Читать книгу Крохи бытия - Лазарь Соколовский - Страница 26

Кони Айленд… Ласковый апрель

наконец-то. Океан в обнимку

с выскочкой-пловцом, что канитель

зимнюю сгребает. Паутинкой

вдоль по кромке скачет детвора,

взрослые колеблются повыше.

И какие их снесли ветра

из халуп, где так скучают мыши…

Что ж, смотри и слушай, занесло

коль самих за злачные пределы,

как ложатся чайки на крыло

в память дальних вод осиротелых.

Это не картинка, не подброс

ушлых журналюг на TV шоу —

это тот же горбится вопрос

судеб, наспех списанных, грошовых.

* * *

Променад на Кони Айленд

что парад:

под прибой, как под гитару,

ходят тройки, ходят пары

врозь и встречь,

не заботясь о проценте,

специфическим акцентом

красят речь.

О крутом каком-то Мише

слух: «Опять в кальсонах вышел

в магазин!»

О его товарке Кларе:

«Что нашел он в этой твари?» —

«Молода,

ну, а что с пустым умишком —

шкурой чует золотишко.» —

«Уж куда!» —

«Говорят, он не в накладе…»

Тема тонет в променаде,

где и спереди, и сзади

свой язык,

разве кто кавалерийски

пронесется по-английски —

не отвык…

С места враз: «Учили б что ли,

русский наш!» —

«Ша! Вписаться каждый волен

в антураж.» —

«А чего им не живется

у манхеттенских колодцев?

Там бы – пусть!»

В этом вынужденном крае

хоть кому-нибудь мешает

чья-то грусть

с юморком каленым рядом

колобком по променаду

во всю прыть —

филиал страны восточной,

поминаемой заочно.

Где б ни жить —

там концы и там начала

фарсов-драм,

по каким ни разметало б

по векам,

по пескам и по сугробам —

хрен сочтешь.

Не сказать – народ особый,

ну, а все ж…

Не чужая, не родная —

а своя,

словно птиц залетных стая,

алия

сколь властей перемотала,

сколь молитв перешептала,

если б впрок…

Здесь, покуда нет решетки,

без опаски, во всю глотку

говорок,

слово где, где полсловечка —

толкотня!

«Тут из нашего местечка

вся родня:

Дора с мужем, Сеня с Ритой,

Марк Ильич…» —

«В Кони Айленд дурка Галя!..

Ведь еще в Москве сказали —

в Брайтон Бич!» —

«Так пройдись, ведь рядом, детка!

Иль старо?» —

«Да совсем другая ветка

на метро…»

Писк правей: «Еще евреи…

мало, сел на нашу шею

этот зять…»

Бас левей: «Ну, коммунисты —

как-то ж вышли в программисты!

Что ж бежать…»

Чуть не в грудь: «Достанет нервов —

налетела эта стерва,

увезла…»

А вдогон: «В каком покое —

здесь у нас в соседях гои!» —

«Ну, дела!»

Сверху, снизу, как отмазка:

«Просишь ласки —

буржуазка!»

По сложившейся привычке:

«Ищешь стычки —

большевичка!»

И припев как бы с хворобы:

«Что с работой?..», «Как с учебой?..»

Словно гул молвы вселенской,

по природе больше женский,

потому и справедливый,

где приливы и отливы,

как хронометр сердечный,

аритмично бесконечны:

«Вот свезло – в стране заклятой,

да еще и с пунктом пятым!» —

«Жили, что ж…» —

«Выживали, а не жили.

Не желает в этой гнили

молодежь!»

«Деды делали революцию

на потом.» —

«Перманентная экзекуция

бьет кнутом.»

Искалеченные судьбы:

«Нам до внуков дотянуть бы…»

Затаенные надежды:

«Слава богу, не невежды,

обретут свою дорогу

понемногу…»

* * *

Кони, Брайтон… Мудрый океан

променадом этим не смутится,

что ему до языков, до стран:

войны, договоры ли, границы

здесь по фене. Катит он валы

наискось от берега, где дети

лепят крепость, оттиском былым

что еще случается на свете,

все еще кому-то не с руки

поделить по праву твердь и воды.

Бедные еврейские совки,

так и не обретшие свободы…