Читать книгу Привидения живут на литорали. Книга вторая - Леонид Алексеевич Исаенко - Страница 12

Ближайший песчаный мыс сходит почти на нет, подползая к морю, а в литоральной зоне внезапно дыбится остриями чёрных базальтовых скал, изъеденных ветрами и волнами, избуравленных животными-сверлильщиками – губками и моллюсками.

Скалы многофункциональны. Это – жильё, укрытие, место для засады и наблюдения. Это – преграда ветрам и течениям, идущим вдоль берега. Между ними под водой образуются микрозавихрения, водовороты – центры скопления пищевых объектов, стремительные сквозняки и зоны затишья, теневые и солнечные стороны, и всё это меняется местами в зависимости от времени суток, сезона года, а в наибольшей степени – от направления течения и силы прибоя.

Берег тоже интересен, здесь своя не менее любопытная жизнь, и я решаюсь побродить с фотоаппаратом, переключившись на фотоохоту за оциподами – крабами-привидениями, шустрыми и неуловимыми, словно солнечные зайчики.

На ровной без укрытий поверхности пляжа необходимо быть готовым в любой момент спасаться со всей возможной скоростью в любом направлении. Чего проще – удирать в случае угрозы головой, то есть головогрудью вперёд, но нет! Как известно, раки предпочитают в этом случае пятиться назад. Крабы же, в том числе и оциподы, давно усвоили, что лучше всего убегать боком, и в совершенстве овладели этой способностью, как и другой – на бегу мгновенно замирать, прижиматься к песку, тем самым избавляясь от демаскирующей тени, и исчезать из поля зрения даже остроглазых морских птиц. За эту способность их и окрестили крабами-привидениями.

Впрочем, у каждого народа свои сравнения и ассоциации, прибрежные жители Поднебесной за те же самые качества назвали их «белые кони».

С непостижимым проворством, словно биллиардные шары после сильного удара, разбегались они передо мной, и я не мог понять, как ни следил, куда они бросятся – вправо или влево, вперёд или назад. К себе они упорно не подпускали: я делал шаг, и они с невероятной быстротой, семеня выпрямленными ножками и привстав на цыпочки, будто не на песке, а на паркете, не отбегали, а откатывались на безопасное расстояние. На всякое моё движение они реагировали мгновенно; поневоле поверится, что виды покрупней способны даже застать врасплох и поймать мелкую птицу, – ведь их скорость свыше метра в секунду!

Крабы явно не хотели позировать, в каждом шевелении видели потенциальную опасность для себя и удалялись раньше, чем мне удавалось подойти ближе и навести на резкость, так что я всё время оказывался в центре круга диаметром в несколько метров. Держались они стайками штук по пятнадцать-двадцать и были совершенно одинаковы, выбрать одного и преследовать до измора оказывалось затруднительно, да и неизвестно, кто кого скорей уморит. Но попытка не пытка, и после нескольких неудачных покушений на их свободу, мне удалось отсечь от стаи самого нерасторопного краба и прижать к воде. Ему ничего не оставалось, как скрыться в подвернувшейся норке, где, по-видимому, он почувствовал себя в полной безопасности. Однако он крепко ошибся, раскопать её и извлечь отчаянно сопротивлявшегося пленника было не так уж и трудно.

Конечно, естественным врагам оципод – птицам, ночным хищникам – шакалам и лисам – сложновато ловить крабов, так как те загодя узнают об опасности, вероятно, по легчайшим сотрясениям почвы, но люди их перехитрили.

В этих краях промыслом крабов занимаются либо старики, либо дети, да и то ради забавы. Поступают они так: отсекают краба от норы или загоняют в нору, а входное отверстие закрывают обрывком сети, в которой тот и запутывается.

Крабы прекрасно знают расположение всех нор, и даже на совершенно ровной поверхности, где укрытие не видно с высоты нескольких сантиметров – максимального роста оципод – краб, почуявший опасность, бежит по прямой к ближайшему убежищу и оказывается в расставленной сети.

Ну, а я привязал свою добычу – будущую модель – ниткой к щепке, щепку воткнул в песок и отпустил. Краб, однако, не остановился на длине вытянутой нити, а, наматывая нитку на щепку и суматошно описывая концентрические сужающиеся круги, то и дело отрывался от этого занятия и хитровато поглядывал на меня перископическими глазами. Не теряя из вида щепку, я ползал вокруг краба на четвереньках, выбирая лучший ракурс, потому что краб на фоне песка сверху почти не виден. Но что это? Навожу на резкость, диафрагмирую – вот щепка, нитка, круги, след краба… а где же сам объект съёмки?

Увы, сообразив, что выпутаться невозможно, краб оставил мне на память привязанную ногу и драпанул. Оставшихся ног ему хватало, чтобы ничем не отличаться от полноценных собратьев и нисколько не уступать им в скорости. Краб, похоже, ничуть не жалел о потере, свобода дороже, тем более что при ближайшей линьке вырастет новая нога, не хуже прежней.

Я поднял трофей и рассмотрел это чудо приспособления для передвижения по песку. Никакого кровотечения ни из культи, ни из отторгнутой ноги не было, специальные соединительнотканные листки, действующие, как заслонки, сжали сосуды и остановили кровь.

По всем законам физики на сыпучей поверхности острые коготки должны погружаться в песок, затрудняя бег, но этого не происходит. Внешняя сторона ноги выше конечного сустава-коготка, изборождённого продольными ложбинками, покрыта поперечно выступающими валиками, состоящими из ряда округлых шипиков, наклонённых под некоторым углом к её поверхности. Благодаря этим особенностям строения ног со своего рода протекторами лёгкое тело краба погружается в песок только подогнутыми коготками и нижней частью второго сустава. А поскольку таких ног восемь, то площадь опоры вполне достаточна для передвижения краба по песку любой сыпучести.

…Погоня за крабами на солнцепёке вымотала меня окончательно. Подхожу к одиноко торчащей у самой воды грибовидной скале, переступаю через полузасыпанный песком, битыми ракушками и кораллами, выбеленный солнцем череп черепахи и валюсь в тень, умеряя сердцебиение.

Зрелище свирепо бьющих о камни волн при почти полном безветрии поражает своим величием. На море небольшая рябь, и лишь метрах в тридцати от меня поверхность воды как бы проваливается, чтобы ближе к берегу вспучиться, вырасти, стремительно пасть на скалы и с пушечной силы гулом разбиться о них.

И вот что любопытно. Именно в самых прибойных местах, где, казалось бы, не удержаться никакому живому существу, не выдержать могучего океанского наката, поселяются – и не просто поселяются, а цветут и благоденствуют – мягкие кораллы – альционарии. Они тоже разноцветные: зеленоватые, серые, коричневато-охристые. Эти кораллы интересны тем, что стоит дотронуться до одного полипа, как сжимаются все сразу и втягивают внутрь свои ловчие сети. Цвет всего сообщества мгновенно изменяется на однообразно розоватый, а сами полипы сморщиваются, как пересушенная груша. Сигнал тревоги очень быстро передаётся соседям. Но очень скоро вся колония каким-то образом получает сообщение, что он был ложным, успокаивается и, вернувшись в исходное состояние, снова принимается за добычу пропитания.

Альционарии можно было бы сравнить с каким-нибудь невиданными тропическими растениями, если бы они не были такими непостижимо гибкими и скользкими. Волны постоянно полощут стебли то в направлении берега, то обратно, но они не только не ломаются (попробуйте сломать верёвку!), но и не перестают выполнять свою работу – процеживать воду, извлекая из неё все, что может сгодиться для питания. Поэтому в их зарослях всегда очень чистая вода.

Как-то очень сильный прибой занес меня ненароком в этот подводный буш, и я очень долго кувыркался в противной склизости у самого берега, не имея никакой возможности выбраться из ласково-скользких объятий альционарий. Ухватиться и оттолкнуться было совершенно невозможно. Стебли кораллов проскальзывали между пальцев, камни обросли той же мелкощетинистой мыльностью. Идти я не мог, тут же падал сбиваемый волнами и кувыркался до тех пор, пока, натешившись моей беспомощностью, волны сами не вынесли меня к границе альционариевого сообщества.

…Сижу неподвижно, прислонив голову к выступу скалы, – какая-никакая, а тень. Вспугнутые моим появлением чайки постепенно мостятся на свои места и погружаются в бдительную дремоту. Моя неподвижность успокаивает обитателей пляжа. Боковым зрением замечаю, что из глазницы черепа, немо уставившегося в небо и казавшегося пустым, медленно, как и подобает настоящему привидению, возникает яично-жёлтый краб, удивлённо протирает глаза и зачарованно, но каждое мгновение готовый скрыться в убежище или удрать, рассматривает меня. И это его появление столь же таинственно, как и возникновение настоящего сухопутного привидения из тёмной комнаты, подвала или прямо из стены…

Я удивлён появлением краба не меньше, чем он – моим. Краб, будто сжатая пружина или боксёр перед боем, чуть колеблется на четырёх парах полусогнутых ходильных ног, клешни пятой пары – передней, не используемой при беге, с кажущейся беспечностью, словно провоцируя меня, вроде бы с задумчивостью, перебирают песчинки. Поверхность ослепительно жёлтого карапакса вся в мельчайших выпушках. Красавец, надо бы сфотографировать, но как? Фотоаппарат с телеобъективом под рукой, да ведь убежит, стервец, если шевельнусь!

Миллиметровыми движениями передвигаю аппарат, разворачиваюсь, взвожу затвор, навожу на резкость… Похоже, это заинтересовывает краба, но он продолжает переминаться с ног на ноги в нерешительности – бежать или нет? Кадр, ещё, ещё – и вдруг, бросив искушать судьбу, он тенью мелькает по песку и растворяется среди собратьев.

С замиранием сердца откладываю фотоаппарат, молю Бога, чтоб не попала внутрь песчинка, не вырвалась из держателя плёнка, чтоб удачно прошло проявление, да мало ли ещё какие напасти поджидают фотографа! И приходит момент, когда из ванночки с проявителем, сначала зыбко и нерезко, потом все более отчетливей и контрастней, проступают запечатленные теперь уж навсегда какие-то неземные черты краба-привидения, названного мною для себя луноходом. Этот миг воспринимается как награда…

Долго сидеть неподвижно тяжело. Солнце, подвигаясь к зениту, припекает всё жарче, тени под приютившей меня скалой почти не осталось. Отсюда хорошо видно каменисто-коралловое мелководье, спокойные воды обширной лагуны, лежащей восточнее. Одновременно хочется быть и в ней, и на берегу. Дальний край её ограничен и защищён от разрушающего действия волн скалистой грядой – рифом, выделяющимся белопенной дугой, начинающимся у мыска, где я сижу. Там бродят мои товарищи, отбирая образцы кораллов и моллюсков.

Я намерен, не удаляясь от мыса далеко в море, плыть к ним параллельно берегу. Судя по бурунам, гряда продолжается под водой, а в таких местах на стыке стихий, на первый взгляд мало приспособленных для подводных обитателей, жизнь, тем не менее, почти всегда богата и разнообразна. Какая она? Но прежде, коль выпала такая возможность, необходимо разобраться с крабами.

Вездесущие оциподы в самом деле, словно привидения, возникают из песка, перебегают с места на место, постепенно образуя круг, останавливаются, привстают на самые кончики лапок и, вытаращив стебельки глаз, невозмутимо разглядывают меня.

Семейство оципод относится к так называемым амфибийным крабам, то есть способным жить как в воде, так и на суше. В связи с освоением воздушной среды и долговременным пребыванием в ней, в их жаберной полости всегда сохраняется некоторое количество воды, благодаря чему жабры не просыхают. Для пополнения свежего запаса крабы должны время от времени забегать в воду, и резерва этого хватает, видимо, надолго, так как они не изъявляют особого желания прятаться в воде, да и загнать их туда довольно трудно.

На суше специальная дыхательная пластинка, выполняющая роль компрессора – скафогнатит, постоянно прогоняет воздух сквозь воду, находящуюся в жабрах, обогащая её кислородом, используемым для дыхания.

Не выпуская меня из вида, крабы продолжают жить обычной жизнью: бросаются вслед за каждой отступающей волной, что-то изучают, щупают во влажном песке и мгновенно отскакивают, едва следующая волна грозит опрокинуть их и затопить. Но они боятся не затопления, а того, что волной может оторвать от грунта и увлечь в море; они, конечно, не утонут, но выбирайся потом!

Если же крабу случается замешкаться, он старается всеми лапами заякориться в песке, прижаться к нему, уменьшить площадь тела – парусность, пропускает волну над собой, и затем, как ни в чём не бывало, продолжает бег. Ему и отряхиваться не надо, вода скатывается с панциря, словно он смазан жиром…

В краткие мгновения между очередными волнами оциподы успевают найти кой-какую добычу и отправить её в рот, чтобы потом снова ринуться на поиски. Но большую часть времени они проводят на совершенно сухом песке наиболее удалённого от моря участка пляжа, причём выбирают места с относительно ровной поверхностью, без водорослей и разного хлама, выброшенного морем. Впрочем, их, самостоятельно изучающих окрестности, можно встретить и довольно далеко от воды.

На пляже кое-где возвышаются невысокие, сантиметров до тридцати, конусы, возведённые из рыхлого и ненадёжного строительного материала – песка, и возле каждого из них вход в нору. Норы различной глубины: те, что ближе к воде – мельче, расположенные подальше и повыше – глубже. Все они достигают водоносного горизонта, избавляя тем самым спрятавшихся в них крабов от необходимости бегать в море для смачивания жабр, да и в случае осады можно сидеть да посмеиваться.

В период размножения самцы некоторых видов оципод роют норы особой спиралевидной формы. В зависимости от того, какая клешня первой пары ног развита больше – правая или левая, то есть краб левша или правша, норка закручивается по часовой стрелке или против. Одновременно рядом с норой воздвигается не очень правильный конус, часто с лихо сдвинутой набок остроконечной верхушкой, размеры же самого конуса зависят от влажности песка, размеров, силы, а возможно и умения строителя.

К сооружению новых и ремонту старых конусов крабы приступают с заходом солнца, так что к утру в местах их обитания, и где их никто не тревожит, весь пляж покрыт этими странными ритуальными пирамидами. Ночные работы вызваны, видимо, тем, что песок в это время влажнее, лучше слипается и конус выходит более высоким, что имеет в крабьей жизни первостепенное значение. Днём песок быстро высыхает и развеивается ветром, да и что за работа под испепеляющим солнцем?

Собственно, сооружается, копается – нора. Конус – побочный продукт, но некоторые исследователи считают, что и он имеет немаловажное значение в жизни оципод. В самом деле, как узнать размер норы? А вот так, ведь чем больше песка ушло на возведение конуса, тем глубже нора, тем сильнее её хозяин. Всё логично. Какая же красавица посмотрит на ухажёра, если тот не имеет своего угла или соорудил нечто непотребное! Это, к примеру, то же самое, что явиться на пати не в соответствующем времени и моде прикиде – позор!