Читать книгу Танцуя с тигром - Лили Райт - Страница 13

Мускулистая горничная с усеянным серьгами ухом провела Анну к Лоренцо Гонсалесу. Куратор музея был огромным мужчиной, который раздавался вширь почти так же, как и в высоту. Жиденькая бородка с трудом покрывала его дряблые щеки. Он был практически лыс, и его кожа выглядела анемичной, особенно на фоне белой guayabera[91]. Пыльные книги и увядшие растения дополняли унылую картину его рабочего кабинета. На груде бумаги лежала шахматная доска. Он играл сам с собой, то выигрывая, то проигрывая. Единственным признаком современности был календарь с котом Гарфилдом, который улыбался во все зубы.

Гонсалес протянул Анне теплую пухлую ладонь.

– Невероятно счастлив видеть вас здесь после наших приятных телефонных бесед. – Его английский был безупречен. – Присаживайтесь, мисс Рэмси. Ваш отец будет… – Он бросил в ее сторону быстрый взгляд.

– Нет, его здесь нет.

– Он приедет позднее.

Анна покачала головой.

– Он отправил вас в Мексику одну.

– Я сама себя отправила.

– Вы не коллекционируете маски.

Анну раздражало, когда мужчины превращали простые утверждения в вопросы, повышая интонацию в конце предложения, даже называя свое имя, но у Лоренцо Гонсалеса была не менее отвратительная привычка поступать наоборот.

– Я приехала, чтобы купить маску, но я не коллекционер.

Хранитель музея откинулся на спинку кресла и участливо спросил:

– Как там ваш отец? Вся эта история с центурионом была для него полнейшим шоком, надо полагать.

– Вы знаете? Здесь всем об этом известно?

– Всем, – хмыкнул он. – Это же узкий круг. Коллекционеры, исследователи, арт-дилеры, руководители музеев.

Только сейчас Анна поняла, что она была последней, кто об этом узнал.

– Все, чье мнение для него так важно.

– Но ваш отец не сдался. – Гонсалес пожал плечами. – Это хороший знак. Он верит в эту новую маску.

– Он верит, потому что вы верите.

– Я никогда не даю обещаний, пока не подержу вещь в руках, но я хотел, чтобы он получил шанс первым увидеть ее. Хочу делать своих клиентов счастливыми.

– Вы верите этому диггеру?

– Верите… – На лице Гонсалеса на миг показалась улыбка и тут же исчезла. – Поймите меня правильно. Я продаю предметы искусства. Я коллекционирую их. Я читаю. Пишу. – Он махнул рукой в сторону книжных полок. – Я знаком с исследователями из университетов, музеев, различных фондов. Я имею честь быть знакомым с миллиардерами и королями. Я знаю также и бандитов, нелегальных диггеров, контрабандистов. Я не боюсь никого из них. Все они нуждаются в моих услугах. Одним росчерком пера я могу превратить подделку в подлинник, а подлинную реликвию – в подделку. Видите, вы попали в хорошие руки.

Он изучающе посмотрел на нее и добавил:

– Ваша вера в отца очень сильна.

Ее вера – или отсутствие веры – Гонсалеса не касались. Анна решила сменить тему.

– Я собираюсь в Мехико ночным автобусом, – сказала она, надеясь, что Гонсалес предложит подбросить ее до города.

– Я бы забрал вас, но мне сначала нужно заехать в Пуэблу, так что прошу прощения, мы увидимся уже завтра на месте. Возьмите такси на автобусной остановке. Ваш отец должен был поехать с вами. Тепито не место для одинокой женщины.

Ничто так не раззадоривало Анну, как намек на то, что она не справится сама. Похоже, Гонсалес это чувствовал.

– В четыре, – сказала она. – Я буду там. Возьму половину суммы, а вторую часть отдам, когда лично увижу маску.

Хранитель музея покачал головой.

– Для подобных ему людей не существует слова «позже». Если вы не принесете всю сумму сразу, он продаст маску кому-нибудь другому. Таким людям не знакомо терпение. Думаю, вы понимаете почему.

– Но ведь небезопасно брать с собой…

– Если вы хотите безопасности, поезжайте в Zona Rosa и платите там в сто раз больше. Цена этой маски совершенно приемлемая, потому что ваш отец покупает ее первым. Естественно, существуют некоторые риски. – Гонсалес отодвинулся на кресле, создавая больше пространства для своего огромного живота. – Потом привезете мне маску, и я составлю для вас подробный отчет.

– А разве вы до сих пор не…

– Подлинность маски должна быть профессионально установлена, и только затем оценена стоимость. Сделать это по фотографии невозможно. А без документов у вас в руках будет не что иное, как украденная маска.

– Украденная?

– Незаверенная. Неизвестного происхождения. Ракушка, выброшенная океаном на побережье. Ее нельзя будет законно купить или продать. Маске нужна история. И эту историю дам ей я. – Он постукивал ручкой по столу, раздумывая. – Вы чем-то зарабатываете себе на жизнь, мисс Рэмси. Кроме той книги.

– Я – факт-чекер.

– Не понимаю.

– Я проверяю информацию перед тем, как она уходит в печать. Убеждаюсь, что все факты соответствуют действительности.

– Но ваша собственная книга была полна…

– Собственные ошибки заметить труднее всего.

– Как это верно… Факт-чекер. – Арт-дилер смаковал новое для себя слово. – Правда мало когда популярна. Выходит, что вы всегда честны – с семьей, друзьями, в отношениях с партнером.

– Мне приходилось говорить правду, – сказала Анна. – Теперь я стараюсь держать язык за зубами.

Помедлив с минуту, арт-дилер заговорил снова:

– Ваш отец хочет мести.

– Возмещения.

– Вы приехали в Мексику, в Тепито, ради него.

– У меня на то свои причины.

– Профессиональные.

– Профессиональные и личные.

Впервые за все время разговора Гонсалес выглядел удивленным.

– Какие личные причины могут заставить факт-чекера захотеть ацтекскую посмертную маску?

Это был его первый искренний вопрос, но у Анны не было ни малейшего желания отвечать.

Она промолчала. Гонсалес заерзал на стуле, затем, натужно улыбнувшись, произнес:

– Ну что ж, это объясняет все, кроме, пожалуй, моей комиссии.

– Может быть, стоит подождать и посмотреть, как все пройдет завтра?

– Думаю, нет… – Гонсалес притворился, будто всерьез рассматривал такой вариант. – Нет, боюсь, что такие дела нельзя откладывать на потом… Не то чтобы я не доверяю вам, просто мы едва знакомы.

Анна колебалась, спорить ли с ним, но решила поступить проще. Она сунула руку в рюкзак, вынула оттуда конверт и протянула его Гонсалесу. Если что-то пойдет не так, она знает, где он живет.

Анна возвращалась к zócalo, когда в рюкзаке завибрировал мобильный.

– Ты уехала, да?

– Уехала.

– Надеюсь, у тебя есть деньги.

Анна гордилась своим отважным поступком, но сейчас голос отца казался скорее взволнованным, нежели довольным. Она ответила, что деньги есть. Заметил ли он пропажу урны? Очевидно, нет. Она не станет заводить об этом разговор.

– Ты не должна была ехать, – сказал он. В трубке послышался стон старого кресла, заскрипевшего под отцом. Анна напряглась в ожидании звука падающих в стакан кубиков льда. – Я собирался поехать туда сам.

Она заметила следы, ведущие от магазина игрушек к papelería.

– Какой теперь из тебя путешественник, – ответила она. – Я сама здесь разберусь.

– Что за чепуху ты городишь! Завтра же я встречусь с тобой в Мехико.

– Не волнуйся. Я со всем справлюсь. Позвоню тебе, когда маска будет у меня.

– Где ты остановилась?

– В «Puesta del Sol», но…

– Спроси, есть ли у них свободный номер. Я вернусь потом с тобой в Оахаку. Или у тебя две кровати? Мы могли бы немного сэкономить…

– Я повторяю: не смей приезжать в Мехико.

Наверное, он уже успел сложить в чемодан свой любимый жилет цвета хаки, спрей-репеллент против насекомых и парочку аккумуляторов.

– К тому времени, когда ты приедешь, я уже заберу маску. Потом я отправляюсь в отпуск на неделю. Куплю что-нибудь из народного искусства. Позагораю. Все нормально. Завтра я встречаюсь с Гонсалесом. В Тепито.

– Тепито?

Анна улыбнулась:

– Да, такой там адрес.

Google Maps. Клик, клик – она не могла удержаться.

– Пускай твиггер подъедет в офис. Это безопаснее.

– У твиггера есть офис?

– В офис Гонсалеса.

– У Гонсалеса нет офиса в Мехико.

– А может быть, и есть. Этот парень – в каждой бочке затычка. – Отец все еще был не в духе. – Если бы я знал, что ты сорвешься и уедешь вот так, я бы ничего тебе не рассказывал. Твоя мать никогда бы мне не простила.

Ее отец грешил этим слишком часто. Экстраполировал, что Роуз могла бы хотеть, сделать или подумать. Анна мягко ответила ему, что счастлива быть полезной ему, семье.

– Мама поступила бы точно так же. Она нередко так делала.

Его кресло снова заскрипело. Отец встал, и Анна услышала его шаги.

– Ты ведь не идешь на кухню за льдом, правда?

Отец ответил отрицательно.

– Я серьезно. Никакого льда.

– Если тебе так нужно знать, я собираюсь помочиться. Я иду в туалет, так что, когда мы закончим говорить, я буду на восемь шагов ближе.

– Не вздумай принять коктейль в качестве успокоительного. Не надо этих маленьких папиных помощников.

Они говорили о его пристрастии к зеленому змию, используя кодовые слова и черный юмор. Дэниел Рэмси никогда не был мрачным пьяницей, скорее сентиментальным занудой, вечно плаксивым и оправдывающимся человеком, который неустанно восхвалял свою жену, возведя ее в статус святой. Твоя мама понимала меня. Она единственная, кто понимал меня. Анна перестала слушать. Ей хотелось вспоминать маму по-своему, так же, как и забыть те жуткие отцовские дни. Например, утро, когда она обнаружила его лежащим в своем кресле без сознания, в луже мочи.

– Я два года ни капли в рот не беру, – сказал он раздраженно. – Не волнуйся, мы отпразднуем маску всей нашей жизни газировкой и низкокалорийными крекерами «Трисквитс». – В голосе отца послышались нежные нотки: – Позвони мне, когда добудешь ее.

Анна заверила его, что отправит сообщение.

Он вздохнул.

– Я показывала тебе, помнишь? Это очень легко. – Она снова объяснила, как обращаться с мобильным.

В конце разговора он сказал, что любит ее. Анна ответила взаимностью. Обычно они не проявляли друг к другу такой нежности. Вместо того чтобы подбодрить Анну, его слова лишь напомнили ей о том, как она одинока.

Стоявшая около papelería девушка накручивала прядь волос на тонкий палец. Ее кожа была безупречной. Анна попыталась представить себя шестнадцатилетней, все еще невинной, одетой в яркое желтое платье и купающейся в лучах солнечного света, томящейся в предвкушении взрослой жизни.

Вода. Кофе. «Маргарита». Чтобы попасть туда, куда ей хотелось, Анне понадобилось три напитка. Она с новыми силами шла в наступление, немного оклемавшись после турбулентности и трудностей перевода, – собиралась сесть на ночной автобус до Тепито.

За ее столиком в кафе открывался чудесный вид на zócalo. Теперь Анна понимала, чем это местечко так очаровало ее родителей. Благоухающие розовые сады обрамляли сцену. На кованых скамейках джентльмены преклонного возраста сгибали свежие газеты. Манил к себе стоявший на коленях чистильщик обуви. Zócalo – слово, которое перекатывалось на языке, как музыка. За соседним столиком расположилась веселая мексиканская семья, выбравшаяся в город побаловать себя колой. Без сомнения, они примут ее за туристку, женщину, которую волнует только обменный курс да ледяные кубики в коктейле. Откуда им знать, что она прочесала всю Мексику, путешествуя с отцом на дешевых автобусах еще девчонкой, маленькой, посапывавшей во сне проказницей, которая так любила забираться на колени к женщинам.

У кафе взревел и припарковался мотоцикл. Его владелец обвел взглядом кафе, выбрал столик рядом со столиком Анны и расположился за ним. Для мексиканца он был достаточно высок, черты лица выдавали сильного, но несобранного человека. Одетый в джинсы и вылинявшую футболку, он вел себя с той богемной беспечностью, которая так возбуждала Анну и одновременно вызывала у нее отвращение. Длинные, до подбородка, волосы были стянуты резинкой. Вид у мужчины был отсутствующим, как будто его тело прибыло сюда за несколько минут до его мыслей.

Вот он, твой высокий темноволосый незнакомец. Теперь затащи его в душ.

Мужчина заказал эспрессо, поджег сигарету, раскрыл блокнот. Анна притворилась, будто наблюдает за какими-то детьми около собора, запускающими в небо сигаровидные воздушные шары. Он изучал ее. По коже пробежала дрожь, и Анна сделала тщетную попытку сообщить своим видом нет, хотя прекрасно знала, что после второй «маргариты» ответ будет возможно. Целомудрие, как и воздержание, – добродетель, о которой лучше вспомнить завтра.

– Эти дети прекрасны, – произнес мужчина на английском.

Анна обратила внимание на детали: его мимолетную улыбку, футболку, истрепанную ветром, темные круги под глазами. На волосках руки засохла синяя краска. На большом пальце было широкое серебряное кольцо, а на толстой цепочке висел кулон – маленький шарик.

– Я люблю детей только на расстоянии.

– Вы еще не готовы к материнству. Меня однажды просили стать отцом, но я отказался от этого предложения. Каждый должен знать свое место. – Он затушил сигарету. – Вы американка? – Это предположение разозлило Анну. Ей хотелось походить на шведку в хорошие дни. На немку в остальные. – Вы в отпуске, – продолжил мужчина, раскрывая ладони. Он знал ее историю наизусть. – Планируете посетить музеи, Монте-Альбан, купить сувениры у местных детишек?

– Вообще-то, я работаю.

– Работаете? – Он бросил взгляд на ее «маргариту».

– Я пишу книгу о мексиканских масках.

Эта ложь сорвалась с ее губ с невероятной легкостью. Ее отец говорил то же самое в каждом rancho[92], которое они посещали. Прошли годы, а это утверждение звучало лишь немногим менее убедительно, чем прежде.

Мужчина вертел в руках костер[93].

– Книгу о резчиках масок?

– Резчиках, масках, истории народного творчества…

– Вы здесь ради Карнавала. – Мужчина сжал ладони в кулаки. – Охотитесь на тигра?

Анна наклонила голову к плечу.

– Я всегда охочусь на тигров.

Он представился. Сальвадор Флорес. Художник. Его студия находится в трех кварталах от zócalo. Он пригласил ее в гости. Анна подумала, действительно ли он счел ее привлекательной или проделывает этот трюк обаяшки-художника со всеми extranjeras[94], как тот тщедушный аргентинец, которого она встретила в Сан-Мигель-де-Альенде и который пригласил ее посмотреть свои картины в стиле уичоли[95]. Она пришла к нему домой – как она могла быть такой наивной, такой доверчивой? – но картин там не оказалось; были лишь пожелтевшие газетные вырезки о мероприятии, которое прошло лет десять назад. Они поболтали. Он попытался поцеловать ее; в его дыхании смешались ароматы жженого сахара и дыма. Она встала, чтобы уйти, и волновалась, что он насильно заставит ее остаться, но он просто посмотрел ей вслед, как будто она была обычной прохожей.

– Вы приехали за масками именно туда, куда нужно. – Он наклонился. – Известно ли вам, что маска не считается подлинной, пока в ней не станцуют? Романтично, не правда ли? Если вы действительно хотите познакомиться с резчиками, вам стоит нанять гида. Кого-нибудь, кто знает местность, говорит на испанском. Я провожу туры, если вам интересно.

Так вот чего он хотел. Конечно. Анна водила пальцем по лежавшей на столе ложке.

– Я справлюсь сама.

– Вы говорите по-испански?

– Me defiendo[96]. – Я смогу защитить себя. Я выпутаюсь.

– У вас есть машина?

Анна покачала головой.

– Вы прежде были в Оахаке?

– Еще ребенком.

– Без машины, без знания языка, без опыта. М-да… – Он понимающе кивнул. – Значит, вам нужен туристический гид.

Анна почувствовала необходимость защитить свою воображаемую книгу.

– Нет, я ненавижу туристов.

Возражение выглядело смешно, и Анна, раздосадованная, обвинила художника в том, что он вынудил ее искать оправданий. В своем платье в цветочек и «маргаритой», коктейлем, который давно стал клише – избитым, но все таким же вкусным, – она выглядела типичной туристкой. Ей нравилось чувствовать себя путешественницей, а не туристом, но это было сродни тому, как утверждать, что ты духовен, а не религиозен.

– Интересно, как со своим начальным испанским вы собираетесь задавать вопросы о духах их животных, о том, как бог входит в древесину и остается в ней, какое это чувство – исполнять танцы своих праотцов? Или вы планируете просить у всех только «маргариту»?

Он был прав, хотя и вел себя довольно дерзко. Отец Анны часто жаловался именно на это. Резчики масок тушевались, когда речь заходила о бизнесе. Они бормотали что-то невнятное. Некоторые вообще говорили только на языке науатль. Они не доверяли американцам, не разрешали фотографировать себя и свои работы.

Неожиданно у столика Анны появились две девчушки в лохмотьях и предложили купить жевательную резинку. Художник отмахнулся от них:

– No, niñas[97]. Скажите своей маме, что вам пора в школу.

Тут он закусил губу, будто что-то больно ранило его. Анна смягчилась:

– Возможно, вы правы, – сдалась она. – Но прежде чем нанять гида, мне хотелось бы проверить его квалификацию.

Он выпрямился.

– Конечно, без проблем.

– Насколько хорошо вы знаете Сан-Хуан-дель-Монте?

– Я там родился.

– У вас есть автомобиль или только мотоцикл?

– У меня есть автомобиль.

– Вы говорите по-испански?

– Me defiendo.

– Какое место самое красивое в Оахаке?

– Если я стану рассказывать о нем каждому встречному, оно утратит свою прелесть.

– Последний вопрос. Вы знаете Томаса Мэлоуна?

Художник поставил чашку с кофе на стол.

– Томаса Мэлоуна?

– Он коллекционер.

– Никогда не слышал о нем.

Художник махнул рукой официанту, тот принес чек на крошечном подносе. Настроение мужчины резко изменилось, он перестал поддразнивать Анну и выглядел раздраженным. Он не смотрел на нее даже сквозь солнцезащитные очки. Анна удивилась тому, что ее это задело, но тем не менее это было так. Она пригляделась и поняла, что шарик на его шее был маленьким глобусом. Ей захотелось расстегнуть замок цепочки и утащить этот глобус к себе в карман.

– Вы уходите?

– Работа не ждет.

Подтекст был ясен, как день: у него действительно была работа, а у нее – нет. Художник бросил на стол поцарапанную золотую монету в десять песо.

– Подождите, – быстро сказала Анна. – У вас есть визитка? Сейчас я собираюсь в Мехико, но, возможно, позже мне понадобится гид.

– Обычно я работаю только через профессиональные турагентства.

– Но вы только что сказали…

– Обратитесь к Долорес, которая работает на площади. Она дешевле.

– А может быть, я не хочу того, кто дешевле.

Анна уловила его тактический ход – теперь, когда он убедил ее в том, что она нуждается в услугах гида, ему доставляло особое удовольствие отказываться.

– Действительно? В каком отеле вы остановились? – Он коснулся своих висков, изображая мага, который вызывает духов. – Позвольте угадать. «Puesta del Sol»?

Анна развела руками.

– Это довольно милое заведение.

– Моя тетка – dueña[98].

Анна не нашлась что ответить. Заявить, что отель невзрачен, означало неминуемо оскорбить чувства его тетки. Но и защищать его достоинства было довольно глупо.

Художник заметил затруднительное положение, в котором оказалась Анна, и улыбнулся:

– Не волнуйтесь. Я знаю, что оно убогое. Pobrecita[99]. Этот отель – все, что у нее есть.

Отодвигая кресло, он встал и произнес фразу из первой главы учебника испанского:

– Buena suerte con tus aventuras[100].

Анна сразу поняла двусмысленность этого пожелания.

Она швырнула на стол последнюю имевшуюся у нее визитку.

– Тепито будет хорошим приключением.

Он остановился.

– Тепито? В Мехико? Не стоит ехать туда. Там небезопасно.

– Именно поэтому я отправляюсь туда.

Он встретился с ней глазами. Какую бы игру они оба ни вели, Анна только что положила себе в копилку важное очко. Но в этот момент зазвонил его мобильный, и преимущество было упущено.

– Dígame, cariño[101].

Нежно сжимая мобильный, Сальвадор рассеянно махнул на прощание рукой и вышел из кафе. Через несколько секунд двигатель его мотоцикла взревел, закашлялся, как заядлый курильщик, и железный конь исчез за углом; потом неожиданно появился снова, описывая круг. Круг почета. А может быть, Сальвадор просто что-то забыл. Вскоре мотоцикл окончательно скрылся из вида.

Анна с грустью смотрела на опустевший столик. Внутри щемящей болью кольнуло одиночество. Ее охватила ярость. Конечно, она знала, что маска, в которой танцевали, ценилась выше маски для туристов по тем же причинам, что и английский гардероб предпочитали вешалке из IKEA. И потому же, почему старую привязанность ценили больше, чем новое увлечение, – она была редкой.

Она знала, что внутренняя сторона маски была не менее важна, чем лицо: серьезные коллекционеры искали обильную патину, следы носки аксессуара, о чем свидетельствовали грязь и пот танцора. Она могла посетовать на зловредного жука-древогрыза (насекомое, которое повреждало маски, прогрызая в них мелкие поры) и обсудить действенные методы борьбы с этим вредителем. Она могла рассуждать о влиянии африканских масок на творчество Пикассо. Или поговорить о работе Джеймса Энсора под названием «Маски против Смерти» и процитировать наблюдения автора: «Маска означает для меня свежесть цветов, роскошный декор, дикие неожиданные гримасы, очень пронзительные выражения лица и изысканное беспокойство». Она могла бы рассказать о том, что ее жизнь и была тем самым изысканным беспокойством, которое ей никак не удавалось остановить. Она могла бы рассказать ему, что отправилась в Мексику, чтобы развеять прах своей матери и помочь отцу возродиться. Да, она знала эти гребаные глаголы на испанском языке и произнесла бы их, перестань он говорить на английском хотя бы ненадолго.

Анна закурила свою сто девяносто девятую сигарету. Оглянулась по сторонам в поисках более-менее стоящих мужиков, но вокруг были одни чертовы туристы в кепках, копающиеся в своих поясных кошельках. Ну и хрен с ним. Он подумал, что она идиотка, а она и впрямь идиотка, раз позволила ему так о себе подумать.

Телефон завибрировал, и на экране появилось сообщение. Дэвид. Нам нужно поговорить. Выпьем Charley’s.

Анна бросила телефон в сумку экраном вниз. В палатке на углу владелец магазина развешивал мягкие игрушки. Барт Симпсон с выпученными глазами болтался на крючке. Вот таким она оставит Дэвида – беспомощно болтающимся на ветру.

Она махнула рукой официанту.

– Señor, otra margarita, por favor[102].

Конечно, вторая «маргарита» была ошибкой. Ошибкой, которую Анна привыкла совершать. Фирменной ошибкой. Она могла бы взять ее своим вторым именем.