Читать книгу Мы росли у Охотского моря. Воспоминания и рассказы учеников и выпускников магаданской средней школы №1 - Л. С. Титов - Страница 13

В Находке нас поселили на эвакопункте, в грязных бараках, где ранее содержались заключённые, а может быть, отбывала срок и моя мама, довольно далеко от порта, и жили мы в этих бараках в ожидании парохода долгих 25 дней, до 20 июля 1944 года. Почти каждый день по эвакопункту разносился слух, что, мол, пароход уже пришёл в Находку из Магадана, разгружается, и мы скоро поедем. Корабли приходили и уходили, но мы всё сидели. Большой срок ожидания был нужен для сбора партии пассажиров, чтобы пароходу не идти порожняком.

Народу уже набралось много, народ жил уже в трёх бараках, человек 300–350. Эвакопункт наш за колючей проволокой стоял отдельно и охранялся. Что я особенно помню из этих 25 дней, так это горячее обсуждение женщинами Указа Президиума Верховного Совета СССР от 8 июля 1944 года о признании за женщинами права иметь внебрачных детей и записывать их на свои фамилии. Женщины Указ очень одобряли, так как война длилась уже долгие три года, война перемешала семьи, многие солдаты и офицеры оказались в плену или пропали без вести, и женщины в поисках опоры в жизни прилеплялись к другим мужчинам. К этому Указу было и негласное Постановление: народным судам предписывалось по первому желанию вольного человека расторгать его брак с половиной, оказавшейся в заключении, в психушке, или в немецком плену.

Что мы ели в Находке? Беженцам, как нас называли, давали талоны в столовую в обмен на карточки, но у меня не удержалось в памяти, чтобы мы все вместе ходили в столовую. Надо было идти весьма далеко, всходить на довольно высокую сопку – там и была столовая. Чаще всего мои провожатые посылали за обедом меня, я обедал в столовой, а их порции, не пролив ни капли, я должен был в барак принести в судках.

От нелюбившей меня дочери Марии Васильевны мне была дана директива – не зевать, когда на талоны будут давать банки американского лярда и американский же белый хлеб, который был упакован в промасленную желтоватую бумагу. Кукурузный хлеб был очень пышный, но довольно безвкусный. Если на буханку этого хлеба сесть, она сплющивалась, как губка, а потом снова принимала прежнюю форму. Этот белый американский хлеб с американским же лярдом был пределом наших мечтаний, его можно было съесть сколько угодно. Иногда у местных рыбаков, промышлявших в Японском море, мы покупали сушёную корюшку, мелкую такую рыбёшку, очень сухую, но вкусную. Её жевали целиком – с хвостом, головой и кишками. В общем, не голодали сильно… В Японском море мы иногда плескались, когда было очень жарко.