Читать книгу Привидения живут на литорали. Книга вторая - Леонид Алексеевич Исаенко - Страница 15

Дно вдруг приблизилось, надвинулось и понеслось подо мной в сторону моря, набежавшая волна – может быть и девятая, кто их считал? – прорвавшись через бар, бросила меня на берег. Растопырив руки-ноги, пытаюсь затормозиться. Я знаю, до берегового рифа с ежами достаточно далеко, но на всякий случай выставляю перед собой на уровне головы руки в перчатках, ладонями поперёк движения, в одной пинцет, в другой нож.

Полёт мой замедляется, приостанавливается и почти с той же скоростью дно со створками битых раковин, кораллов и силуэтами рыб начинает мелькать в обратную сторону. Моя тень вспугивает затаившегося кузовка. Завибрировав хвостом, он с изяществом ожившего утюга совершает прыжок-полёт и скрывается в зарослях кораллов. Глубина резко понижается – риф! Цепляюсь за подходящий, достаточно массивный, коралл, приникаю к нему, пережидая накатные и откатные волны поменьше, затем отталкиваюсь и проплываю на мелководье, оставив риф с каньонами под собой. Сейчас прилив, и сделать это достаточно легко, в отлив же возможно только над стоковым каньоном.

Здесь в тёплой спокойной прозрачной воде можно плавать целый день без костюма. Постоянно меняющийся пейзаж с непугаными обитателями – рай для фотографа. Средняя глубина лагуны в отлив едва ли метр, но там, где риф прорезают каньоны, глубина возрастает до двух-трёх метров. В понижении лагуны, начале каньона, поселяются коралловые полипы наиболее требовательные к пище, солёности, свету и температуре, ибо к ним в первую очередь поступает свежая вода со всеми компонентами, необходимыми для жизни.

У вершин каньонов близких к поверхности воды и у их истоков в лагуне, очевидно, наиболее благоприятные условия для кораллов и всех сопутствующих животных; в глубине лагуны они значительно ухудшаются. Там выжили те виды, что смогли приспособиться к полуголодному существованию на диете обеднённой кальциевыми солями, вероятно, поэтому они очень хрупкие и нежные, попросту говоря, на свой коралловый манер – рахитичные. Часто эти кораллы родные братья и сёстры тех, что живут вокруг каньонов, но из-за различных условий среды в прибойной части рифа и в лагуне вырастают столь непохожими. Даже специалистов систематиков, изучающих кораллы, они легко вводят в заблуждение, и те до некоторых пор описывали всё новые и новые виды мадрепоровых кораллов рифостроителей, пока не копнули поглубже, не разобрались по существу.

На примере кораллов легко прослеживается генетический закон, суть которого в том, что одинаковые по генотипу животные при попадании в различные условия жизни разительно отличаются друг от друга по фенотипу, то есть по внешнему облику, по строению отдельных органов. В настоящее время число видов кораллов по данным последних исследований составляет менее тысячи. Но с этой цифрой не все согласны, и очевидно нас ещё ждут как новые открытия, так и «закрытия» в среде карликов, возводящих не только самые грандиозные живые сооружения на нашей планете, вполне сравнимые с неживыми – горами, но и самыми на этой планете долгоживущими. Возраст коралловых сообществ исчисляется столетиями. Часто гигантская колония вырастает из одного единственного полипа – прапраоснователя, едва различимого невооружённым глазом.

К сожалению, риф не такая уж надёжная защита для самых теплолюбивых видов кораллов, обитающих в лагуне. В годы с аномально сильным апвеллингом холодные воды проникают в лагуну, вызывая массовое отмирание полипов. Вполне достаточно температуре воды снизиться до плюс двадцати градусов, и уже через несколько часов начинается их гибель. Выживают только те, что расположены у самого берега или поверхности, они-то и дают потомство, вновь заселяющее лагуну и её окрестности.

Ещё хуже тем кораллам, что не прикрыты рифом. Они гибнут практически все. В семидесятых годах мне довелось побывать на одном из южных островов Сейшельского архипелага – Коэтиви. Этот остров по словам Кусто, посетившего его незадолго до нас, настоящее царство груперов, морских окуней. Но уже Кусто отмечал, что на Коэтиви мало кораллов, однако то, что увидели мы, разочаровало совершенно.

Сам остров, это – коралловый песок, намытый на риф. На нём расположена плантация выращиваемых для изготовления копры кокосовых пальм. По берегу он окаймлён зарослями казуарин, и прекрасен, как и все тропические острова. Но его подводная часть в те поры представляла удручающее зрелище – сплошная чернота мёртвого примыкающего рифа и безжизненность водного пространства над ним. Где груперы? Ни одного! С гибелью кораллов отсюда уплыли, расползлись, разбежались и его обитатели; те, кто смог, а кто не смог – погиб вместе с ним.

Обломки живых кораллов, да и отмершие, разрушаются прибоем, что-то выбрасывается на берег, истирается в песок, что-то служит основанием для поселения юных полипов и многочисленных видов прикреплённых животных, какая-то часть вымывается через каньоны на внешнюю сторону рифа и разносится течением вдоль берега или даже забрасывается на риф. Определённая доля кальция при истирании растворяется в морской воде и вновь поступает в оборот, новые поколения моллюсков, иглокожих, тех же полипов и других животных снова извлекают из воды углекислый кальций, являющийся основным строительным материалом их скелета.

В перечисленных выше абиотических процессах, происходящих на рифе, интересней всего проследить за судьбой части обломков живых кораллов.

Собирая коллекцию в музей института, я ещё в первой экспедиции обратил внимание, что некоторые участки мадрепоровых кораллов выглядят чужеродно и растут так, словно их кто-то неудачно и кое-как приклеил. При всеобщем стремлении всех веток расти под разными углами целенаправленно вверх, эти средней своей частью были монолитно прикреплены таким образом, что одна их половина росла вниз, а другая – вверх.

Сперва я считал это неким уродством, которое часто встречается в животном мире, но потом, во время работы в Йемене, провёл опыт. Отломал ветку у «оленьих рогов» и закрепил её на другом коралле – сделал привой, что совершенно нетрудно, так как благодаря своей шершавости они мёртво скрепляются друг с другом. Через некоторое время обнаружилось, что мой «привой» отлично прижился и тронулся в рост. Хоть и немного, но за год он не только прирос новыми ответвлениями, но и старые начали загибаться, как и положено.

Останки мёртвых кораллов покрыты сплошным ковром буро-зелёных кустиков водорослей. Кое-где в укромных местах, приоткрыв к свету устья, среди коралловых глыб и самым настоящим образом вмуровавшись в них скрываются жемчужницы, устрицы петуший гребень, тридакны и трохусы. Массивные, спирально завитые раковины трохусов после обработки соляной кислотой – в результате чего удаляется невзрачный внешний толстый органический слой и обнажается тонкий внутренний, перламутровый – становятся прекрасными сувенирами южных морей.

Конечно, между обломками породы имеются пустоты в которых таятся и мелкие, и достаточно крупные животные, в особенности ночные, но проникнуть туда совершенно невозможно – всё тесно спаяно, слито отмершими и живыми известковыми водорослями, домиками червей полихет, гидроидами и другими организмами.

Ближе к внутренней части лагуны появляются отдельные кусты грибовидных кораллов, зеленеют макушки мозговиков, последние имеют здесь уплощённый вид и совершенно не встречаются почти правильные шары, обычные для рифов Красного моря, Сейшельских, Амирантских и других островов.

Бирюзовая вода в лагуне прозрачней, чем вне её, но из окружающей пустыни ветер наносит изрядное количество пыли, оседающей на кораллах, отчего все они выглядят словно припудренными, монотонно серо-зелёными. Придонное пространство заполнено какими-то киселеобразными хлопьями, скапливающимися в понижениях. Плыть надо осторожно, так как из-за отсутствия течения поднятая муть долго не оседает и мешает любоваться рыбами и кораллами, молодые растущие верхушки которых светятся разноцветными неоновыми огоньками на всём обозримом пространстве.