Читать книгу Мне нужно выжить - Группа авторов - Страница 3

Эмили встревоженно ходила по квартире, не в силах усидеть на месте. Ожидание Иды Оурен казалось ей вечностью. Она пыталась вспомнить тетю яснее, но в памяти оставалось лишь смутное пятно, размытый силуэт. Беспокойство смешивалось с любопытством: какой она стала, эта женщина, вырвавшаяся из прошлого?

Звонок в дверь заставил девушку вздрогнуть.

Когда Эмили открыла дверь, память щелкнула, как затвор фотоаппарата. Незнакомое лицо вдруг стало до боли знакомым. Это были те же глаза, что смотрели на нее шестнадцать лет назад – на ее десятый день рождения. Женщина тогда приехала с огромным плюшевым медведем, который до сих пор сидел в углу, прикрытый слоем печали. Ида почти не изменилась: невысокая, с аккуратной стрижкой, почти без морщин. Но больше всего Эмили поразили ее глаза – теплые, излучающие странное спокойствие, будто она принесла с собой частичку другого, более устойчивого мира.

– Какая ты уже взрослая, – голос Иды звучал мягко, с легкой хрипотцой. – А я все еще мысленно называю тебя малышкой.

– Мне уже двадцать шесть, – почему-то смущенно ответила Эмили, почувствовав неожиданный прилив чего-то, отдаленно напоминающего стыд за свое состояние.

– Да, совсем большая. Прости, что заставила ждать так долго.

– Проходите, пожалуйста. Вы, наверное, устали с дороги?

Ида вошла, медленно снимая куртку. Ее взгляд скользил по стенам, прихожей, и на лице отразилась целая палитра чувств: ностальгия, удивление, грусть. Она замерла, словно читала невидимые надписи на стенах.

– А здесь раньше стоял тот ужасный резной шкаф, – вдруг произнесла женщина, указывая на пустое место у стены. – Его убрали?

– Да, папе он не нравился, – тихо подтвердила Эмили, и в голосе девушки прозвучала первая за долгое время живая нота – слабая, но настоящая.

Ида рассмеялась. Этот звук был неожиданно звонким и молодым.

– Ну конечно, не нравился. Это в его стиле. Узнаю́ братца.

Эмили не совсем поняла намек, но смутно догадывалась, вспоминая сообщение о тюрьме.

– Кофе будете? – спросила она, уже направляясь на кухню, и сама удивилась этой автоматической, почти забытой гостеприимности.

– С больши́м удовольствием.

С момента появления Иды в доме что-то неуловимо изменилось в атмосфере. Давление вечной скорби слегка ослабло, будто открыли форточку в закупоренной комнате. На лице Эмили, пусть и робко, стала появляться непривычная мимика – легкое оживление вокруг глаз, чуть приподнятые уголки губ. Глядя на тетю, она видела в ней отражение отца – тот же разрез глаз, манера морщить лоб в задумчивости. Сходство было поразительным, словно призрак папы ненадолго обрел плоть и кровь, чтобы проверить, как поживает его девочка.

– Ты, наверное, уже работаешь? – спросила Ида, разглядывая кухню с любопытством.

– Нет…пока что нет, – ответила Эмили. Обычно безжизненный голос, теперь звучал чуть увереннее. Вопрос не вызвал привычного спазма стыда. Возможно, потому, что в глазах Иды не было осуждения – только искренний интерес.

– Кофе готов, – Эмили поставила на стол дымящуюся турку. Руки дрожали меньше обычного. – Сахар здесь, если нужно.

– Спасибо, – Ида сделала глоток, и ее взгляд зацепился за семейную фотографию в гостиной. На снимке все трое смеялись. – Очень вкусно. Ты хорошо готовишь.

Эмили сидела, сжимая руки на коленях, пытаясь сдержать поток вопросов. Но ее нервозность все еще читалась в том, как она постоянно поправляла волосы и теребила край свитера.

– Спрашивай, – Ида отставила кружку. – Вижу, что тебя это съедает.

– Что случилось шестнадцать лет назад? – выпалила Эмили, и сама удивилась своему напору.

Ида Оурен тихо вздохнула, но улыбка не сошла с ее губ.

– Я знала, что ты начнешь с этого. Расскажу все как есть. Ничего скрывать не буду.

Она аккуратно сложила руки на столе, и Эмили заметила, как тетины пальцы – узловатые, с коротко подстриженными ногтями – слегка дрожат.

– Я была замужем. За Тэром Смойлом. Мы… мы любили друг друга. А потом он начал медленно умирать. Отравление. Длительное, коварное. Я вызывала скорую, врачей… Он умер у меня на руках. Это если коротко.

– Это… это были вы? – прошептала Эмили, чувствуя, как холодеют ее собственные пальцы.

– Я расскажу все, не торопись, – Ида покачала головой, и в ее глазах мелькнула боль, отточенная годами. – Я не знаю, кто его отравил. Но это была не я. Следствие… ну, ты понимаешь. Удобная версия. Жена. Больше подозреваемых не нашлось. Твой отец не поверил мне. Сказал, что уголовнице не место рядом с его семьей. – Она сделала паузу, глядя в окно. – Но знаешь, Эмми? Я на него не злюсь. Совсем. Он иногда присылал деньги. Наверное, чтобы совесть не мучила. А после тюрьмы… после тюрьмы было тяжело. Работы нет, сплетни, взгляды. Я уехала. Хотела начать все заново. А потом твои друзья нашли меня. И я тут же собралась. К тебе.

– Они живы! – вдруг вырвалось у Эмили, и девушка сразу же сжала губы, ожидая привычного приступа отчаяния. Но его не последовало. Только тихая, упрямая уверенность. – Я не верю, что они погибли. Я не видела…

– Я видела твоего отца перед аварией, – мягко перебила Ида. – В конце мая.

Эмили замерла, ее глаза расширились.

– Он был… странным. Нервным. Казалось, ждал, что из-за каждого угла на него набросятся. И сам факт встречи – после стольких лет молчания – тоже был странным.

– Что он сказал? – Эмили изучала лицо женщины так, словно в нем можно было увидеть ответы на все вопросы.

– Он извинился. А потом… потом много говорил о том, как любит вас с мамой. И просил, чтобы я присмотрела за тобой. «На всякий случай», – сказал он.

Эмили почувствовала, как по спине пробежали мурашки. В ее сознании что-то щелкнуло – не паника, а трезвая, леденящая догадка.

«Неужели… он что-то знал?»

– Послушай, малышка, – голос Иды стал еще мягче. – Ты еще так молода. Вся жизнь впереди. Иногда… иногда нужно отпустить, чтобы жить дальше. Ради них самих.

Эмили молча кивнула. Внутри все еще клокотало несогласие, но теперь к нему присоединилось нечто новое – любопытство. Впервые за полгода ее мысли были заняты не просто болью, а загадкой. Почему отец не поверил сестре? Почему встретился с ней? Почему боялся? И, главное, чего?

– Я поживу с тобой какое-то время, – сказала Ида, разрушив тишину. – Пусть я не была рядом раньше, но сейчас… сейчас мы, кажется, нужны друг другу.

– Вы… вы так похожи на него, – тихо призналась Эмили, и в голосе прозвучало что-то вроде облегчения. – Иногда, кажется, будто он здесь.

– Мы двойняшки, – улыбнулась Ида. – Хоть и не идентичные. Но да, похожи.

Голова Эмили гудела от нового потока мыслей, но это был не хаотичный шум отчаяния, а организованный гул аналитического ума, который, наконец-то, проснулся. Она задавала себе вопросы, а не просто тонула в них.

– А где вы жили после… после всего? – спросила она, переводя тему, и заметила, как легко это получилось.

– В Лектаре. В нашем родном городе с братом. Там, кстати, отличная ежевика растет, – Ида поднялась. – Помоги-ка мне вещи разобрать?

Эмили кивнула и последовала за ней в прихожую, чувствуя непривычную легкость в движениях.

– А это что? – девушка указала на маленький пакетик.

– Открой.

Внутри лежала небольшая стеклянная баночка с темно-фиолетовой ягодой в собственном соку. Эмили замерла, держа ее в руках. Память нахлынула волной – вкус детства, лето, смех, и тетя Ида, протягивающая ей горсть свежей ежевики.

– Ты всегда ее обожала, – в глазах Иды блеснуло что-то теплое. – В Лектаре ее очень много.

Эмили не могла оторвать взгляд от баночки. В груди что-то дрогнуло, такое хрупкое и теплое. След воспоминаний, который не жег, а согревал.

***

На следующее утро Эмили проснулась раньше обычного от странного чувства – будто внутри что-то натянулось, как струна, готовая звучать. Пока тетя спала, она приняла душ, и вода смыла с нее не только грязь, но и часть той незримой пелены, что окутывала ее месяцами.

Девушка села за ноутбук, и пальцы сами поплыли по клавишам. Резюме складывалось почти само – ее профессиональное «я», долго спавшее, начало просыпаться. Сини, свернувшись рядом, мурлыкал одобрительно, будто чувствовал перемену. Положительную и резкую.

Закончив, Эмили подошла к зеркалу. Отражение все еще пугало: выступающие ключицы, тени под глазами, каштановые волосы, потерявшие блеск. Но сейчас она смотрела на себя не с отвращением, а с холодной, аналитической оценкой.

«Так, – подумала она. – С этим нужно работать».

И в этой мысли не было отчаяния, только констатация факта и зарождающееся намерение. Но все же, в серо-зеленых глазах появился слабый уголек, и это уже не могло не радовать.

Эмили переступила порог кухни, и время словно замедлило свой бег. Воздух здесь жил особой жизнью, хранил тепло старых досок, терпкий след вчерашнего чая и едва уловимую ноту покоя, которую не купишь ни за какие деньги. И вдруг, словно электрический импульс пробежал по нервам: голод. Настоящий, телесный, давно забытый. Не навязчивый спазм, не болезненное ощущение пустоты, а здоровое, естественное желание насытиться.

Она приложила ладонь к животу, будто не веря себе. Да, это было именно то, о чем шептало тело: «Я здесь. Я хочу жить. Я хочу есть».

«Неужели, я снова это чувствую?»

Легкая улыбка тронула губы. В груди расцвело странное, почти детское предвкушение. Она окинула взглядом голые полки и пустой холодильник – два одиноких бутылька воды и забытая упаковка йогурта выглядели жалко и неуместно. Единственное, чем она питалась все это время – это еда, приготовленная руками Роуз.

– Пора это исправить, – звук собственного голоса показался ей новым и наполненным жизнью. Накинув куртку, надев ботинки и натянув теплую шапку черного цвета, Эмили покинула дом.

Супермаркет встретил ее симфонией звуков и запахов. Мягкий свет заливал ряды, превращая обычные продукты в сокровища. Где‑то звенел детский смех, шуршали пакеты, переговаривались покупатели – все это сливалось в уютный гул повседневности.

Эмили шла между стеллажей, вдыхая ароматы свежего хлеба, кофе, спелых фруктов. Каждый запах пробуждал в ней что‑то давно забытое – воспоминания, ощущения, желания.

Ее корзина постепенно наполнялась. В нее легли: пышный батон с золотистой корочкой, обещающий хруст и тепло; яйца в коричневой скорлупе, словно согретые летним солнцем; помидоры, алые, как закатное небо, с едва заметными бликами света на гладкой кожице; пучок зелени; сыр с мелкими дырочками – тот самый, из детства, когда мир казался проще и добрее, и мед в стеклянной банке – тягучий, золотистый, хранящий память о солнечных днях.

На кассе она мельком увидела свое отражение в зеркале. Глаза блестели, на щеках играл легкий румянец.

«Я выгляжу… живой», – подумала она, и эта мысль пронзила ее, как вспышка света. Как давно она не позволяла себе такого простого осознания!

«Я живая».

Дома она разложила покупки на столе, словно раскладывала фрагменты мозаики новой жизни. Каждое движение было наполнено особым смыслом: вымыть зелень под прохладной струей воды, разбить яйца с легким щелчком, чтобы не превратить их в бесполезное месиво, нарезать хлеб ровными ломтиками, чтобы не опозориться перед тетей.

Она включила радио – едва слышно, чтобы музыка лишь оттеняла тишину, как акварельные мазки на чистом холсте.

Сковорода разогрелась с тихим шипением. Капля оливкового масла растеклась по поверхности, источая тонкий аромат. Помидоры, нарезанные кубиками, упали на горячую поверхность и сразу заиграли, выпуская сладкий сок. Зелень, щепотка соли, немного перца – и вот уже кухня наполнилась симфонией запахов.

Яйца разбились с мягким звуком – два круглых солнца легли в центр овощной подушки. Крышка опустилась, укрывая блюдо, словно заботливая мать. Белки схватятся, а желтки останутся жидкими – как символ надежды, которая не хочет застывать.

Хлеб, нарезанный толстыми ломтиками, отправился в тостер. Хруст, золотистый оттенок, легкий дымок – и вот они, готовые стать основой чуда. Тонкие ломтики сыра легли сверху, начали плавиться, источая молочный аромат. А затем – капля меда, растекающаяся золотыми ручейками, словно солнце, пробивающееся сквозь тучи.

Кухня превратилась в храм простых радостей: запах жареного хлеба смешивался с пряностью зелени и сладостью меда. Эмили расставила две тарелки на столе, рядом – чашки с травяным чаем. Все было просто, но в этой простоте таилась целая вселенная.

Когда Ида вошла на кухню, ее глаза расширились от удивления:

– Эмили? Ты… приготовила завтрак?

– Да, – Эмили улыбнулась, чувствуя, как тепло разливается внутри, согревая каждую клеточку. – Я вдруг поняла, что хочу есть. По‑настоящему.

Ида села за стол, осторожно взяла вилку. Взгляд женщины скользнул по яичнице, тостам и лицу племянницы. В глазах мелькнуло что‑то теплое, как луч солнца, пробившийся сквозь тучи после долгого ненастья.

– Выглядит восхитительно, – сказала она тихо. – И пахнет… очень вкусно

Эмили налила чай в чашки. Пар поднялся тонкими струйками, окутывая их легким облаком. Они начали есть молча, но это молчание было наполнено вкусом, запахом, теплом. И еще – тихим осознанием: что‑то начало меняться. Что‑то важное.

– Я рада, что тебе уже лучше, – Ида осторожно отпила из чашки, словно аристократ.

– Мне не лучше, – улыбнулась Эмили с болью в сердце, – я просто пытаюсь жить, – произнесла она, выходя из-за стола.

Мысли о Роуз неустанно крутились в голове девушки. Вина сжала сердце, но теперь к ней примешивалось понимание и желание исправить ситуацию, а не просто утонуть в ней. Она даже потянулась к телефону, но остановила себя: не время. Сначала нужно стать хоть немного собой.

Ноутбук, ее верный спутник, казался теперь не памятником прошлому, а инструментом. Она вспомнила, как родители копили на него, как мама продала свои украшения… И впервые эта мысль не вызвала приступа удушающей тоски, а наполнила Эмили твердым желанием оправдать их жертву.

Эмили тихо вошла в спальню родителей. Пыль, тишина, застывшее время. Но теперь она смотрела на это, как на место, где можно однажды, навести порядок. Не сейчас. Но когда-нибудь.