Читать книгу Мы росли у Охотского моря. Воспоминания и рассказы учеников и выпускников магаданской средней школы №1 - Л. С. Титов - Страница 26

Вспоминает Инна Клейн, которая второй из нас появилась на Колыме.

Инна Клейн: «В моих воспоминаниях ничего не сказано об отце моего папы, Якове Иосифовиче. Он был неординарной личностью! За участие в польских беспорядках во время восстания против царских властей Яков с группой крестьян был сослан в Сибирь. В Иркутске он познакомился с дочерью польского ссыльного Татьяной Исааковной Баронской. Яков Иосифович как еврей не получил право на проживание в Иркутске и был сослан в Бурят-Монгольский округ (Хоринский аймак, село Кульск), а Татьяна поехала за ним. В этом селе Кульске в 1907 году и родился мой отец Вениамин Клейн. Яков Клейн много лет работал у скотопромышленников агентом по закупке и перегонке скота. Яков был высоким и необыкновенно сильным, очень честным и порядочным человеком, пользовался громадным авторитетом и не только в своем селе. Мне запомнились только две истории, связанные с его необыкновенной физической силой. В Иркутске он заступился за еврейского юношу, которого избивали на улице несколько приказчиков около торговых рядов. Якова забрали и посадили в одиночную камеру. Потом в камеру вошли три человека, которые хотели с ним расправиться. Когда Яков встал, засучил рукава и снял сапог, взяв его в руку, и шагнул к ним – они просто остолбенели, а затем быстро ушли.

Однажды Яков Иосифович приехал в село по делу и видит большую суматоху: женщины кричат, бегут куда-то с детьми, мужчины возбуждены, стоят с кольями. По улице, гремя разорванной цепью, бежит громадный разъяренный бык. Яков крикнул мужикам, чтобы они схватили цепь и привязали хоть к какой-нибудь телеге или вообще за чтонибудь зацепили, а сам пошел навстречу быку. Яков Иосифович схватил быка за рога, остановил его и стал пригибать голову быка к земле. Бык не поддавался, цепь никто не схватил, все боялись… и тогда Яков ударил быка по голове в лоб изо всей силы кулаком. Бык постоял-постоял, потом зашатался, упал и умер.

В 1917 году Клейны переехали в Улан-Удэ. Яков Иосифович так и работал агентом по закупке и перегонке скота. Но в 1919 году он, прячась от белогвардейцев, перевез семью в Троицкосавск, а сам вступил в партизанское движение и командовал конным партизанским отрядом в боях против белогвардейцев. В 1922 году Якова по партийной линии переводят на работу в Центросоюз (Чита), а в 1924 году – в Хабаровск, куда переехала вся семья.

Вениамин Клейн учился сначала в приходской школе, затем в реальном училище и в средней школе.

Якова Клейна как настоящего большевика переводят по партийной линии в Иркутск и назначают директором магазина «Золото-скупка» с окладом 90 рублей. Это был партминимум, выше которого партийным не могли назначать зарплату. Но ему дали квартиру с телефоном! По тем временам это было настоящее чудо! Это был деревянный дом, который поделили пополам на две большие семьи. Клейнам досталась часть с входом со двора.

В 1924 году Вениамин Клейн вступил в члены ВЛКСМ и после окончания средней школы был направлен на работу в село Хабаровского края заведующим избой-читальней. С 1926 по 1929 год Вениамин работает секретарем ЦК МОПР в Ворошиловске, а в 1929 году опять в Хабаровске, откуда его направляют «для укрепления аппарата» в краевую контору «Союзхлеб» ответисполнителем. Вениамин занимается на курсах по подготовке в ВУЗ, а с 1930 года начинает учиться в московском Мукомольно-Элеваторном институте на инженерно-экономическом факультете».

Вениамин Клейн (из автобиографии. 16 апреля 1951 г.):

«Окончив институт, я был направлен в Иркутск, в краевую контору Заготзерно, начальником отделения, затем начальником сектора капитального строительства. В конце 1936 года я перешел на работу в Горжилсоюз начальником финансово-планового отдела… В 1939 году поступил на работу в трест Золототранс начальником планового отдела. В это же время родной брат был арестован и передал мне тревожную записку: «Уезжай! Уже спрашивают про тебя!» – Брат мой был чекист и имел награды, ему сам Тимошенко лично вручал наградное оружие.

После получения записки от брата я уехал на Колыму, в Магадан, в Дальстрой МВД СССР. По прибытии в Магадан в ноябре 1940 года я пришел в отдел кадров Главного Управления, который находился в маленьком деревянном домишке, и мои документы сразу же взяли и попросили подождать. И я был принят начальником ФИНО Управления связи Дальстроя… В 1941 году в феврале был переведен в аппарат Главного Управления Дальстроя на должность начальника отделения финансового отдела, затем был назначен заместителем начальника отдела, исполняющим обязанности начальника отдела и с марта 1949 года – начальником отдела сбыта Главного Управления Дальстроя».

Инна Клейн: «Папа пользовался большим авторитетом, он неоднократно избирался секретарем партийных организаций, был членом бюро и секретарем парткома Главного Управления Дальстроя. Награжден орденом «Знак Почета», медалью «За победу над Германией» и «30 лет РККА».

«Моя мама – Анна Дмитриевна Тигунова (1911–1993) была родом из Смоленской губернии. В 1912 году у неё умерла мать, а в 1914 году отец-офицер погиб в Империалистическую войну, и её с сестрой, старше мамы на два года, отдали в приют (детский дом). В году 1918 их с сестрой взял к себе путевой обходчик на железнодорожной станции Ховрино (тогда это было далеко от Москвы), а жили они в деревне Дегунино. У дяди Феди и тёти Марии детей не было, но была корова, козы, куры, огород, и девочки работали, как лошадки, но также работали тётя и дядя. Никогда их пальцем никто не тронул, и одеты они были даже в то тяжкое время, и никто не выдал, что они офицерские дети.

Сестра Марии, умирая, оставила в наследство моей маме швейную машину «Зингер». Надо знать, какая это была великая ценность, мама рано научилась шить, обшивала всю семью тогда и позже – нас. Мама хотела учиться и закончила школу, и они ей помогли выучиться на бухгалтера. Она работала в Москве на базе культтоваров.

Моя мама была одной из самых красивых женщин Магадана, даже в моём классе она была признана самой красивой мамой, она могла и умела делать всё. Рост 159 см, размер обуви 33, с темно-русыми волосами, громадными серо-голубыми глазами. И своими маленькими ручками мама умела рубить дрова, могла сложить печку, починить электрическую плитку, утюг, прекрасно вышивала, шила и пр. А ещё она очень хорошо пела, а на гитаре играть почти не умела.

Мама познакомилась с папой, когда он учился в Москве, и он увёз её в Иркутск, где я и родилась 8 июля 1933 года. В 1939 году мы с папой и мамой приезжали в Москву и 1-го мая ходили на демонстрацию на Красную площадь, и я видела всех членов Политбюро и Великого Вождя всех времён и народов. Они стояли на трибуне мавзолея, Сталин – в середине, в белом кителе, он улыбался и махал рукой. Я сидела у папы на плече, и мне было хорошо видно, так как мы шли во втором ряду от мавзолея. Счастью моему не было предела, потом в школе я на пионерском сборе об этом рассказывала и писала заметку в школьную газету.

У папы был старший брат, который работал в ЧК, участвовал в разгроме белых банд. Был награжден. В 1939 году он был арестован и сидел в знаменитой Иркутской тюрьме, где когда-то сидел адмирал Колчак. Я помню, как собирали ему передачи: лук, чеснок, чистое белье.

И однажды нам передали записку, в которой он писал, чтобы мой папа немедленно уезжал, взяв с собой жену, детей и мать, так как на допросах стали спрашивать про папу. Папа заключил договор на строительство Комсомольска-на-Амуре. Папина мама, моя бабушка, ехать отказалась. С ней оставили мою младшую сестру Галю, которой в июне исполнился год, и в августе 1940 года мы уехали в Комсомольск-на-Амуре. Там уже вольнонаемных не принимали.

Папа перезаключил договор на работу в Магадан. Мы поехали во Владивосток. Я помню, что мы долго жили за городом в бараках, окруженных колючей проволокой. И что меня поразило: на улице был натянут киноэкран и показывали кино. Больше всего мне запомнились картины «Остров сокровищ» и «Доктор Айболит».

Мы долго ждали нашей очереди на пароход, и в середине октября, в твиндеке – трюме, на нарах знаменитого парохода «Джурма» поплыли в Магадан. Плыли долго, 10–11 дней. А может, и больше. К нашему пароходу очень близко подплывали дельфины и два раза японские военные катера. В конце октября 1940 года мы приплыли в бухту Нагаево, порт Магадана.

Было раннее утро, и мы долго стояли на рейде.

Была настоящая зима, все сопки были покрыты снегом. Берег пустынный, домов не видно, и хотя прошло столько лет – эта картина стоит перед глазами. Причалов или пристани не помню. Были длинные доски с парохода на берег. Долго стояли мы на берегу и ждали, когда выгрузят из трюмов вещи. В багаже у нас был сундук, и его сгружали в сетке, краном. Сундук раздавили, и из него висел наш чугунный утюг, завернутый в мамину крепдешиновую белую кофточку. Все гадали, упадет или нет… Утюг не упал, мы много лет им еще пользовались, а из двух чемоданов при погрузке на грузовик у нас один украли.

Всех приехавших отвезли в бараки на Марчеканской сопке.

Помните песню?

Ни вишен, ни дяди Вани не было на Марчекане, а был длинный-длинный барак, поделённый на купе, как в вагоне, но без дверей. В такое купе селили по одной – две семьи. Нас было три человека в одном купе, видимо, потому, что папа был ИТР (инженерно-технический работник), и с нами была громадная немецкая овчарка.

В бараке была печка, удобства во дворе. Помню, что ночью было очень холодно. Мы спали на нарах все вместе. Овчарку Рикки клали в середину. Я обнимала ее, и мне было тепло.

В бараке жили долго. Детей было немало, и мы всю зиму играли, дрались в бараке, так как на улице было не только холодно, но и очень сильные ветра, такие сильные, что сбивали с ног, и невозможно было открыть дверь в барак. Родители очень рано уходили на работу, приходили поздно.

Папа в это время уже работал в аппарате Главного управления Дальстроя начальником отделения финансового отдела, а мама в ГРУ Дальстроя старшим бухгалтером. До города было прилично, а транспорта не было, всё пешком. Ходить было некуда, кругом только сопки и всё».