Читать книгу В царстве пепла и скорби - - Страница 9

Мика сидел на кухонном полу, глядя на лежащую в яме семью.

Как можно спать под такой ор сирен воздушной тревоги? Он выдохнул. И почему он продолжает дышать, почему чувствует усталость? Это происходит с каждым, кто умирает? Все ощущения сохранились, но он знал, что мертв. Направившись за этой женщиной, он сперва не чувствовал ног, но потом вернулось ощущение твердой почвы. В окнах он не отражался. Ветер пролетал сквозь него, как сквозь дым, но если тронуть рукой грудь, она ощущалась твердо. Все вокруг казалось чуть резче, чуть живее, зелень дальних холмов гуще, синева неба – глубже. Он застрял в междумирье, и это наполняло его досадой и гневом. Где полное чудес небо, которое обещал отец Ольсон? Сверкающие ангелы с красивой музыкой? Личная встреча с Иисусом? Почему мать, брат и бабка с дедом его не встречают?

Любопытство открывало ему глаза на окружающий мир. Отделенность от этого мира вызывала подступающие слезы.

Он вспомнил, как падал с неба без парашюта, но удара об землю не было. Был лес. Деревья вырывались из земли и парили в небе, а он летел с ними. Это все было на самом деле? И потом он оказался здесь – в Хиросиме. В стране врагов.

Женщина. Завод.

Воспоминания возвращались кусочками, лоскутами, перепутанные, беспорядочные. Увидев, как женщина стоит над ним, Мика почувствовал, что между ними есть контакт. Ее выдала то ли жалость в глазах, то ли мысль, что она видит не только его мертвое тело, а человека, который живет невидимой жизнью. Он прошел за ней на завод. Большой завод «Тойо Кёгё», где производили детали для самолетов и винтовок – он узнал его по фотографиям воздушной разведки. Сперва звуки были невыносимо громкими – лязг и гул машин, голоса рабочих, эхом отдающиеся в голове. Но с течением дня звуки смягчились, гудение прекратилось. Он держался рядом с этой женщиной. Она все время ходила с опущенной головой, даже за обедом. Тело ее обвисало все сильнее, и к концу дня казалось, что она вот-вот растечется по полу.

Когда она ушла с завода, он последовал за ней в трамвай, и там она говорила с какой-то студенткой. И почему ему непонятна их речь? Разве не должен здешний язык быть универсальным? И где это – здесь? Он явно не принадлежал той же грани существования, что живые.

Следом за женщиной он оказался у школы, где она встретила девочку. Они вместе пошли переулками – узкими, как дверь в гараже у его родителей там, на родине. Дома из серого дерева с острыми крышами, крытыми темной плиткой, стояли в считанных дюймах друг от друга. Он вспомнил широкие улицы Беллингэма, светлые дома с большими огороженными палисадниками, высокие деревья, затеняющие газоны. А здесь он не видел ничего зеленого.

Очень мало людей шли по улицам и переулкам, и все они брели, опустив головы. Мрачная атмосфера навевала такую подавленность, какую ему никогда не приходилось испытывать на родине даже под тяжелым зимним небом. Дойдя вслед за женщиной до ее жилища, он уже был уверен, что его послали в ад.

Они миновали скрипучую боковую калитку и вошли во двор. По сравнению с узкими улицами и скученными домами двор показался огромным. В глубине его был декоративный сад с ивой над прудом. У поверхности пруда резвились рыбки, оранжевые и белые.

Темнота заполняла углы, накрывала потолочные балки дома. Темные шторы закрывали ширмы, образующие внешние стены – очевидно, они служили для затемнения. Если бомбардир не видит цели, он не может ее поразить. Но радар «Б-29» давал бомбардиру возможность определить координаты без визуального наблюдения. Джапы могут хоть весь город закутать в черное, но толку им с того не будет. Если генерал Лемей захочет сжечь город, город сгорит.

Женщина и ее дочь зашли в другую комнату, где их ждали два жильца постарше – мужчина и женщина. Это ее родители? Мика вспомнил лекции по японским обычаям в Вестерн-колледже. Что говорил преподаватель? Японские женщины, выходя замуж, переходят в семью мужа. Да, понятно. Это ее свекор и свекровь.

Мебели в комнатах не было. Странно это. В доме его детства все комнаты были набиты мебелью.

У мужчины был вид достойный. Одет он был как большинство людей, которых Мика видел на улицах: рубашка и брюки цвета хаки. Голова его будто была взята от тела побольше. В нем ощущалась физическая сила, но кожа у него была посеревшая, как от скрытого недуга. На женщине было кимоно без украшений, обернутое вокруг тонкой талии. Черные волосы заколоты вверх, открывая длинную шею. Лицо ее сморщилось в оскале, направленном на вошедшую.

Родственники приветствовали друг друга в чопорном официальном стиле. Никаких объятий или поцелуев, улыбки только для ребенка.

Ему это поведение показалось странным. На родине, в штате Вашингтон, был бы обмен теплыми приветствиями с объятиями, поцелуями, смехом.

Свекровь что-то сказала женщине, и та прошла вглубь дома, в комнатку с деревянным полом и панелями стен. Зажгла огонь в медном ящике под деревянной ванной. От воды пошел пар, оседая капельками на потолке и стенах.

Мика оставался в гостиной, пока свекры купались, но последовал в ванную за женщиной. Было чувство, что подглядывать нехорошо, но потребность наблюдать за ней пересилила это ощущение. Женщина взяла бритву и стала брить лицо. Странно. Потом она сняла шарф, вытащила булавку из волос, распустив их. Длинные иссиня-черные волосы упали на изящные плечи. Женщина сбросила одежду, и у Мики отвисла челюсть, когда он увидел ее всю. Красота женщины поразила его, как когда-то поразил восход солнца над горой Бейкер. У нее была кожа цвета пергамента, безупречная, если не считать маленькой родинки на левой груди. Стройная шея вызывала в памяти «Клео де Мерод» работы Бенлиуре. Взгляд Мики сместился на пятно темных волос между ее ногами. Так хотелось до нее дотронуться, что заныли пальцы.

Женщины всегда были для него загадкой. Дома, в Беллингэме, у него было много попыток общения с женщинами, но все они кончались одинаково – в одиночестве под луной. «Ты им не давай тебя напугать», – говорил старший брат Ливай. Мика знал, что придет день, и он преодолеет свой страх, и это случилось в первый раз с туземной красоткой на Сайпане. Больше женщины не казались ему таинственными, но по-прежнему пугали его.

Женщина села на табурет и погрузила ковш в бассейн с водой. Полила себе на голову, дала воде стечь. Промыв волосы, она стала мыть тело. Грязь и пыль скатывались черными катышками. И вот тут он заметил ее глаза. Они выражали грусть, будто свидетельствовали об остром несчастье, и все же в них было ощущение тайны и преданности, и он представил себе, как идет рядом с ней по горной тропе в золотых волнах рассвета.

Когда она погрузилась в горячую воду, он заметил натянутость ее кожи, впалый живот, выступающие ребра. Она умирает с голоду, подумал он и задрожал от этой мысли. Попытался стряхнуть приступ жалости, напомнив себе, что она враг. Что ему до того, что она страдает?

Но чем больше он об этом думал, тем меньше казалась она ему врагом. В конце концов, его собственная сестра помогала строить самолеты, которые бомбят ее народ. Ее народ? Похоже, я схожу с ума.

В какой-то момент она резко обернулась, будто что-то ее встревожило, вода выплеснулась за край ванны. Женщина смотрела прямо на него вытаращенными глазами, приоткрыв рот. Она обнаружила его присутствие?

Она поспешно вылезла из ванны и оделась.

Когда женщина повела купаться свою дочь, Мика остался в гостиной до их возвращения, потом пошел за женщиной в кухню. Но тут, в отличие от всех кухонь, которые он видал, не было холодильника, плиты или печи. Дым выходил через отверстие в потолке, балки покрыла черная сажа. Пол был земляной, с выкопанной посередине ямой глубиной фута в четыре. Стоя над ней, Мика чесал в затылке, пытаясь сообразить, зачем она нужна.

Женщина приготовила ужин на углях и решетке и подала его на маленьких лакированных подносах. Такого скудного рациона было мало даже для ребенка, не говоря уже о взрослом.

После еды семья собралась поговорить. Первым заговорил старик. То, что он сказал, было для молодой женщины серьезным ударом, у нее отвисла челюсть, задрожали лежащие на коленях руки. Когда разговор закончился, она поднялась с подушки, где были вышиты распустившиеся цветы, и пошла прибирать дом. Она вытирала ящики и поручни, в длинном коридоре вымыла деревянный пол. Во время работы ее лицо не покидало выражение суровой решимости.

В конце коридора стояла приставная лестница. Мика поднялся за женщиной в кладовую. У стены лежало странное собрание предметов. Бумажные зонтики, веера, фаянсовые миски, лакированный Будда, пачка бамбуковых ковриков.

Женщина подняла рогожу на одной из балок, потом опустилась на пол. Она наклонилась так, что голова ее лишь немного выступала над заострившимися лопатками. Глаза ее стали влажными, будто она плачет, потом она сделала глубокий вдох и поднялась с пола. Когда она закончила работу, на лбу у нее выступил пот.

Когда женщина спустилась вниз, старшая родственница глянула на нее с довольным блеском в глазах.

Потом они задвинули ширму, разделяющую гостиную, и старшие члены семьи легли с одной стороны, а женщина и ее дочь – с другой. На полу расстелили тяжелые одеяла поверх матов, покрывающих пол. Пошептавшись, молодая женщина и ее дочь закрыли глаза, и дочь придвинулась головой к матери. Трогательность этого момента подействовала на Мику странно: он вспомнил налеты с зажигательными бомбами, которые он бросал на другие японские города.

Он сел в дальний угол. Тело ощущалось тяжелым, будто в жилах тек цемент, а не кровь. Может, если заснуть, то проснется он на небесах, со своими родными. Но что, если он не заслужил небес? Если его карают за то, что он делал на войне? Надо перестать думать о них как о людях, напомнил он себе. Они враги.

Но трудно было увидеть врага в этой маленькой девочке.

Когда женщина и ее дочь уже заснули, вдруг распахнулась ширма, и вошел пожилой мужчина. Он заговорил быстрым голосом, и от его слов, что бы они ни значили, женщина вскочила. Она разбудила девочку, и они все двинулись в кухню. Завыли в тихой ночи сирены воздушной тревоги, прорываясь через бумажные ширмы, окружающие дом. Может быть, Лемей выбрал эту ночь для разрушения Хиросимы?

Люди один за другим спустились в яму в полу. Мика представить себе не мог, что они поместятся в этой тесноте. Нависая над дырой, он смотрел на них. Сирены продолжали выть, и семья как-то постепенно заснула. Все, кроме женщины. Она не спала, а смотрела прямо на него, будто знала, что он здесь.