Читать книгу Танцуя с тигром - Лили Райт - Страница 6

Анна изо всех сил давила на педаль газа. Несмотря на прохладу, она опустила стекла окон.

Голые деревья, каменные стены и классический рок на радио. Каждая песня напоминала ей пьяные медленные танцы в чьем-нибудь подвале. Она не любила. Она не была любима. И в том, и в другом была ее вина.

Она планировала вернуться домой и встретиться в Коннектикуте с отцом. Вдали от городской суеты она соберется с силами. Такой утонченный эвфемизм, чтобы определиться с тем, что, черт побери, делать дальше. Придется рассказать отцу, что она передумала и что ей, в конце концов, нужны деньги. Выяснить, когда и сколько. Она бросит Дэвида и съедет с их общей квартиры. Отменит свадьбу. Отменит медовый месяц. Никакого месяца. Никакого меда. Какой же надо быть идиоткой, чтобы впасть в такую зависимость от него, присосаться к нему, как жирный клещ к собаке.

Она отхлебнула «Хосе Куэрво» из грязного кофейного стакана. В носу тут же почувствовалось блевотное послевкусие текилы. От крайней степени усталости ее скулы посерели. Она почти не спала. После своего умопомрачительного выхода в свет в образе женщины-кошки она провела ночь, свернувшись клубочком на футоне своей подруги по йога-классу Хармоники. Осушая бутылку шардоне и щедро поливая постель слезами, она проверяла входящие сообщения на телефоне в догадках, огорчен Дэвид или чувствует облегчение. Как она могла не заметить происходящего? Ведь была же та ночь после их поездки в Китай, когда он сказал: «Я не чувствую близости между нами». Она сидела рядом с ним и пошутила в ответ: «И насколько же близко я могу к тебе подобраться?» Наверняка его новая помощница Кларисса сумела подобраться невероятно близко. По всей видимости, многие женщины с удовольствием подбирались близко к Дэвиду и его видеокамере. Кем он себя возомнил – Энди Уорхолом?[34]

Ей не стоило позволять себе вздремнуть часок. Она всегда ненавидела эти короткие промежутки дремоты, которые высасывают из тебя последние соки, но в тот момент для нее было важно выглядеть свежей на мероприятии у Дэвида, придать лицу храбрость, а образу – харизму. Если получать удовольствие от чужих страданий – злорадство, то каким словом назвать обиду на успех любимого человека? Мелочность. Нет, предательство. Конечно, она надеялась, что выступление Дэвида произведет фурор в богемных кругах. Она хотела этого для Дэвида, но даже больше – для самой себя и ее отца.

В комнате для гостей было чисто. Анна рухнула на белоснежные простыни. Они были украшены монограммой. ДОФ. Дэвид Оливер Флэкстон. Подарок от его матери. Узость односпальной кровати была ей приятна, Анна словно была гостем в своей собственной жизни: чемоданы собраны, отъезд – завтра. Через час она проснулась, вытянула ноги и пальцем ноги почувствовала что-то мягкое в дальнем конце кровати. Кремовое, с кружевами, сотканное из нежного шелка.

Это было не ее нижнее белье. Эти бежевые, песочные, верблюжьи, желтовато-коричневые, палевые, цвéта молодой кожи, цвéта свежего бисквита, цвéта экрю, телесные трусики бикини c потяни-за-меня лентой на каждом бедре могли бы принадлежать худенькой младшей сестричке Дэвида, да только у него не было сестры, и у Анны тоже ее не было. Возможно, это была гостья. Какая гостья? Такое откровенное белье Анна носила в ту пору, когда спала с едва знакомыми мужчинами. Подобное нижнее белье она носила до Дэвида.

Она подбежала к его шкафу, проверила висевшие там рубашки, порылась в ящике с носками. В поисках чего? Визитки? Еще одних трусиков? Кто покидает квартиру без нижнего белья? Счастливые люди. Люди, которые только что потрахались.

Ноутбук Дэвида лежал на его столе. Анна открыла верхний ящик, где находилась стопка распечатанных паролей, и выбрала один. Имя пользователя Google: DFlakston. Пароль: Plastic. Никогда прежде она такого не делала.

Его папки входящих сообщений были заполнены. Миллион срочных писем об открытии выставки. В подпапке с темой «Личное» были письма от матери. Подпапка «Налоги»? Разный хлам. «Страховка»? Страховка! Отчего бы не заглянуть сюда? Email’ы от Клариссы, его помощницы. С вложениями. Еще пара кликов, и Анна увидела саму Клариссу. Молодую, стройную, со спортивной фигурой и вообще без нижнего белья.

На светофоре у ресторана «Swifty’s» Анна плеснула себе еще текилы. Потом съела маринованное яйцо. Белок. Поддержание водного баланса. Если она будет есть как можно меньше, а пить как можно больше, то вскоре сумеет проскользнуть сквозь замочную скважину в новый мир. Как наиболее тактично отозвать сто пятьдесят приглашений на свадьбу? Или плохие новости уже растеклись в широких кругах самостоятельно, как сточные воды после дождя?

Пробка у торгового центра. «Hardee’s»[35]. Метро. Красный свет. Анна увидела в зеркале свое отражение. Время преобразиться. Забыть об образе преданной невесты, заботливой гусыни, корзины для раздельного сбора мусора. Вернуть старую Анну. Пьющую, курящую, сексуальную шлюху. Если мужчина, который ненавидит женщин, – женоненавистник, то кто тогда женщина, которая ненавидит мужчин?

Умная женщина.

Анна зашла в супермаркет, купила продукты. Весь рацион ее отца состоял из сыра и арахиса, которые остались после Рождества. Она приготовит ему обед. Из пяти групп продуктов. Тканевая салфетка. Отец обязательно оценит ее старания. Подъезжая к его дому по дороге, вымощенной гравием, Анна почувствовала, что ее голова вот-вот взорвется. Обветшалый дом. Очередной провал. Покосившееся крыльцо. Потрескавшаяся краска. Запущенные кусты. Как мог человек, увлеченный искусством, настолько забросить свое жилье? Тонкая пелена снега укрыла дом и двор вокруг него, как будто природа решила задрапировать весь этот беспорядок белой простыней. Когда он распродаст коллекцию, она настоит на том, чтобы покрасить дом и забор.

Она надула пузырь из мятной жвачки, с силой хлопнула дверью машины и прошла по замерзшему двору. Что она скажет отцу? Это он познакомил ее с Дэвидом. Они встретились на благотворительном вечере. Дэвид скрывал отсутствие интереса к маскам. Ее отец скрывал отсутствие интереса к Уорхолу. Довольно скоро Анна стала тем, что их объединило.

Она дошла до крыльца, взялась за перила. Почувствовала тупую боль в груди. Тяжелая пустота опустилась ей на плечи, заполнила легкие, мешая стоять прямо. C достоинством. Когда-то это отличало ее мать. Ее маму. Анна с грустью посмотрела через поле. Отсюда ей была видна сосна, стоявшая вдали.

Анна постучала и толкнула переднюю дверь от себя.

Отец как обычно сидел в любимом кресле. Несмотря на то, что коллекционер Дэниел Рэмси давно ни с кем не встречался, он по-прежнему одевался со вкусом и выглядел так, как будто в любую минуту был готов принять у себя распорядителя музея или прочесть лекцию в уважаемом университете. Плиссированные брюки. Рубашка со стоячим воротничком. Его любимый аляповатый жилет цвета хаки с множеством карманов, которого Анна стыдилась.

Он поднялся, чтобы обнять дочь, и его усталое лицо озарилось улыбкой. Он всегда радовался встрече с ней, отчего Анне было не по себе. Ей следовало бы навещать отца чаще.

– Какой приятный сюрприз.

Анна принюхалась. Сила привычки. После смерти матери отец пил с таким же удовольствием, какое раньше испытывал от появления в его коллекции новых экспонатов. Его коллекция мексиканских масок была признана самой большой в стране. Его страсть к алкоголю ничем ей не уступала. Понадобилась серьезная авария на автомобиле, чтобы убедить его в необходимости лечения от алкогольной зависимости, которое он неохотно посещал. Анна все равно волновалась.

Она оставила продукты на кухне и отправилась в гостиную. Она собиралась рассказать ему обо всем, но слова как будто застряли у нее в горле.

– Как прошло открытие? – наконец спросил отец, откидываясь на спинку кресла. – Я планировал его посетить, ты знаешь.

Анне удалось удержать отца от бокала пунша.

– Толпа клонов Уорхола. Ты бы плевался от отвращения. – Она огляделась. Стены гостиной были испещрены крошечными дырочками, словно расстреляны из дробовика. Единственное напоминание о том, что когда-то здесь висели маски. Она собралась с духом и выдавила из себя: – Помнишь, я говорила, что мне не нужна моя часть денег, что ты можешь вложить их в свое дело? Так вот, скорее всего, они мне все-таки понадобятся.

Отец почесал подбородок, избегая встретиться с ней взглядом.

– Они уже все подписали? – спросила Анна. – Ты никогда не рассказываешь мне новости.

Отец посмотрел в окно отсутствующим взглядом.

– Есть небольшое препятствие, – нерешительно произнес он. – Скажу иначе. Есть две новости. Одна – хорошая, другая – плохая.

Он вел себя очень странно. Анна настороженно уточнила:

– Какая плохая?

– Я хотел бы, чтобы ты прочла это сама.

Он подошел к письменному столу, достал из ящика конверт и протянул Анне письмо от Метрополитен-музея. Анна пропустила вступительные абзацы приветствия и прочла: «К сожалению, музей вынужден приостановить переговоры относительно приобретения коллекции масок Рэмси вследствие вызывающих беспокойство неточностей и несоответствий в документации. Нашему расследованию поможет любая информация о происхождении масок, а особенно документы, подтверждающие продажу. В частности, у нас есть опасения по поводу масок, связанных с Эмилио Луной и Рикардо Родригесом. У этих изделий обнаружены признаки фальсификации, отделки в древнем стиле и искусственной ржавчины. Мы также не уверены в достоверности книги “Танцуя с тигром”, где та же самая ложная информация, которая вызывает у нас опасения, представлена как факт».

У Анны пересохло во рту.

– О чем они говорят? Информация, которая вызывает у них опасения?

– Там приложен второй листок с исследованием.

Список содержал две дюжины пунктов, сопровождаемых цитатами из их книги.

«После изучения образцов дерева и краски наша экспертная группа подтвердила, что маски военачальников, фото которых помещены на тридцать седьмой странице, изготовлены не в начале века. Очевидно, они были созданы в течение последних десяти лет. Вопреки утверждению на сто двадцать второй странице, маски саранчи никогда не использовались в ритуальном танце в городе, именуемом Санта-Катарина. В Мексике существует девять селений с названием Санта-Катарина, но ни в одном из них не проводится “Танец урожая”. Эти рабочие маски являются исключительно декоративными и, вероятно, вырезаны для коммерческого использования».

Анна пробежала глазами по списку. Выходит, не только Метрополитен отказывается приобрести их коллекцию. «Танцуя с тигром», книгу, в создании которой она помогала отцу, обвиняют в недостоверности. В течение десятилетий отец мечтал об издании первого справочника мексиканских масок, но он никогда не закончил бы эту работу, если бы за дело не взялась Анна, оставившая место редактора в независимом издательском доме. В то время она перебивалась на халтурках, проверяя факты, – и за счет Дэвида.

Анна откинулась на спинку стула.

– Не могу в это поверить.

– Для них это возможность хорошо повеселиться, когда новости разлетятся по Сети.

– По Сети?

До Анны не сразу дошло, что позор может быть публичным. И кто тогда станет нанимать факт-чекером[36] человека, который не смог довести до ума собственную книгу?

Отец саркастично усмехнулся:

– Это сочная история для блогеров. Кто-то обвинит нас в мошенничестве. Кто-то будет более тактичен и скажет, что мы просто некомпетентны.

– Ты знаешь о мексиканских масках больше, чем кто-либо другой в этой стране! – вспыхнула Анна.

– Любой может ошибаться.

– Ты много пил.

– Можешь обвинить в моем алкоголизме глобальное потепление. Все кончено. Сейчас во мне столько алкоголя, сколько в той засохшей ветви за окном.

Та засохшая ветвь за окном принадлежала умирающему плющу. Анна посмотрела на дату отправки письма. 5 января 2012 года.

– Оно пришло месяц назад. Ты ответил? Они просят документы. Неужели у тебя ничего нет?

– Только журналы, но ничего официального, что могло бы их удовлетворить, – ответил отец и со стуком поставил стакан. – Почему я должен выполнять их работу? Позволять им отправить доцента по истории искусства в джунгли, чтобы проверять мелочи. Они что, думают, что я покупаю эти маски в сувенирных лавках? – Он перешел на фальцет. – Прошу прощения, сеньор резчик. Вы упаковываете их в подарочную бумагу? Ах да, и будьте любезны, выпишите подробный чек.

– Это моя вина. Я должна была вникнуть в это. Ты не ожидал подделок в народном искусстве, в отличие от антиквариата?

– Искусство подделки так же старо, как и само искусство. Это не твоя вина. Ответственность за эту книгу лежит на мне. Я ничего не рассказывал тебе, потому что не хотел расстраивать.

Отец потянул за рукоять, и подножие его кресла поднялось. Он скрестил руки на животе и прикрыл глаза.

– Мне нужны эти деньги, – произнесла Анна. – Тебе нужны эти деньги. Это твое выходное пособие. – Его спокойствие разъярило ее еще больше, но она старалась держать себя в руках. – Похоже, ты не так уж и огорчен.

– Поначалу я был в ярости, но сейчас все позади.

– Они могут ошибаться. Ты знаком с резчиками, а не они.

– Я предполагаю, что они правы, – ответил отец и приподнялся в кресле, поставив ноги на пол. – Но ты забыла о хорошей новости.

– И какова же хорошая новость? – почти рявкнула Анна. Меньше чем за двадцать четыре часа она потеряла жениха и семейное состояние.

– Вчера я получил занимательный email из Мексики.

Он передал ей ноутбук. На экране была изображена бирюзовая, выполненная в технике мозаики маска с крупными белыми зубами. Одного глаза не хватало. Анна отметила эти детали без энтузиазма.

– Неплохая маска, – равнодушно произнесла она.

– Величественная маска. XV век. Эпохи ацтеков. Только что найдена в Мехико. Она продается. Лоренцо Гонсалес ведет эту сделку…

– Кто нашел эту маску?

– Твиггер[37], – ответил отец и повернулся в кресле.

– Кто?

– Твиггер. Черный археолог-наркоман. Сидит на метамфетамине. Американец.

– Но как этот твой американский твиггер вообще попал в Мехико?

– Думаю, добрался на автобусе.

Анна закатила глаза. Другие дочери так бы не поступали.

Отец грыз дужки очков.

– Этот твиггер довольно знаменит в определенных кругах.

– И чем же он известен?

– Нежным прикосновением. Зорким глазом. Он не археолог, но, несмотря на это, именно ему удалось открыть значительные находки. Он любимец фортуны. Счастливый обладатель шестого чувства. – Отец словно преисполнился покровительственной гордости то ли за себя, то ли за этого землекопа – Анна не сумела понять.

– Конечно, наркотики – его движущая сила. Он зависим. Постоянно нуждается в деньгах, в дозе. Это ужасающе печально, но что мы можем поделать?

– Отправить его в центр реабилитации.

– Я ему не мать.

– Или отец…

– Эти твиггеры вообще удивительные парни, – углубился в историю отец, в голосе которого чувствовалась теплота. – Они работают, как ломовые лошади, выдерживают по нескольку дней без еды. Прочесывают пещеры, не оставляют на находках ни царапины. А этот парень – лучший из лучших. Ну вот. Я пересылаю тебе письмо Гонсалеса.

– Сколько?

– Десять тысяч.

Анна взвыла.

– Это посмертная маска доколумбовой эпохи. Ей пятьсот лет. Мечта коллекционера, и эта мечта может достаться именно мне. Завтра я вылетаю в Мехико, чтобы встретиться с Гонсалесом, затем мы отправимся на встречу с черным археологом. Гонсалес будет курировать сделку. Он дал мне слово…

– И сколько оно стоило?

– Комиссия – две тысячи долларов, и она того стоит. Гонсалес руководил Национальным музеем антропологии в штате Оахака. Еще один специалист, ставший арт-дилером. Сейчас он – главный эксперт по доколумбовой эпохе. То, что он скажет о маске…

– Я знаю. Много раз говорила с ним по телефону. Итак, это хорошая новость? Еще одна маска?

– Я перечислил Гонсалесу залог, – продолжал отец, не обращая внимания на тон Анны. – У нас эксклюзив на сорок восемь часов – до среды. Я плачу черному археологу без всяких посредников, при встрече. Наличными. – Он махнул рукой в сторону спальни, где, по всей видимости, хранились деньги. – Конечно, проще было бы лететь прямо в Мехико, но Гонсалес настаивает на предварительной встрече в Оахаке. Что тут поделаешь.

За окном падал мокрый снег, в сумерках росли рыхлые серые сугробы. В среднем сон длится от пяти до двадцати минут; факт, который Анна где-то вычитала и запомнила. В этом у нее был талант: легко справляться с мелочами и проваливать серьезные дела.

Их книга лежала на кофейном столике. Анна столкнула ее на пол.

– Пойми наконец, Метрополитен не собирается ничего покупать, поэтому еще одна маска ничего не изменит. – Она знала, насколько безжалостно звучат ее слова, но ничего не могла поделать. – Не будет никакого «Дэниел Рэмси» большими золотыми буквами на входе.

Возмущенный, отец выпрямился в кресле, Анна знала, что за этим последует.

– Дело не во мне, – с презрительной холодностью произнес он. – Метрополитен – самый большой музей в Соединенных Штатах. Четыреста галерей. Более пятидесяти галерей, посвященных азиатскому искусству, семьдесят две галереи – европейская живопись. Угадай, сколько помещений посвящены американскому искусству? Две. Это позор, и они об этом знают. Метрополитен – это энциклопедический музей, которому не хватает множества страниц. Некоторые люди, очевидно, незаметны. Искусство некоторых стран не имеет значения.

– Папа, я знаю. – Она слышала эту проповедь миллионы раз. – Они все равно не будут строить галерею ради одной маски.

– Ради этой они построят. – Отец просто сиял. – Ради этой единственной маски откроют галерею Роуз Уайт Рэмси, с участием международной прессы и торжественным приемом по случаю открытия. Наша книга будет переиздана с соответствующими разъяснениями. Изображение маски будут печатать на открытках и футболках. Этот диггер даже не подозревает, что он нашел. Я уверен, что он прекрасный землекоп, эксперт в веществах, распространение которых контролируется законом, но он не искусствовед. – Дэниел Рэмси едва не парил над креслом. – Он выкопал не просто какую-то второразрядную реликвию. Это посмертная маска Монтесумы.

От новой абсурдности Анна и вовсе потеряла дар речи. У отца блестели глаза. Он верил в это. И он хотел, чтобы она тоже поверила. Она подумала, что он, возможно, пьян. Трезвый пьяный, если такое понятие существовало.

– Того Монтесумы? – переспросила она. – Не может быть. – И тут Анна вспомнила о слухах, которые не так давно подвергала сомнению. О Снежном человеке и сосущей кровь чупакабре. – И ты веришь в эту маску, потому что какой-то наркоман прислал тебе письмо?

– Гонсалес прислал мне письмо. Он безоговорочно доверяет этому землекопу.

– Гонсалес, – фыркнула Анна. – Я не верю ни одному из них. И даже если бы это было правдой, как бы ты переправил эту драгоценную реликвию через границу? В трусах?

– Я больше не собираюсь играть по правилам.

– Что это значит?

– Гонсалес даст маске официальное заключение, скажем, что это часть «старой европейской культуры». До 1970 года. До ЮНЕСКО. Да, это обойдется дороже, но черт с ним.

– Значит, он тоже лжец. Я думала, что он уважает…

– …деньги и желает искусству добра. Он хочет, чтобы я приобрел эту маску для «Коллекции Рэмси». Если я не куплю ее, это сделает Мэлоун. И тогда ее больше не увидит никто, кроме его домработницы и ее метелки для уборки пыли. Или Рейес пустит ее на дверную ручку.

Томас Мэлоун был давним конкурентом ее отца, которого Анна никогда не встречала, но ненавидела с раннего детства. Мэлоун был моложе, богаче и жил в Оахаке, любимом городе Дэниела Рэмси. Словом, у того были все причины для зависти. Оскар Рейес Каррильо был мексиканским наркобароном, которого ее отец знал только из-за его репутации, из разговоров шепотом в арт-кругах, где его имя висело в воздухе, как дым.

– Или… – продолжал отец, – ее отправят в музей в Мехико, откуда она будет украдена в течение года.

– Не так уж и плохо.

– Ты знаешь, сколько зарабатывает охранник музея в Мехико? Двести пятьдесят в неделю. И ты думаешь, он кристально чист?

– Так, значит, мы должны украсть эту маску первыми? Вот это американский дух.

– Мы ничего не крадем. – Отец побагровел. – Современное законодательство в сфере культурного наследия игнорирует важную роль коллекционера. Мы – те, кто охраняет искусство. Мы храним его у себя, бережем и защищаем от негодяев. Что сделал Эрнан Кортес, когда Монтесума наградил его золотыми чашами? Переплавил их. Кроме того, ты забываешь, что галерея будет названа не в честь меня. Это будет галерея имени Роуз Уайт Рэмси. Это были деньги твоей матери. Моя работа, но ее деньги. Она любила эти маски так же сильно, как и я.

Любовь. Она оправдывала все. Вот почему он пил. Вот почему он коллекционировал маски. Вот почему не женился во второй раз. Ее родители встретились на аукционе. Мама вела бухгалтерию в мастерской реставраторов, оценивала карнизы и лампы в стиле Тиффани. От антиквариата до масок было недалеко, и она влюбилась в мужчину, который коллекционировал маски. Отец так никогда и не оправился после ее смерти. Не могла с этим смириться и Анна. Ей было всего десять, она была девочкой, маленькой девочкой, которая выросла без мамы. Она возмущалась, слыша, как отец возвышенно описывает личные потери. Преувеличивая свои печали, он попирал право Анны на ее собственные.

– Мама не любила маски. – Голос Анны звучал безжизненно. – Она любила тебя. Она любила Мексику.

У отца задрожали руки.

– Любое большое достижение требует приверженности и преданности. Твоя мама понимала это, как никто другой.

– Ты даже не похоронил ее. – Анна метнула взгляд на спальню. – Вечно находил новые оправдания. О, мои колени. О, моя спина. Есть одна маска, которую я хочу купить… Она так хотела в Мексику.

Отец поднял стакан. Анна настороженно следила. Они ступили на новую территорию. Она не знала, чего ждать и что говорить.

– Пепел, – фыркнул он. – Глупая романтическая идея, которую она записала в своем дневнике, а теперь ты пытаешься склонить меня к этому. – Он подался вперед, глаза его блестели. – Твоей мамы больше нет. Что бы я ни сделал, это не вернет мне ее. Но эта посмертная маска может дать жизнь «Коллекции Рэмси».

Анна схватила ноутбук и бросилась в кухню. Google. Она ударила по клавиатуре.

– Давай-давай! – крикнул ей вслед отец. – Ты не веришь мне. Поищи. Прочитай историю. В «Кодексе Мендоса»[38] есть абсолютно идентичное описание. Змеи, венчающие лоб, наросты. Бирюза и нефрит ценились дороже золота, потому что зеленые камни оберегали их владельца в преисподней. Sitio[39] выбрано идеально. В окрестностях Теночтитлана, в километре на север от Великого Храма, Монтесума мог быть тайно похоронен. Весь Мехико – сплошное кладбище. Мексиканское правительство понятия не имеет, что творится под землей. Возможно, следует раскопать целый город, но на это нет денег. Кого ты предпочитаешь? Живых или мертвых? Настоящее или прошлое? Ты читаешь?

– Читаю.

– Открой Британский музей. У них самая большая коллекция мозаик…

– Я уже там.

Анна собрала волосы в конский хвост.

– Монтесума Второй умер в 1520 году. Его то ли убили испанцы, то ли забили камнями собственные подданные за попытку задобрить Кортеса. Его смерть была неожиданной. Ему было пятьдесят три года. Тело бросили в реку. Никаких упоминаний о маске. Нет, подожди, его слуги вытащили тело и кремировали его… В те времена было принято проводить погребение вместе с посмертной маской, чтобы умерший безопасно отправился в загробный мир, однако никто никогда не находил масок, принадлежавших императору. Коллекционеры искали их на протяжении долгих столетий… Бла-бла-бла. Священный Грааль. О, пожалуйста. Подобное сокровище, будь оно найдено, было бы бесценным.

Анна посмотрела на холодильник. Он был пуст, но, не зная об этом, нельзя было бы предположить, что в нем ничего нет. Внешне он не отличался от полного.

– И сколько сейчас стоит «бесценно»? Какова цена мексиканского Тутанхамона?

Отец закашлялся и что-то сплюнул. Он часто это делал. И дела становились хуже.

– Грубое сравнение. На самом деле я не знаю. Шесть миллионов. Это число вслепую. Но точно не меньше. Я отдал бы тебе эти деньги. Ты была бы свободной. Твои дети ни в чем не нуждались бы.

Анне не было дела до детей. Она думала о Дэвиде. В голове зарождалось подлое, низменное желание.

Отец словно прочел ее мысли.

– Мне хочется увидеть лицо Дэвида на следующем заседании экспертной комиссии, когда он узнает эту новость, – сказал он. – Не думаю, что он высоко ценит то, что мы делаем.

Анна тоже с удовольствием посмотрела бы на это лицо.

Отец снова закашлялся. Он был не в состоянии путешествовать. У него были больные колени. Его испанский всегда оставлял желать лучшего. Он с трудом насыпал зерно в кормушку для птиц и оплачивал счета. Он был слабым человеком с великой страстью или великим человеком со слабой страстью. Она должна была простить его. Она пыталась.

– Это последняя маска. – Его голос почти не долетал до нее. – Последняя маска, которая спасет все остальные. Твоя мама достойна этого.

– Подожди еще минуту. Я не дочитала.

Но она не читала. Она на цыпочках прокралась в спальню отца. На прикроватной тумбе она нашла банковский конверт, в котором похрустывала пачка банкнот. Она положила ее в карман, взяла с полки урну с прахом матери, а из шкафа ее дневник. Урной служила мексиканская talavera[40], расписанная синей и белой глазурью и закрытая пробкой. Анна забрала урну, дневник и конверт на кухню и положила их на обеденный стол. Что дальше?

Отец все еще говорил, и его речь подкупала, голос был почти кающимся:

– Я не буду ничего делать, если ты действительно против. Я не хочу бороться из-за этого. Скажи мне, что ты думаешь. Я доверяю твоему мнению.

Это было больно. Больно, потому что он имел в виду именно то, что сказал. Сейчас он полагался на ее суждение. Этот естественный переход к искренности должен был бы порадовать Анну, но вместо этого она вдруг ощутила странное одиночество. Она подошла к рукомойнику и налила себе стакан воды. Глаза были сухими. Живот болел. В этом рукомойнике ее мама мыла посуду. Она надевала резиновые перчатки. Она подпирала семена авокадо зубочистками и ждала, когда они пустят корни.

– Папа, а где твои маски?

– В подвале. Метрополитен привез их обратно. Двадцать два ящика.

Она услышала боль в его голосе. Отец стал очень сильным после того, как бросил пить, но сколько разочарований он мог вынести?

Анна надавила на переносицу. Ей хотелось быть счастливой женщиной, которая может обрести и любовь, и сокровища, но на улице был февраль, листья с деревьев облетели, а отец хотел вернуться в Мехико, где умерла ее мать, и, возможно, собирался тоже покинуть этот мир именно там. Он любил ее, но полагал, что изучение мексиканского искусства – его высшая цель и призвание, и, вероятно, так оно и было. Анне, слишком взрослой, чтобы играть ребенка, который хочет внимания, было сложно спорить с этим чувством внутренней пустоты.

– Что ты там делаешь? – позвал отец.

– Готовлю тебе обед. – Ей пришла в голову еще одна мысль. – А не находил ли этот твиггер какую-нибудь урну или что-нибудь еще кроме маски? Или там была только она?

– Мне ничего не известно об урне. Думаю, осколки уже могли откопать до него.

Анна нарезала тонкими ломтиками бекон и бросила его на раскаленную сковороду. Тяжелый запах свинины ударил в нос. Он был до боли знаком ей, и оттого душа Анны наполнилась печалью и ностальгией. Каждое воскресенье они с Дэвидом жарили себе бекон, а потом занимались любовью и читали газеты в свете разгоравшегося утреннего солнца.

Она протерла полки на кухне отца влажной губкой. Бледно-серое небо за окном пересекали три вороны. Предзнаменование смерти. На полке лежала буханка белого хлеба. Еще одна дурная примета. Все, что угодно, могло быть предзнаменованием смерти, если думать о ней достаточно долго. Конец срока годности. Морозильная камера. Метла. Совок. Мусор, подлежащий вторичной переработке.

Только пластмасса жила вечно. Пластмасса – счастливый материал.

Когда бекон стал хрустящим, она сделала сэндвич, положила рядом с ним мелкую морковь, гарнир из овощей, богатый витаминами, и поставила тарелку на тахту у ног отца.

– Забудь о Мексике, – сказала Анна, избегая встречаться с ним взглядом. – Посмертная маска – это всего лишь очередная ложь.

И, прежде чем он успел что-либо возразить, она ушла, сославшись на то, что ей пора бежать. И сбежала. С урной, дневником и конвертом.