Читать книгу Танцуя с тигром - Лили Райт - Страница 4

Когда девушка из магазина канцелярских товаров сообщила, что ее семья переезжает в Веракрус, у Хьюго появилось ощущение, будто кровь покидает его тело. Он спросил: «Когда?», и Лола ответила: «Через две недели». Он спросил: «Давно ли ты об этом знаешь?», и Лола ответила: «Я узнала от них только вчера». Хьюго бродил взад-вперед по магазину, затем изо всей силы ударил кулаком по прилавку – потому что она уезжала от него и потому что в Веракруcе каждый мужчина сможет увидеть то, что увидел он, и вдохнуть тот аромат, который вдыхал только он. И то, что сейчас принадлежало лишь ему, может быть украдено любым мужчиной, который заглянет за канцелярскими принадлежностями.

Как хороший пожар, их любовная история началась с бумаги. Хьюго собирался написать двоюродной сестре в Техас, и ему понадобилась та самая тончайшая, тоньше крыла бабочки, бумага, на которой даже самые твердые намерения выглядят как мечты. Он вошел в papelería[18], и стоявшая за прилавком девушка улыбнулась. У него замерло сердце. Она была в желтом платьице с белым бантом, словно школьница, ошеломительно свежая и женственная. На ее руках были тонкие кружевные перчатки без пальцев, которые застегивались на кнопку. Первый посетитель заплатил за ручки, второй попросил сделать копии документов. Дверь со звоном захлопнулась, оставив их вдвоем, Хьюго и девушку, в окружении карандашей, компасов и ручек с невидимыми чернилами.

– Чем я могу помочь вам? – спросила она.

И Хьюго показал ей свою похоть, алую, как персидский ковер. Девушка игриво накрутила прядь волос на палец, намекая мужчине, что она способна дать многое, стоит ему только захотеть. В своих мыслях Хьюго коснулся ее так нежно, как только мог, легонько провел кончиками пальцев по ее молодому бедру. Он был садовником, человеком, который умел обращаться с требовательными цветами. Его вожделение льстило ей, и он это видел. Ей доставляло удовольствие чувствовать себя соблазнительной в глазах незнакомца, пирожным в кондитерской, слишком красивым, чтобы его съесть. Он был мужчиной. Может быть, одно только это оправдывало, почему он так хотел девушку в желтом платье, почему он не спросил, сколько ей лет. Если уж она была достаточно взрослой для работы в papelería, то, значит, вполне могла справляться с деньгами и мужчинами. Хьюго произнес в точности то, что вертелось на языке:

– Я пришел за канцтоварами, но увидел тебя.

Он подумал о своей жене. Ее лицо возникло перед ним в прорвавшемся в магазин луче света, и она глядела на него так укоризненно, что он отвернулся. После этого он больше не думал о ней. Ни тогда, когда льстил девушке, ни тогда, когда нежно коснулся подушечкой пальца внутренней стороны ее руки. Ни тогда, когда он повел ее в подсобное помещение, сунул руку ей между ног и обнаружил, что девушка из магазина канцтоваров ходила на работу влажной и голодной.

Каждый день после обеда Хьюго возвращался. Однажды он тайком взял наушники девушки, послушал песню Ромео Сантоса – «Если я задеру твою юбку, разрешишь ли ты мне»[19] – и сделал собственное «Непристойное предложение». Он поцеловал ее в ухо, запустил пальцы в ее волосы, провел мелом по ее коже, оставив на ней подобие тату. Когда из зала послышался голос покупателя: «Здесь есть кто-нибудь?», он прижал к ее горлу линейку. После того как дверь захлопнулась, девушка засмеялась и лизнула его ладонь. Его желание вспыхнуло, как головка спички. Он хотел взять ее невинность. Он хотел построить для нее пирамиду, которая доставала бы до самого солнца. Он хотел посадить ее в клетку, кормить ее гуавой и вливать в нее свое семя каждый день. Он хотел, чтобы это дитя подарило ему дитя, которое переживет их обоих. Она назвала его Papi[20], беря его в рот. Все-таки она уже не была ребенком. У нее была грудь. Волосы. Ее атласные перчатки были выбраны в тон трусикам. Она была настолько взрослой, что он не мог помочь ей с домашним заданием. Он швырнул книгу по математике обратно на прилавок, поднял подол платья девушки и медленно вошел в нее, шепча:

– Ты маленькая школьница. Вот все, что я знаю.

Но сейчас она уезжала от него. Костяшки его пальцев были разбиты в кровь. Он видел, как люди в ярости били стены, и только сейчас понял, какое это удовольствие. Он снова ударил.

– Basta![21] – воскликнула девушка и потянула его за руку. – У меня есть для тебя кое-что.

Она нагнулась, ища что-то под прилавком. Хьюго рухнул на стул. Девушка уселась ему на колени, узкие джинсы дразнили его бедра. Она протянула ему упакованный подарок. Он развязал ленту, стараясь быть аккуратным и показать себя с лучшей стороны. Это была книга об истории ацтеков. Хьюго видел, что она гордилась этим взрослым подарком, и удивлялся, почему она выбрала именно эту книгу. То ли потому, что он разговаривал на науатль, языке мексиканских науа, своих предков, одного из первых ацтекских племен. А может быть, тем самым ей хотелось сказать ему, что однажды она поступит в университет, станет больше чем просто продавщица, забеременеет в двадцать лет, будет рожать детей и жить в доме с двумя комнатами и металлическими опорами для второго этажа, который никогда не построят. Он переворачивал страницы – Акамапичтли[22], ацтекские воины и жрецы – и чувствовал себя безнадежно слабым перед этими храбрыми мужчинами. Лола погладила его по голове, стараясь утолить мужскую печаль. Натруженная рука Хьюго вцепилась в подол ее платья.

Она прочла вслух:

– Ацтекские жрецы проводили человеческие жертвоприношения в честь каждодневного восхода солнца. Быть принесенным в жертву было высшей честью для смертного, это значило, что его душа станет богом и будет вечно жить в раю. Жрец вводил избранного воина в Великий Храм Теночтитлана, вспарывал ножом его грудную клетку и вырывал бьющееся сердце.

Лола, обвив руками его шею, спросила:

– Если бы тебя принесли в жертву, как долго твое сердце билось бы для меня?

Она флиртовала с ним и выглядела безумно счастливой.

– Вечно, моя желтенькая школьница. Я бы преподнес тебе свое сердце на золотом блюде и после того, как ты меня съела, навечно остался бы жить в тебе.

Удовлетворенная ответом, девушка поцеловала его в ухо и продолжила читать:

– Затем из жертвы готовили блюдо, и каждый, кто отведал плоти, считался защищенным. Голову нанизывали на жердь, чтобы остался только череп, а содранную с трупа кожу жрецы надевали во время религиозных церемоний. Ничего не пропадало зря. Постоянные убийства задабривали богов и гарантировали равновесие во вселенной. На следующее утро небо окрашивалось в розовый цвет, словно в память о крови, пролитой в его честь.

Девушка уронила сандалию на шлейках и пошевелила пальцами на ногах.

– Это как Иисус. Сын Божий умер за наши грехи. Теперь во время таинства причастия мы вкушаем его плоть и кровь.

– Как любовь. – Хьюго заглянул ей под блузку. – Я проливаю свою кровь ради тебя.

У Лолы внутри все похолодело.

– Какую кровь? – насмешливо спросила она. – Какую жертву ты бы принес во имя нашей любви? Ты приходишь сюда и проливаешь себя внутрь меня, а потом идешь домой к своей толстой жене и курам. Если бы ты любил меня, то оставил бы свою уродливую жену, женился бы на мне и наказал бы моего отца, который подглядывает за мной, когда я раздеваюсь.

Хьюго нежно взял ее за подбородок.

– Это неправда. Твой отец – юрист.

– Мой отец – юрист, который подглядывает сквозь щели в дверях.

– Я убью его и украду тебя.

– Тебе нет до меня никакого дела.

Хьюго отвесил ей пощечину. Она схватилась за щеку, но не заплакала. От холодности ее взгляда у него замерло сердце. Он приник лицом к ее груди и вдохнул запах ее тела. Она пересмотрела слишком много мыльных опер. Она играет роль.

– Твой отец и пальцем тебя не коснулся, – произнес Хьюго.

– Его желания не дают ему спать по ночам. Он крадется по коридору, как рысь.

Хьюго казалось, что он отступает, теряя преимущество. Он не хотел ни жениться на девушке, ни вредить ее отцу. Его устраивало текущее положение вещей, каждый идеальный желтый день, и так много раз подряд – ровно, как книги на полке. Он даже полюбил магазин канцтоваров: запах чернил, яркие ручки и блокноты под стеклом. В магазине он снова чувствовал себя мальчиком, только с бонусом в виде секса, того самого вечно недостающего удовольствия, которое каждый мальчик расценивает как награду, едва успев повзрослеть.

– Дай мне время, – попросил он. – Я все улажу.

Но он ничего не уладил. Каждый день на той неделе он приходил домой и отправлялся к своим цветам, а потом набрасывался на еду, словно долгое время голодал. Когда жена спросила, что с ним не так, он ответил, что все в порядке, и тогда она заварила ему чай из трав, росших у них во дворе, и попросила совета у знахарки, которая приготовила любовное снадобье, и побрызгала его носки.