Весь день Мика изучал Хиросиму с целью собрать данные о военной мощи джапов. Он рассудил, что командование бомбардировочной авиации не отдало приказ об атаке на город из-за недостатка разведданных. Если он обнаружит местоположение укреплений противника и передаст эти данные в штаб на Сайпане, это может быть полезным.

Мика остановился посреди моста Айои и уставился на Мотоясу. Вчера еще он нацеливался на этот мост, а сейчас идет по нему дуновением ветра.

Он прошел вдоль извилистой набережной, засунув руки в карманы. У каждой реки в городе была каменная набережная. Доступ к воде обеспечивали лестницы. Над Выставочным центром неслись черные и серые тучи, туда и оттуда сновали мужчины, одетые по-западному.

Мика спустился к руслу. Там старуха привела девочку поиграть на песке. У моста стояла, нагнувшись, женщина и рвала траву на песке, складывая ее в корзину. Мика вспомнил, как бродил с бабушкой Молли по берегу Беллингэмской бухты, переворачивая зазубренные камни и обдирая об них руки, чтобы наловить мелких крабиков.

Он повернулся уходить, но тут чей-то голос крикнул ему:

– Эй, вы!

Японец в застегнутой на все пуговицы белой рубахе с длинными рукавами и джинсовых штанах стоял на палубе рыбачьей лодки, стоящей на якоре у пирса. И будто смотрел прямо на Мику. Мика двинулся к лестнице, и человек крикнул снова:

– Эй, американец! Сюда, к нам!

Мика повернулся к лодке.

– Вы меня видите?

– Вижу, конечно, – улыбнулся человек.

Мика двинулся к лодке. Боль кольнула кожу лба и разбежалась в стороны. Мысль об одиночестве наводила тоску, но мысль о компании других таких же беспокоила.

Рядом с тем, кто его позвал, сидел на бочке еще один японец, держа бутылку темного стекла. Обоим было где-то около тридцати лет, чуть больше или чуть меньше. У того, кто окликнул Мику, были короткие волосы, расчесанные на пробор, очки в черной оправе на переносице, а за стеклами – темные глаза, излучающие уверенность в себе. Похож на сотрудника университета, кожа светлая, руки без шрамов и мозолей.

Сидящий был одет в безрукавку и шорты. Широкие ссутуленные плечи заросли темной курчавой растительностью, нечистые волосы на слишком большой голове болтались, как плети плакучей ивы. У него было брюхо борца сумо и кожа оттенка желудя. Украшением медвежьих лап служили многочисленные шрамы на костяшках.

Обоих этих людей окружало странное синеватое сияние.

Мика залез на борт. Сампан качался и скрипел, река пошлепывала по деревянному корпусу. На мачте, торчащей посреди палубы из какой-то конструкции вроде детского игрушечного домика, был поставлен единственный парус.

Стоявший протянул руку:

– Фрэнк Нацумэ. Очень приятно. – Он кивнул на своего товарища по экипажу. – А этот олух – Ода Баба.

Ода приветственно поднял бутылку.

– Добро пожаловать, американец.

Мика пожал руку Фрэнку. Он не ожидал, что она будет теплой, а пожатие – крепким.

– Мика Лунд.

Фрэнк скрестил руки на груди:

– Мы видели вчера, как падал ваш самолет. Соболезнования по поводу ваших друзей.

– Война, – сказал Ода. – На войне люди гибнут.

Он рыгнул.

– Не обращай на Оду внимания, он груб от рождения. – Фрэнк показал на стоящую рядом бочку. – Присаживайся.

Мика опустился на бочку. Ниже по реке старуха и ребенок исчезли в темноте под мостом. Сверху протарахтел трамвай. Мика кашлянул.

– А как получается, что вы…

– Тебя видим?

Мика кивнул.

– Да потому что мы, как ты – мертвые.

– А, понятно.

– Ты думал, ты только один такой?

– Я не успел еще особо об этом подумать. – На той стороне реки кормилась в песке стайка белых птичек. – А почему я чувствую себя живым?

– Тебе еще многое предстоит узнать.

– Очень многое, – добавил Ода и снова приложился к бутылке.

– А все мои товарищи погибли в катастрофе?

– Сколько там экипажа у «Б-29»?

– Одиннадцать человек.

– Я насчитал десять хитодама.

– Хитодама?

Ода потер рукой щетину на подбородке.

– Да, он же не знает, что такое хитодама.

Фрэнк выпрямился.

– Конечно же! Какой я дурак. Когда человек умирает, его душа выходит из тела в виде синеватого шара света, который мы называем хитодама. Души твоих товарищей вылетели в сторону моря. Я полагаю, к месту последнего отдыха. Будь они японцами и буддистами, полетели бы на север к горе Осорэ на полуострове Симокита.

Мика приподнял левую бровь.

– А что это такое – гора Осорэ?

– Ты все время забываешь, что он не японец, – заметил Ода.

– Да, прошу прощения. Осорэ – это вулкан. Как учат некоторые буддисты, душа отправляется к вулкану Осорэ и через кратер входит в Чистые Земли.

– А что такое Чистые Земли?

– Что христиане называют Небесами?

Чайки парили возле мачты недалеко стоящей лодки, и крики их разносились над тихой рекой. Глядя на них, Мика вспомнил Беллингэм: родительский дом, выходящий окнами на бухту, бумажные и ткацкие фабрики, изрыгающие клубы дыма в серое небо, осенний ветерок, несущий аромат сосны, шишки перечной мяты в «Мороженом» у Муди, пока Ливай флиртует с девчонками.

– Но где мы? Это же не Небеса.

– Мы в Хиросиме.

– С чего мы здесь застряли?

– Я слишком большой грешник, чтобы меня можно было определить куда-нибудь еще, – ответил Ода.

Фрэнк встал, взялся за фальшборт, глядя на реку.

– Я умер в ноябре сорок третьего от тифа.

– Меня убила жена, – отозвался Ода.

– Она тебя нарочно убила?

– Расскажи ему правду, Ода-сан.

Ода пожал плечами:

– Что такое правда?

– Жена Оды застала его в постели со своей сестрой. Она побежала в кухню за ножом и гонялась за ним по всему дому. Сердце Оды не выдержало перегрузки.

– Я ее сестре одолжение сделал. Ее никто не хотел.

– И вот чем для тебя это кончилось.

Ода прижал бутылку к груди.

– Зато у меня хотя бы сакэ есть.

– Когда ты умер, Ода? – спросил Мика.

– Давно. До войны еще.

До Мики вдруг дошло, что он может застрять здесь навеки, и от этой мысли стало страшно.

– А ты откуда, Мика?

– Беллингэм.

Фрэнк выпрямился:

– Беллингэм… штат Вашингтон?

– Ты знаешь этот город?

– Ну а как же. Я родился и вырос в Сиэтле. Про Джапантаун слышал?

– Ты американец?

– Не меньше, чем Бейб Рут, – улыбнулся Фрэнк.

Мика почувствовал, что Фрэнк нравится ему все больше с каждой минутой.

– А есть тут еще американцы?

– В смысле японо-американцы?

Мика пожал плечами.

– Нас таких тысячи.

– Правда? Они сюда переехали после Перл-Харбора? – Фрэнк с трудом подавил улыбку. – Что я такого смешного сказал?

– Ты говоришь так, будто мы – враги Соединенных Штатов. Мы – лояльные американцы. В Хиросиму мы приехали по разным причинам: посетить родственников, учиться в университете и так далее. И застряли тут, когда разразилась война.

Мика обдумал услышанное. Японские граждане в Биллингэме заявили о своей верности Америке как раз перед тем, как их сослали в лагеря. Он им не верил, но в устах Фрэнка те же слова воспринимались иначе.

– Отец возил нас с братом в Сиэтл смотреть на игру «Рейниеров» на стадионе Сикса. А после игры водил нас в один ресторан в Джапантауне. Говорил, что у них лучшая лапша соба.

– Название ресторана не помнишь?

– Описать могу. Тесно, запах пряностей. Ман… что-то такое.

– «Манэки»?

– Да, точно.

Фрэнк просиял:

– Я всегда там ел.

Ода покачался на ногах:

– А я японец из Японии. Настоящий японец, не пришлый.

– Ну вот, начинается.

Фрэнк завел глаза к небу.

– А свою историю расскажешь, Ода? – спросил Мика.

– Мою историю?

– Откуда ты? В смысле, что из Японии, я уже знаю.

Ода опустил глаза:

– Хочешь знать про меня?

– Конечно, отчего нет?

Ода собрал слюну и харкнул в реку. Нитка слюны повисла на нижней губе.

– Не знаю, зачем мертвым плевать. Не знаю, зачем мертвым нужно делать много такого, что мы делаем. Какая-то шуточка, которую Бог с нами играет. Попы обещали больше, чем вот это.

Мика выпрямился, прислонился спиной к стенке за бочкой.

– Попы?

– Ода был воспитан в христианстве.

– И вот посмотрите на меня теперь. Иисус ко мне не явился, пить со мной не стал. Был бы здесь поп, он бы со мной выпил.

Ода снова глотнул сакэ.

– Ты мне хотел свою историю рассказать, – напомнил Мика.

– Правда хотел? – Ода опустил бутылку. – С чего бы мне тебе что-нибудь рассказывать, американец? Ты на меня бомбы бросал.

– Бомбы? Не, бомбы мы не бросали. Это были листовки.

– Что такое листовки?

– Ну, бумажки такие.

– Зачем сбрасывать бумажки?

– Предупреждать жителей Хиросимы, чтобы ушли, пока мы не вернулись бросать бомбы.

Ода хмыкнул:

– А зачем это делать? Вы разве не хотите убивать людей?

Мика выдохнул.

– Я раньше думал, что хотим.

– Ты сбит с толку, Мика-сан. – Ода пошлепал губами, устроился на бочке поудобнее. – Значит, хочешь про меня послушать? Ладно. Я родился на острове Сэйдзима. Белые буки, сосны. Деревенька из четырех домов. Отец рыбачил. Его отец рыбачил. И я рыбачил.

Он сделал еще глоток. Глаза его повлажнели – он погружался в воспоминания.

– Когда я был моложе, я ходил на отцовской лодке с друзьями в море. Мы ловили осьминога.

– Чтобы поймать осьминога, смотришь в воду, пока не увидишь: господин Осьминог спит перед входом в свою пещеру. Тогда опускаешь шест с красным флагом.

– Чтобы осьминога разозлить?

– Нет, они добродушные. Опускаешь красный флаг, потому что осьминог любит этот цвет. Уж так его любит господин Осьминог, что обнимает и не выпускает. Если мы ловили большого осьминога, то затаскивали его в лодку и потом по очереди надевали господина Осьминога на спину как ранец. Он вокруг нас оборачивал щупальца, и мы ныряли в море.

– А осьминог не пытался сбежать?

– О нет. Они когда за что-то возьмутся, уже не выпускают. Господин Осьминог пускался плавать, выстреливая сзади водой. Представь себе, что у тебя личный мотор. Осьминог плывет быстро, но мы его умели направить обратно к лодке. Если господин Осьминог пугался, он выпускал чернила, и мы вылезали черные, как африканцы. Так мы играли целый день по очереди, и на спинах оставались следы от присосок. А когда игра кончалась, господина Осьминога свежевали и съедали. Отличные были дни.

– Наверняка осьминогу тоже бывало весело, – сказал Мика.

– А черепах мы не обижали. Черепахи – это долгая жизнь. Если в наши сети попадалась черепаха, мы ее осторожно освобождали, потом давали ей хлебнуть сакэ. Потом отпускали, и счастливый пьяный черепах нырял, а потом выныривал отдать нам поклон.

– Ох, Ода-сан! – скривился Фрэнк.

– Это правда! – настаивал Ода. – Тебе не понять, ты не настоящий японец.

– Не настоящий? Родители у меня оба японцы, и их родители тоже.

– Вот они настоящие. Они в Японии родились. А ты нет.

Фрэнк завел глаза к небу.

– А если ты погиб на том острове, как ты оказался в Хиросиме? – спросил Мика.

Ода почесал толстое брюхо.

– Я, когда умер, остался дома, но жить с моей женой в одном доме было невыносимо. Запах от ее готовки – жуть. Чужие мужчины, с которыми она любилась. Противно. Так что я на краболове добрался до Хиросимы.

Мике пришла в голову мысль, и он встал с бочки.

– Когда кончится война, я на каком-нибудь судне доберусь домой. – Он повернулся к Фрэнку. – Можем вместе поехать. Домой, в штат Вашингтон.

Фрэнк задумался, у него шевельнулись брови.

– Отлично было бы вернуться в Сиэтл и увидеть родных, даже если они меня видеть не будут. – Он помрачнел: – А слухи не врут?

– Какие слухи?

– Что всех японо-американцев арестовали и посадили в лагеря.

Мика опустил глаза к палубе.

– Не врут. Им дали неделю на сборы, а потом взяли под стражу.

– И вы это поддержали?

– Да мы, черт побери, хотели всех нипов перебить после Перл-Харбора. Их все ненавидели. И до сих пор ненавидят.

– Нипы, джапы. Ты легко бросаешься этими словами. По человеческой коже не скажешь, что за человек под ней.

– А ты не забывай, что случилось в Батаане, – сказал Мика.

– А что случилось в Батаане?

– Когда мы сдались, джапы перебили тысячи наших и филиппинских пленных. И я слыхал, они это делали по всему Тихому океану. До падения Манилы истребили тысячи филиппинцев. Мужчин, женщин, детей, не разбирая.

Фрэнк уставился на реку, на лице его было страдание.

– Война – страшная вещь. Япония сделала глупость, начав ее против страны, у которой ресурсов больше. И если то, что ты говоришь, правда, то они, наверное, заслужили то, что их ждет. Это карма. Но не старики, женщины или дети совершали эти зверства. Есть поступки, которые нельзя оправдать, и я боюсь, что мы в конце концов потеряли всякую надежду на спасение.

– Пожинаешь, что сеешь, – сказал Ода.

– Ты хочешь видеть Хиросиму разрушенной? – спросил Фрэнк.

Ода поднял бутылку, вгляделся в янтарное стекло.

– Волшебная бутылка у меня в руке, скажи мне судьбу моей Японии. – Он подождал несколько секунд, потом опустил бутылку. – Она говорит, что она для пьянки, а не для предсказаний.

Мика улыбнулся.

Фрэнк снял очки и дужкой постучал по верхней губе.

– Когда на этой войне дело дойдет до суда над людьми, суди сердцем, а не головой. – Он снова надел очки. – Скажи мне, Мика, японо-американцы до сих пор в лагерях?

– Нет, – ответил Мика. – Правительство их отпустило. Они даже создали японскую воинскую часть, которая дерется с немцами.

– Значит, если я вернусь, я своих родных найду в Сиэтле?

– Политики штата Вашингтон не допустили возвращения японо-американцев в прежние места жительства. Насколько мне известно, никто из джа… японцев не вернулся в Сиэтл.

– Этого стоило ожидать, – сказал Фрэнк. – Даже до войны, когда я подавал заявление на должность преподавателя в колледже Сиэтла, меня там всерьез даже не рассматривали – из-за расы.

– Ты хотел быть преподавателем? Я тоже. Окончил Вестерн-колледж специалистом по образованию.

Фрэнк в ответ улыбнулся:

– Скажи, Мика, что ты делал с тех пор, как здесь оказался?

За спиной у Фрэнка подросток вел пожилого мужчину к реке вниз по каменным ступеням. У берега мальчик опустился на колени и пустил на воду игрушечную лодку с парусом, потом помахал ей вслед, когда ее понесло к морю.

– Город изучал. Еще пока не привык быть мертвым.

– Беспокоишься, что тебя может кто-нибудь увидеть?

– Я знаю, это глупо.

– На самом деле, – сказал Фрэнк, – тебя могут увидеть.

– Ты серьезно?

– Конечно, тебя видят другие духи, но и живые могут – в некоторых обстоятельствах. Можешь явиться человеку с мощным сверхчувственным восприятием. Менее одаренные тебя могут увидеть как тень, ощутить как холодное дуновение.

Мика вспомнил поведение женщины в ванной. Она ощутила его присутствие?

– Но ты не волнуйся, – продолжал Фрэнк. – Если тебя увидит японец, то не встревожится. Поймет, что ты мертвый и потому опасности не представляешь.

– А много в городе духов?

– Хорошо бы здесь дух моей жены оказался. Я бы ей устроил веселую жизнь.

Ода зевнул и потянулся. Фрэнк щелкнул языком:

– Брось, Ода-сан. Ты же знаешь, что она не мертвая.

– А я бы ее сделал мертвой, – возразил Ода.

– Если мы когда-нибудь покинем это царство, ты отправишься прямиком в ад.

– А я там уже был. Он называется брак.

Фрэнк снова посмотрел на Мику.

– Отвечая на твой вопрос – да, есть тут духи, но в основном они не остаются там, где умирают. – Фрэнк протянул руку. – Ода, дай-ка мне сакэ.

Он сделал длинный глоток, потом протянул бутылку Мике.

– Выпей. Это тебя не убьет.

– Забавный ты парень, – сказал Мика, беря бутылку. Сделал три глотка – рисовая водка обожгла горло огнем. – А неплохо. – Он протянул бутылку Оде, который принял ее с благодарной улыбкой.

– Если мы чего-нибудь захотим, еды или питья, например, надо только себе это представить, и оно появится?

– Нам не нужна еда или питье для выживания, так что не могу тебе сказать, для какой цели они служат. Может быть, чтобы облегчить привыкание к загробной жизни.

– А если я подумаю об Ингрид Бергман, она мне явится?

– Старая подруга?

– Ты не знаешь, кто такая Ингрид Бергман? Одна из самых популярных сейчас актрис.

Фрэнк пожал плечами.

– Не думаю, что с людьми работает точно так же. Особенно с живыми.

– А все равно, даже если она появится, я ничего сделать не смогу.

Ода ткнул бутылкой в сторону Фрэнка, сакэ плеснуло на палубу.

– Расскажи ему.

Фрэнк постучал пальцем по губам.

– Что мне рассказать?

– Это возможно, – сказал Фрэнк. – Дух может иметь половые сношения с другими духами. Я время от времени навещаю Икуми, бывшую гейшу из Кио.

От этого откровения мысли Мики помчались вскачь. Сама мысль о духах, соединенных в половом акте, противоречила всему, чему его учили в церкви.

– Новость ему понравилась, – усмехнулся Ода. – Только тебе придется найти себе японку, Мика-сан. Здесь нечасто умирают белые леди.

– А у нас могут быть отношения с живыми?

Фрэнк приподнял правую бровь выше края очков:

– Сексуальные отношения?

Мика отрицательно замахал рукой:

– Нет-нет, не в этом смысле. В смысле, можно ли общаться с живыми? Знакомиться?

– Ты про кого-то конкретного?

Мика видел перед глазами женщину, за которой он пришел к ней домой.

– Да нет, из любопытства.

– Ага, мне тоже было бы любопытно, – сказал Ода.

Фрэнк мотнул подбородком в сторону Мики:

– Ты нам собирался рассказать, что видел в своей экспедиции по городу.

Мика попытался изгнать образ женщины из памяти. Стиснув зубы, он потребовал от себя ее забыть.

– Завод «Тойо Кёгё».

– А еще что?

– Большие скопления войск. Я отметил положение их баз и зенитных батарей.

– Ты исследовал город, разведывая дислокацию японских военных? И что ты будешь делать с этой информацией?

Мика подумал, говорить ли все, потом вспомнил, что Фрэнк – американец.

– Если передать эти сведения в штаб на Сайпане, то они смогут спланировать атаку.

– Атаку? В смысле, бомбежку Хиросимы?

– Должна же быть причина, почему мы не били по Хиросиме. Может быть, там нет нужных разведданных.

– И как ты передашь это на Сайпан? – спросил Фрэнк. – Ты же, в конце концов, совсем мертвый.

Лодка поскрипывала в течении проносящейся реки. На дальнем берегу мальчик и старик добрались до верха лестницы. Над ними клубились тучи, принявшие зловещий вид. Мика не мог посмотреть Фрэнку в глаза. Он чувствовал себя идиотом из-за предположения, будто мог бы передать сведения в штаб. Видимо, Фрэнк понял, как ему неловко, потому что добавил:

– Я не смеюсь над твоим намерением, но у меня вызывают вопросы твои мотивы. Война для тебя кончилась, Мика.

Мика подумал про Ливая, который встретил свою кончину на Гвадалканале. Что он испытал после смерти? Плыл через джунгли без цели, просто тенью, несущей могильный холод? Нет, не похоже на него. Он ушел за пределы этого царства, в объятия любящего Бога. Ливай заслужил Небеса.

Фрэнк положил руку на плечо Мики:

– Пойдем, я покажу тебе другую сторону города. Ту, которую ты не заметил.