Читать книгу Катерина - Лора Вайс - Страница 5

Катя который раз сникла… Спасали только хлопоты по хозяйству, да прогулки со Стешей, та уж очень забористо рассказывала о своем женихе, мол извелся весь, до чего хотелось будущую жену ощутить.

Сидели они на лавочке у дома Стеши, семечки кушали, шептались и то и дело смехом заливались.

– Я тут давеча баб Вере рассказала о Кольке, думала совета спросить какого, а то ведь снасильничает ирод, совсем проходу не дает, – Стефания подсела к подруге поближе.

– А она чего? Небось, шум подняла?

– Ага, как же. Она мне поведала свою историю. Вот уж никогда бы не подумала, что наша баба Вера такая лихая искусительница была, – и снова захихикала. – Дед чуть ли не на стенку лез. Она то возьмет и как бы невзначай к нему на коленки ухнется, да еще и поерзает, тот аж испариной покрывался, а когда вместе на речку ходили, так вообще творила срам, дед бывало не выдерживал, бежал в кусты пар выпускать.

– Даже думать боюсь, что после свадьбы было.

– Что, что… свекры аж из дому уходили, лишь бы не слышать стонов да воплей.

– Видно, это у вас семейное, – улыбнулась Катя. – Ты тоже своему покоя не даешь. Жопой-то крутишь, а потом еще жалуешься.

– А чего бы и не покрутить? После свадьбы уже неинтересно будет.

– Ох, Стешка. Вы друг друга стоите.

– Тут не поспоришь, все ж каждой твари по паре. Вот мы и нашлись с Колькой. А к тебе кто-нибудь сватался? Ходил же вроде один…

– То давно было и, кажется, не правда.

– Вот заберет тебя дядька в столицу, а там от женихов отбоя не будет.

– Чтобы забрать, ему для начала приехать надо. Мне уже и не верится. И знаешь, если не приедет, переживу. Лидия Васильевна с Семеном Владимировичем очень хорошие люди, меня не гонят, заботятся. Я им очень обязана.

– А я прямо вижу тебя в Петербурге, да в роскошном платье в карете. И едешь на бал, где до утра кружишься в вальсе с гусаром, али князем каким. Твоя матушка сил на ученья не жалела, вон какая умная получилась. Это ж как принято говорить, – задумалась. – А! Утонченная, вот.

– Выдумщица ты… Какие балы? Какие гусары?

– А про князя не сказала, – засмеялась белобрысая и конопатая Стеша. – Тогда отметаем гусаров и балы, с молодым князем гуляешь по мостовой.

– Все-то ты об одном…

– Ну, извини… У кого, что зудит…

Катя вернулась к Киртановым к обеду, сменила платье, после пошла к Марьяне, чтобы помочь собрать на стол. И пока они расставляли тарелки, кухарка все охала:

– Ну, совсем исхудала, голубушка. Кожа да кости. Тебе еще замуж выходить, детей рожать. А для того силы нужны.

– Да ничего не исхудала, – посмотрела на себя в отражении подноса.

– Исхудала, говорю, – и поставила на стол плошку со сметаной. – Вот кушала бы сметанки побольше, хлебушка.

– Согласна я с Марьяной, – вошла хозяйка.

– Лидия Васильевна, и вы туда же? – нахмурилась Катя.

Вдруг раздался громкий стук в дверь. Женщины спохватились, побежали, Марьяна так вообще запуталась в подоле и наступила на кошачий хвост, отчего животина заорала да вцепилась когтями в юбку кухарки.

Но не успели они за ручку взяться, как дверь открылась. Вошли в дом Киртанов и еще трое, двое работяг несли под руки какого-то господина. Тот всем видом указывал на то, что находится в почти бессознательном состоянии. Стонал, бормотал что-то невнятное, глаза жмурил, за сердце то и дело хватался. Усадили мужики его в кресло и тут же покинули хозяйский дом.

– Семен, кто это? Что случилось? – засуетилась Лидия Васильевна.

– Это, Лидушка, многоуважаемый Мокий Филиппович, дядя нашей Катерины.

Катя чуть в обморок не хлопнулась, как услышала. Марьяна тут же кинулась ее фартуком обмахивать.

– Отставить обмороки! – Киртанов сел на стул, поправил пенсне.

– Что случилось? – Лидия Васильевна смотрела то на мужа, то на убиенного в кресле, но потом собралась с духом, – Марьяна! Срочно неси наливку и мокрое полотенце.

Кухарка побежала обратно на кухню, на этот раз заблаговременно отвесив пинка кошке, коя снова улеглась прямо посередине пути. А Катя так и стояла, ни жива, ни мертва.

– Привез наш Степан Мокия Филипповича уже такого. Я пытался расспросить, что же с ним приключилось в дороге, но все без толку.

Через час стараний, а точнее после четырех рюмок наливки и холодных примочек, мужчина начал-таки разговаривать по-человечески. Он лежал на диване, на лбу у него лежало полотенце, руки Мокий Филиппович сложил на груди аки покойник, глаза блестели, то ли от слез, то ли от легкого опьянения.

– Это же надо, – простонал несчастный, – не успел с парома сойти. Обобрали, ироды. Чуть душу не вытрясли. Все до копейки, сундук с костюмами и прочими принадлежностями, – и начал чуть слышно перечислять, что же лежало в сундуке. – Это что же такое делается? Куда же полиция смотрит?

– Дядя? – подошла к нему Катя, глаза уже успели распухнуть от слез, а нос покраснеть.

– Вы кто будете, сударыня? – уставился на нее с недоверием.

– Как кто? – удивился Киртанов, – это Катерина Петровна Аксенова, племянница ваша.

– Ах, Ка-а-а-тя, – как-то без особого трепета протянул Мокий, – ну, здравствуй. Не думал я, что познакомлюсь с тобой при таких печальных обстоятельствах.

– Да, папенька с ма… – но он не дал договорить.

– Надо же… Лишился всего. Думал, живым уже не выберусь из лап разбойничьих.

Тогда Катя посмотрела печальным взглядом на Лидию Васильевну, отчего у той сердце защемило.

После запоздалого обеда Мокий Филиппович окончательно пришел в себя. Выглядел мужчина вроде и благородно, но как-то несуразно. С виду и не скажешь, что приходится родным братом Аксенову – толстоват, ростом мал, на узких плечах еле проглядывалась короткая шейка, на коей сидела крупная голова с огромными глазами чуть навыкате, утиным носом и пухлыми губками. Одет он был непривычно, хотя, семейство Киртановых дальше родной губернии не выезжало, посему они не знали, что нынче носят в столице.

К вечеру Аксенов соизволил-таки посетить дом покойного брата. Вошел он в ворота, оглядел двор, потом поднялся на крыльцо, потрогал резные балясины, поковырял ногтем и все губы поджимал. И наконец-то вошел внутрь.

– За усадьбой я приглядывал, как мог, – зашел следом за ним Киртанов, – мои работники трудились в поте лица, но с жатвой успели.

– И много ли получилось зерна? – послышалось из подсобки, куда первым делом заглянул Мокий Филиппович.

– Достаточно.

– Это хорошо.

На его ответ Киртанов только головой покачал.

– Да, – вернулся мужчина в залу, стряхнул пыль с пиджака. – Брат мой, царствие ему небесное, прожил простаком. Домишко худое, чрезмерно скромное.

– Это вы поняли, позвольте узнать, оглядев подсобку? – Семен Владимирович сложил руки на груди. Человеком он был сдержанным, но встречая явное невежество и напускной снобизм, начинал закипать.

– Я это понял, стоило мне войти во двор.

– Хорошего вечера, сударь, – боле с этим человеком Киртанову говорить не хотелось. – Катерина пусть эту ночь у нас пробудет, вам все же осмотреться надобно.

– Верно-верно.

Когда Семен Владимирович вернулся, застал жену за столом в обеденной зале. Столько грусти на лице любимой супруги помещику наблюдать еще не доводилось.

– Где Катя? – сел рядом с ней, взял за руку.

– Спит. Устала, бедняжка, – затем посмотрела ему в глаза, – не помощник он ей, не помощник.

– Как ни прискорбно признавать, но это так.

Часы отстукивали десятый час, за окнами давно стемнело, кошка лежала около стола и вылизывала отдавленный Марьяной хвост. А чета Киртановых все сидели, о чем-то думали.

– Вот тебе и родственник из столицы, – грустно усмехнулась.

– Ну, кто знает. Может, поживет здесь, проникнется.

– Дай Бог, чтобы так и случилось. Идем-ка спать, голова что-то звенит.

– Идем…

Супруги удалились в комнату, и в доме стало совсем тихо. А вот в имении графа сейчас Никанор держал ответ перед хозяином:

– Докладывай, – Блэр сидел в просторной зале внизу в кресле с высокой спинкой. Черные высокие сапоги поблескивали в свете свечей

– Все сделано, ваша Милость. Господина встретили, до села добрался в целости, разве что в растрепанных чувствах.

– Много ли при нем было?

– Почти ничего, – развел руками Никанор.

Граф тогда вскинул брови:

– Ничего?

– Сундук со старьем, какого даже мы не держим и три рубля наличности.

– Хорошо. Ступай.

– А как же просьба моя, ваша Милость? – вожак сжимал в руках потертый картуз.

– Задание ты выполнил, так что веди племянника своего. Посмотрим, что там за зверь такой, – усмехнулся Элвин.

– Так, завтра приведу, – улыбнулся Никанор.

– Да, да… Иди уже.

Когда вожак ушел, Блэр положил ноги на резную банкетку, взял в руки фужер с кровью и задумался. Волей судьбы все сложилось даже лучше, чем он мог себе представить. Отсутствие денег у Аксенова значительно упрощало задуманное.

С той ночи прошел месяц.

Катерина теперь жила с дядькой в родной усадьбе. Правда, общего языка она с Мокием Филипповичем так и не нашла и не потому, что проявляла характер или перечила, а потому что дяде до нее не было никакого дела. Первые две недели он все ходил, узнавал, не числится ли за покойным братом каких долгов да рассказывал всем кому не лень о том, какой важности дела оставил в столице, дабы выручить племянницу и спасти наследие брата. Помещики здешние смотрели на него с жалостью, а Киртановы переживали за Катерину, видели они в девушке доброту, ум, душевность, а рядом с таким дядькой сгинет в пучине невежественности. По крайней мере, в том была убеждена Лидия Васильевна. Катя продолжала их навещать, частенько засиживалась до ночи, домой ее совсем не тянуло. А дядька вспоминал о племяннице, только когда подходило время обеда или ужина, о завтраке не беспокоился, поскольку просыпался каждый день после одиннадцати.

Сегодня на улице было пасмурно, небо заволокло темно-серыми тучами, деревья угрюмо нависали голыми ветвями над крышами домов, в воздухе повис столь любимый запах дыма из печных труб. Катя как уже повелось, накормила дядю обедом, убрала со стола, навела чистоту в доме и, коль родственник лег отдохнуть на часок другой, пошла, собираться на прогулку. Приехала ярмарка сезонная, а с ней и балаган, где циркачи намеревались дать представление.

Катя достала из шкафа платье, какое ей отец подарил на шестнадцатый день рождения. Помнится, поехали они в Архангельск, там посетили ателье. Девушка сама лично выбрала ткань – шерстяной батист савоярского цвета, кружева к нему. После портной снял мерки, а через две недели посыльный доставил к дверям Аксеновых сверток. Катерина нарадоваться не могла. Сейчас же смотрела на платье с нежностью и грустью.

Но прежде надо было подумать о прическе, она собрала волосы, заколола шпильками на затылке. От природы волосы у Кати вились, потому завивка ей не требовалась, что экономило время и силы, тогда как другие девицы тратили часы на то, чтобы сначала накрутить папильотки, затем дождаться эффекту, а потом их снять.

Вот и очередь платья подошла. Катя нарядилась, голову покрыла аккуратной шляпкой с цветком в тон платья, а уж перед выходом на улицу накинула сверху коричневое пальто. Когда она так одевалась, отец всегда называл ее маленькой барыней.

Стеша с Николаем тоже собрались. Молодежь встретилась у Катиных ворот и устремилась на ярмарку.

Базарная площадь кишмя кишела людьми самых разных сословий, были тут и купцы, и ремесленники, и музыканты, даже чиновники с семьями из самого Архангельска приехали, всем хотелось на представление поглазеть. Коля купил девушкам по пирогу с повидлом, после троица направилась к балагану, а то потом народ как повалит, не протиснуться будет.

Катя уже было зашла в шатер, вдруг до ее плеча кто-то дотронулся, она тут же развернулась. Напротив граф стоял. Но уже через секунду толпа оттеснила их, вышло так, что Стеша с женихом внутрь прошли, а Катя снова на улице оказалась, как и граф:

– Добрый день, сударыня, – приподнял цилиндр мужчина. – Тоже пришли на акробатов из Азии полюбоваться?

А девушка стояла с надкушенным пирогом в руках и боялась что-либо ответить. Этот человек пугал ее, стоило ему хоть слово произнести, как внутри все леденело.

– Вы меня преследуете? – кое-как выдавила.

– Что, прошу прощения? – вскинул брови от удивления. – Преследую? И как же? Подкараулил на ярмарке, где все село собралось, чтобы развеяться?

– Да, верно, – растерянно улыбнулась Катя. – Прошу извинить, граф за сию бестактность.

– Почему вы меня боитесь? – Блэр стоял около толстого троса, что одним из многих держал шатер, ветер трепал парусиновую ткань.

– Сама не знаю, – она смотрела ему в глаза. В такие темные, глубокие и холодные.

В свою очередь граф засмотрелся ее карими очами с медовым оттенком, наслаждался ими. Кажется, это единственное, что его привлекало в девушке. Но спустя минуту он отвлекся от глаз и обратил внимание на губы:

– Вы испачкались повидлом, – произнес со снисходительной улыбкой, после чего хотел было достать из нагрудного кармана носовой платок, но Катя опередила и облизала губы, что заставило Блэра скривиться. – Зачем? Зачем вы это сделали?

– Что сделала?

– Ничего.

Катя совсем его не понимала. Зачем он говорит с ней, когда видно, что презирает.

– Я лучше пойду, – на душе стало скверно, девушка и так устала от равнодушия со стороны новоиспеченного дядюшки, не хватало еще этого напыщенного индюка с неясными желаниями и порывами.

– У вас очень красивые глаза, – будто не услышал ее.

– Благодарю, ваша Милость. От матушки достались.

– Я бы смотрел в них вечно, – улыбка сошла с его лица, взгляд потяжелел, отчего граф стал еще суровее.

– Хорошего дня, – Катя произвела книксен и поспешила в шатер.

А граф тяжело выдохнул, огляделся. Народ бродил меж телег с товарами, молодежь гужевалась около лотка с медовухой, ребятня носилась стайками. Жители Кольского отличались каким-то особым характером, помещики здесь не кичились своим положением, а крестьяне без надобности не пресмыкались, дети так вообще различий не понимали. Только для англичанина сия странность казалась скорее недостатком, чем достоинством, ибо становилось сложно понять, где человек благородных кровей, а где простолюдин. Катерина хоть и была дочкой уважаемого в селе помещика, но мещанское воспитание лишило ее какой-либо самости. Да, ее нрав и некие умственные способности вселяли надежду, однако…

Блэр колебался каждый день, слал проклятья ведуньям здешних лесов, боролся со своими потаенными желаниями, пытался усмирить их, как делал это столетиями, да только прошлое настигло его, острыми когтями вцепилось в душу. Когда Элвин смотрел в глаза этой жалкой плебейки, испытывал, и блаженство, и ужас. И если ведунья смогла бы стать той, что жила в его памяти, Катерина же нет, девушка навсегда останется собой.

В имение возвращался долго, намеренно попросил извозчика не торопить лошадей. Хотелось поразмышлять под цокот копыт и треск камней под колесами.

Добрую половину ночи он пролежал в кровати, рассматривая лепнину на потолке. Думал, взвешивал все за и против, то соглашался со своим решением, то отвергал его. А после двенадцати за окном разыгралась непогода – ветер поднялся, дождь из мороси перерос в косой ливень. Вода стучала по крыше и в стекла, молния сверкала, озаряя белым светом графские покои. Столь приятные звуки баюкали сознанье, Блэр и не заметил, как провалился в сон, но скоро из безмятежной тишины и темноты тот перерос в очередной кошмар. Раскаты грома в реальности обратились топотом конницы во сне, всполохи молнии – пожаром, а завывание ветра – пронзительными криками. Среди десятков голосов Элвин узнал один, женский крик вырвал его из состояния шока, он вскочил с песка, пропитанного кровью, побежал на крик, на ходу пронзил мечом одного солдата, потом второго. А когда добрался до дома, глазам явилась ужасающая картина. Несколько солдат некогда его соратников насиловали женщину, били ее и снова насиловали.

Он ринулся на выручку несчастной, но не успел, один из солдат его заметил, тогда же вытащил меч из ножен и одним верным движением вонзил в сердце женщине. Взгляд той застыл на лице Блэра и последняя слеза скатилась по ее щеке. Взгляд… Взгляд карих глаз с медовым оттенком. И снова вспышка молнии за окном сменила образ сновиденья. Теперь Элвин смотрел в глаза Катерины.

Граф проснулся, когда еще солнце не взошло, встал с кровати, подошел к окну, распахнул створы, а спустя мгновенье оказался на подоконнике, откуда и спрыгнул вниз. Босые ступни касались холодной влажной земли, с деревьев летели капли дождевой воды, предрассветная дымка укрыла собою обширные угодья. Кошмарное сновидение не заставило сердце биться чаще, боль покинула сознанье сразу после пробуждения, однако сон все ж возымел эффект – Блэр принял решение.

Теперь нужно было найти правильный подход к Аксенову. За прошедший месяц Элвин успел понаблюдать за ним, успел понять, чем живет и как мыслит господин из столицы. К счастью, интеллектом тот обременен не был, в людях разбирался плохо, предпочитал паразитический образ жизни и все мерил исключительно деньгами.

– Мисс Митчел, – граф отыскал экономку в кухне, женщина с абсолютно невозмутимым видом переливала черпаком кровь из большого чана в хрустальный графин.

– Да, сэр, – перевела на него взгляд.

– Организуйте мне экипаж. Я намереваюсь отправиться в село.

– Будет исполнено. Не желаете позавтракать? Еще теплая, как вы любите.

– Да, пожалуй.

– Куда подать?

– В обеденную залу.

На что она слегка склонила голову, засим продолжила начатое.

Тиканье напольных часов эхом разносилось по зале, в открытые окна дул холодный осенний ветер, отчего прозрачные белоснежные тюли раздувались подобно парусам. Блэр заседал за длинным столом, брови графа сошлись у переносицы, взгляд застыл на бронзовом канделябре, что стоял на столе.

– Ваш завтрак, граф, – бесшумно подошла Сара с подносом.

– Благодарю. Не желаете присоединиться? – произнес, не отрываясь от созерцания подсвечника.

– Сегодня я отдам предпочтение обычной пище.

– Все наблюдаете пользу в этой вашей диете?

– Да, сэр. Организм не успевает отвыкать, что оказывает благоприятный эффект на тело и разум.

– Что ж… Тогда вы можете пойти и оповестить конюха.

– Всенепременно.