Читать книгу В царстве пепла и скорби - - Страница 7

Пока Киёми шла к заводу по берегу реки Энкогава, мысли у нее разбегались, как кусочки мозаики, которую надо собрать. Мысленно она рисовала себе портрет погибшего летчика. Жаль, что не удалось лучше рассмотреть его глаза. Что бы они ей открыли? Этот человек был ее врагом. Он бы убил их всех, представься ему случай, и все же она не могла заставить себя его ненавидеть. Может быть, из-за того, какой смертью он погиб. Наверняка он с ужасом смотрел на несущуюся к нему землю. Она знала, что это не должно ее волновать, но ее сочувствие не могли заглушить даже барабаны войны.

Старый охранник Мико поклонился ей у ворот. Когда-то внушительная, его фигура усохла от скудного пайка.

– Доброе утро, Киёми-сан.

Киёми ответила на поклон:

– Доброе утро, Мико-сан.

– Вы видели бомбардировщик?

– Хай.

– Как вы думаете, военные это чудище сбили?

– Не могу сказать, – ответила Киёми и пошла на завод.

Завод «Тойо Кёгё» выпускал все – от деталей самолета до винтовок «Арисака». Киёми как раз работала в цеху, выпускавшем стволы этих винтовок. У входа в цех она остановилась. Ее товарищи по работе уже были заняты у своих станков. Гудели с металлическим стуком шестерни, в воздухе стояла вонь пота и машинного масла. Висели на серых стенах плакаты с патриотическими лозунгами вроде «Сто миллионов сердец бьются как одно, восемь углов мира под одной крышей» или «Мы не прекратим огонь, пока наши враги не прекратят жить!» Но эти слова потеряли смысл, когда главным врагом стал голод.

Киёми поспешила к своему шкафчику, чтобы оставить там бэнто и тревожную сумку. Но не успела она направиться к своему токарному станку, как перед ней, широко улыбаясь, возник Ю Лисам.

– Хорошо ли вы себя чувствуете сегодня, Киёми-сан?

Возле берега компания построила двухэтажное общежитие и завезла туда корейских рабочих – заменить призванных в армию японских мужчин. Поскольку других молодых людей поблизости не было, кое-кто из японок заинтересовался корейцами, и не без взаимности. Одно время Лисам был влюблен в Киёми, но она на его авансы не ответила. Хотя он с его резкими скулами и блестящими глазами казался ей даже красивым, она знала, что из таких отношений ничего хорошего не выйдет.

– Хай. Спасибо, все хорошо.

– Вы сегодня бледны. Вы ели?

Этот вопрос вызвал у нее раздражение. Лисам знал о дефиците продуктов в Хиросиме, и ходили слухи, что компания кормит корейских рабочих лучше, чем питается средний японец. Чтобы скрыть недовольство, она улыбнулась:

– Мне пришлось долго идти пешком. Сейчас мне лучше.

– У меня есть еда, если вы голодны.

У Киёми при мысли о еде в животе забурчало, но носить его он она не станет. Не хочет быть у него в долгу.

– Спасибо, Лисам. Я принесла с собой обед.

Он отступил в сторону, пропуская ее. Вслед ей испытующим взглядом смотрела Хару. Она отошла от своего станка и пошла к Киёми, улыбаясь во весь рот. Киёми знала, что Хару неровно дышит к Лисаму, и надеялась, что Лисам об этом увлечении не знает. Как и многие женщины на заводе, Хару была вдовой войны. Ее муж Маса погиб геройской смертью в битве при атолле Мидуэй – по извещению морского министерства. У Киёми по этому поводу были сомнения.

– Доброе утро, Киёми-сан.

Киёми остановилась у своего станка.

– Доброе утро, Хару-сан.

– Вы видели падение бомбардировщика? Все так радовались!

Киёми проверила, что подвижный центр вставлен в шпиндель, хвостовик в задней бабке закреплен, а суппорт отодвинут, оставляя место для вращения детали.

– Я об этом слышала. Сама не видела, как это было.

– Как вы могли не видеть? Самолет рухнул прямо над городом!

– Простите. Я в это время думала об Ай.

Хару слабо улыбнулась в ответ. Киёми знала, что за беспокойство о дочери Хару ее критиковать не будет.

– Это что такое? – спросил незаметно подобравшийся к Хару сзади господин Акита.

Хару обернулась к нему, глаза у нее расширились.

– Простите меня, господин Акита-сан. Немедленно вернусь к работе.

Господин Акита выпятил грудь, как петух перед дракой. Похожий на карликовое пугало с яростными черными глазами, он никогда не упускал случая подчеркнуть свою власть.

– Почему вы отошли от станка, Хару-сан? Вам надоело работать ради Императора?

У Хару покраснели щеки. Господин Акита усомнился в ее чувстве долга, и спасти лицо у Хару не получалось.

– Простите, пожалуйста, – промямлила она голосом испуганного ребенка. – Я ничего плохого не хотела.

– Армия призывает моих рабочих, и с кем я остаюсь? Пожилые дамы и школьницы! Вас таких с десяток надо, чтобы заменить одного мужчину.

Его внимание переключилось на Киёми, но он не успел ничего сказать, как здание наполнилось хоровым пением.

На территорию завода маршем входили студентки Женской коммерческой школы Хиросимы, одетые в одинаковые темно-синие блузы с длинным рукавом и белым воротником поверх более светлого оттенка синих монпэ. У них на головах были белые повязки с эмблемой восходящего солнца. Табличка с фамилией на левой стороне груди и повязка на левой руке демонстрировали их принадлежность к школьному корпусу. Гладкие юные лица сияли оптимизмом – они верили, что благодаря усердной работе война вскоре будет выиграна. И пели хором: «Все для победы, все для победы!»

– Вот они тоже по производительности не дотягивают до мужчин, но хотя бы работают энергично! – Господин Акита ткнул в сторону Хару костистым пальцем: – Чего про вас я сказать не могу.

И это пугало пошло дальше вдоль ряда станков, на ходу рявкая приказы и замечания.

Хару глянула на Киёми и пошла к своему станку. Она склонила голову, и щеки ее так и остались красными.

Киёми было ее жаль, но предаваться размышлениям на эту тему не было времени. Все же она успела почувствовать благодарность к поющим студенткам; они спасли ее от гнева господина Акиты.

Она стала нарезать ствол винтовки. Через несколько минут работы на станке она почувствовала, как по шее сзади крадется холодок. Она оглянулась через плечо, никого не увидела и продолжала работать, но ощущение холода ее не покидало, как будто дыхание зимы обняло ее за плечи.

В обеденный перерыв Киёми сидела одна у конца длинного стола. Обычно они садились вместе с Хару, но сегодня Хару села с Лисамом. Глядя, как они разговаривают и смеются, Киёми почувствовала, как сердце обожгло ревностью. Откуда такое чувство? Меня не интересует ни Лисам, ни любой другой мужчина. Киёми открыла бэнто, где лежал рисовый шарик, завернутый в увядший аманори. На такой диете она очень быстро превратится в кучку костей.

Мысли вернулись к американскому летчику. Она попыталась выбросить из головы картину его смерти – не получилось. Вместо этого в голову полезли вопросы, будто она играет в какую-то игру. Этот американец из большого города или из деревушки? Может быть, из такого места, как Сан-Франциско. Был ли он женат? Была это большая, толстая женщина с тяжелой грудью, прокатывающаяся по жизни как цунами, или же миниатюрная, плывущая по комнатам как завиток дыма? Волосы у нее были цвета спелой пшеницы или черные как ночь? Тупая боль отдалась в сердце, когда Киёми представила себе, как этот летчик обнимает ребенка. Дети – вот настоящие жертвы войны. Столько сирот, столько мечтаний, развеянных как пепел под ветром.

К концу смены пропотевшая блуза прилипала к телу, мышцы рук и ног дымились. Киёми заставила шаркающие ноги двинуться к двери. Опустив голову, она дошла до ближайшей трамвайной остановки. На соседней улице солдаты гонялись за листовками, кружащимися на ветру. Закрыв глаза, Киёми попыталась урвать себе минутку сна.

– Киёми-сан, я надеялась вас найти.

Открыв глаза, она увидела рядом с собой Уми. Уми была из студенток, работающих на заводе. У нее было широкое простое лицо и доброжелательные манеры. Жила она в Отэ-мати и часто им с Киёми было домой по пути. Обычно разговоры с ней были Киёми приятны, пусть даже слова Уми были полны юношеской наивности. Через несколько лет ее слова станут мрачнее, и надежды в них будет меньше. Но сейчас, после всего пережитого, Киёми хотела бы побыть одна. Ей нужно было разобраться с собой у моря под ночным небом, поплавать на спине, и чтобы искорки звезд мерцали над ней в темноте.

– Как вы, Уми-сан?

С шипением тормозов подъехал трамвай. Киёми пристроилась за четырьмя женщинами, ждущими посадки. Уми встала вместе с ней.

– Правда, потрясающий день?

Киёми знала, что Уми хочет обсудить самолет, но промолчала, садясь в вагон. Вожатой была девочка не старше Уми. Компания электрических трамваев Хиросимы обучала школьниц водить трамваи, потому что мужчины-вагоновожатые были призваны в армию. Она приветствовала пассажиров кивком, и те расселись, опустив головы – под действием голода и усталости у них мало оставалось сил. Когда началась война с Америкой и армия одерживала на Тихом океане победу за победой, народ ходил гордый – ведь невозможное стало возможным, – но потом, после разрушенных городов и сотен тысяч убитых жителей, то, что казалось праведным, стало выглядеть глупым заблуждением. Однако Киёми никогда такого чувства не разделяла. Высказать подобное при ком не надо означало арест и тюрьму. Никогда, ни на мгновение не должна она сомневаться в мудрости Императора. Он знает, что лучше для Японии и для ее народа.

Киёми села впереди, Уми рядом с ней, все еще улыбаясь уголками губ. Трамвай дернулся и поехал, сквозь сиденья чувствовалось, как он подскакивает на стыках.

– Ход войны меняется, – объявила Уми на весь вагон. – Когда мы сегодня сбили этот самолет, это было знамение, вот увидите.

Иводзима потеряна, за Окинаву идут бои. А Уми желает обсуждать знамения.

Киёми молча смотрела в окно. Майское солнце уходило на запад и садилось над горами.

– Вы заметили сегодня за обедом Хару и Лисама? Я бы не смогла быть с человеком, который ест чеснок!

– Я их не видела.

Уми тронула себя за мочку уха.

– У меня есть один секрет, хотите его услышать?

Киёми заставила себя кивнуть:

– Хай. Если это секрет про вас.

– Я не сплетница.

– Ну разумеется, – сказала Киёми. По зарумянившемуся лицу Уми она поняла, что это что-то очень личное, чем Уми ужасно хочется похвастаться.

– Я влюбилась в одного мальчика по соседству. Его зовут Ёсио. Родители его коммерсанты, у них мебельный магазин. Сейчас он закрыт.

– И у Ёсио к вам те же чувства?

Уми прижала руку к сердцу и вздохнула:

– Хай. Правда, это чудесно?

Киёми не очень понимала, что сказать. Только раз в жизни испытав то, что она в то время сочла любовью, она считала себя не слишком большим специалистом в этом вопросе.

– Я за вас рада, Уми-сан.

Уми пустилась болтать о своем возлюбленном и о совместных с ним планах на будущее. Она переедет в дом его родителей и будет помогать им вести семейное дело. И родит для Ёсио много сыновей.

Трамвай уже подъехал к ее остановке, а она всю дорогу до двери продолжала говорить.

Когда Уми вышла и трамвай двинулся дальше, пожилая женщина посмотрела на Киёми неодобрительно и покачала головой. Киёми обернулась посмотреть вслед Уми, пока та не скрылась между зданиями, и все время думала, каким печальным стал мир, если счастье одного вызывает недовольство у другого.