Читать книгу Роман Райского - Константин Мальцев - Страница 14

Наверно, не было по всей России такого человека, кто ждал бы окончания «Семейства Снежиных» с большим нетерпением, нежели Райский. Поторапливая время до выхода декабрьского номера «Вестника Европы», он в мыслях строил разные предположения о том, как будут развиваться события в романе. То он предполагал самое кровавое: Неверов должен был убить Сашу, после того как она родит ему сына, – убить, чтобы соединиться с сестрой ее Зиной; то рисовал картинку всеобщего счастья: Неверов остается с Сашей, Зина обретает семейное благоденствие с отцом Филиппом, а жена отца Филиппа… тут была заминка… ну, положим, уходит к тому подлекарю из устроенной Филиппом и Зиной больницы, который все крутился вокруг да около.

Но какая же из версий Райского окажется верной? Больше всего он склонялся все же к финалу с отравлением, однако наверняка не узнаешь, пока не прочитаешь! Что же придумает этот Ближнев?

– Ах, скорее бы уже «Вестник Европы»! – восклицал Райский время от времени.

Агриппина Павловна, озабоченная в то время поисками нового жильца, на эти его возгласы отвечала усмешкой.

– Вы бы сами лучше писали, право, нежели так ждали чтива. Пишите! Тысячи на дороге не валяются. – Возможность нешуточного гонорара, о которой обмолвился Райский, не выходила у нее из головы.

– Вы не понимаете, Агриппина Павловна! – возражал Райский. – Я так сросся с этим романом, что не могу думать о чем-нибудь другом. Это уже стало моим романом, понимаете! Романом Райского!

Агриппина Павловна не понимала и недовольно качала головой.

Еще эти восклицания – «Скорей бы „Вестник“!» – вырывались у Райского в разговорах с Викентием Александровичем. Тот тоже глядел на него в этих случаях с недоумением. Глаза Райского горели таким лихорадочным, болезненным блеском, что Викентий Александрович начал побаиваться за его душевное равновесие.

Он пытался отвлечь Райского байками про Пушкина. Но Райский был так занят собой, что однажды грубо прервал его:

– Да полноте вам! Будто я не знаю, что вы все сочиняете!

– Вовсе не сочиняю, – растерянно возразил Викентий Александрович.

– Да как же не сочиняете! Уж точно, вы Пушкина и в глаза не видели!

Викентий Александрович, который его и на самом деле никогда не видал, обиделся и молча отошел от Райского. Было неожиданно и вдвойне неприятно, что Райский, всегда его защищавший, вдруг обличил его и укорил за безобидные выдумки.

Тот, впрочем, и не заметил, что причинил огорчение старшему товарищу, будучи терзаем собственными муками – муками ожидания. Но однажды, уже в конце ноября, получилось письмо из города Н., которое поворотило Райского к мукам иным – раскаяния и страха.

Это было письмо от Коваленского, довольно-таки сбивчивое, но подействовало оно на Райского, как раскат грома: оглушило и напугало.

«Вы подлец! – без обиняков писал Коваленский. – Да! Именно подлец! Я побывал намедни у вашей матери и убедился, что она помешалась рассудком: говорит о давно умершем муже как о живом и даже разговаривает с ним. Вы тоже это наверняка знаете, иначе не просили бы меня присмотреть за нею. Из этого я и заключаю, что вы подлец! Вместо того, чтобы заботиться о родной матери, вы уехали к черту на кулички! – да, пускай и по моему совету, но я же не мог знать всех обстоятельств. А вы знали – и все равно уехали. А если не знали, а узнали потом, уже в Москве, то все равно вы подлец, потому что не примчались обратно! Именно подлец! А я еще жалел, что никакая дуэль мне ни разу в жизни не подвернулась. Вот вас и вызову, как только свидимся; уж формальный повод-то я найду!»

И так далее, с повторениями и нарастанием пафоса. Райский трясся, как от холода, когда читал обвинения и угрозы Коваленского. Он никак не хотел, чтобы его считали подлецом, но еще больше он трусил стреляться на дуэли. А потом ему и вправду стало холодно, хотя в комнатах было натоплено изрядно: Агриппина Павловна любила тепло. Дрожа как осиновый лист, Райский лег под одеяло.

Агриппина Павловна, войдя в спальню, удивилась увидеть его в постели: обычно он читал по вечерам и отходил ко сну много позже ее. А когда обнаружила, что он стучит зубами, не на шутку заволновалась.

– Да вы никак заболели, душенька? – Она потрогала его лоб. – Какой горячий! Да у вас лихорадка!

– Да, у меня лихорадка, – тихим шепотом повторил Райский ее слова и прикрыл потяжелевшие веки.

Он впал в забытье.