Читать книгу Роман Райского - Константин Мальцев - Страница 5

Обдумывал он слова Коваленского и вернувшись домой. Не спал всю ночь, ворочался в постели, а под утро решил: и правда уеду!

И… на протяжении целого года и даже дольше просыпался каждое утро с этой мыслью: уеду! Для действий же ему не хватало решимости, так что тоскливая жизнь его – жизнь незаметного, забитого учителя словесности – шла своим чередом. А потом наступила очередная весна, и таяние снегов будто что-то сдвинуло в душе Райского и подтолкнуло его наконец к перемене участи. «Уеду!» – окончательно оформилось у него в голове.

Встал вопрос: куда?

Герой «Обрыва», как известно, был петербургский житель. Но столица находилась от города Н. далековато даже по российским широким меркам, куда ближе была столица древняя – Москва, и именно ее Райский и выбрал как место своего назначения – и даже, если угодно, предназначения.

«Там много есть возможностей найти себя, как выразился Коваленский». Над стезей же, где он будет себя искать, Райский долго не рассуждал. «Пойду в какой-нибудь журнал сотрудником, – определил он для себя. – Или, на худой конец, корректором в типографию. А что! Словом я владею, грамотностью тоже обладаю!»

У матушки, он знал, был накоплен небольшой капиталец. Да и он себе в кубышку с жалования откладывал: вот чем, объяснял он сам себе постфактум, была вызвана годовая заминка с отъездом – деньжат подкопить требовалось. «На первое время, пока не освоюсь, должно хватить», – мыслил он теперь.

Оставалось только матери как-то сказать, что он, ее любимый и единственный сын, покидает ее. Райский опасался, что это известие может вызвать у нее нервический припадок, и не сразу решился сообщить о своем намерении. Несколько дней размышлял он, с какого бока и в какой момент лучше с такой новостью подойти.

Наконец, так ничего путного и не придумав, он пришел к соображению, что лучше приступить к разговору прямо и без обиняков.

– Матушка, – обратился он к ней за обедом, – я хочу уехать.

Она подняла на него удивленные глаза.

– Куда это ты собрался?

– В Москву.

– В Москву? – она удивилась еще сильнее. – Чего тебе делать в той Москве? А! Развеяться по-молодецки, большой красивый город повидать? Что ж, поезжай. Сразу, как вакация будет, поедешь?

– Нет, вы не поняли, матушка. Я насовсем хочу уехать. И вакаций дожидаться не стану. Я незамедлительно рассчитаюсь.

Мать с испугом переглянулась с пустым местом, где, по ее игре, восседал отец. Не посмотрела, а именно переглянулась! У Райского даже холодок пробежал по спине.

– Ты слышишь, душа моя, – обратилась она к пустому месту. – Оперился сокол наш, желает покинуть родимое гнездо. Ну, – это уже Райскому, – и на кого ж ты нас покидаешь, старых больных родителей? Кто нам воды-то подаст перед смертью?

– Да что вы такое говорите, маменька, – взмолился Райский. – Какой воды? Перед какой смертью? Что вы, помирать что ли собрались? Вы вон еще какая молодая!

– Да уж, мы еще поживем, – она опять переглянулась с пустым стулом. – Что ж поделать, не привязывать же тебя, сын, поезжай: отпускаем тебя с отцом.

Райский был приятно потрясен, что не только никаких припадков с матерью не случилось, но вдобавок она еще и никаких препятствий чинить не стала. О том неприятном холодке, что прошел по его спине, он на радостях предпочел забыть.

Потом, правда, начал грызть его маленький червячок обиды, что мать так легко дала добро на его отъезд, как будто и не любит его вовсе, но для того чтобы обида эта не отвлекала от приготовлений к дороге, он придумал объяснение ее спокойствию. «Я уеду, и ей, без оглядки на меня, будет легче делать вид, что отец жив», – подумал он и сосредоточился на сборах.

Райский незамедлительно, как и говорил, рассчитался в гимназии, а покончив с делами, напросился в попутчики к местному купцу, ехавшему в Москву по своим торговым делам; мать привела в порядок его одежду, кое-где прохудившуюся, дала адрес московской родственницы: «Можешь у нее поселиться сперва».

Дело было поздней весной, дороги уж просохли, и путешествие обещало быть приятным, к тому ж это был путь в новую жизнь. Райский был полон всяческих надежд. Правда, когда он прощался с матерью, в голове у него мелькнула горькая мысль: «Увижу ли ее?» Мать плакала не переставая и благословляла сына, долго крестила отъезжающий экипаж, пока он не превратился в неразличимую точку на горизонте. Потом она перекрестилась сама, глядя на маковку ближайшей церкви, и промолвила, печально вздохнув:

– Вот мы и остались с тобой одни. Пошли в дом, что ли, чаю с горя напьемся. Что? Наливки тебе твоей? Это тоже можно.

А дорога и в самом деле оказалась гладкой. У купца был старомодный, но очень удобный и покойный дормез, в котором можно было развалиться и славно выспаться; а еще купец не пытался заводить досужих разговоров, а только смотрел в окошко и теребил бороду; когда перекусывал, молча, взглядом предлагал Райскому окорок или курицу. В общем, замечательный был человек.

Райский все время дороги был полон дум о будущем и надежд на будущее, сочинял в уме сообразные им стихи.

Но вот и Москва! Шумная, нарядная, многолюдная и многоголосая. Белокаменная! У Райского, который никогда прежде не выезжал из родного городка, даже голова закружилась!

Прибыв к месту, попутчики распрощались.

– Через полмесяца отбываю обратно, – сказал купец. – Вы со мной?

– Нет, – твердо возразил Райский. – Я останусь.