Читать книгу В середине жизни. Русские в Германии - Лорена Доттай - Страница 4

Меня считали лентяйкой в нашей благополучной родне. Я не умела варить, шить, вязать, ухаживать за больными и за квартирой. Мысль, которая жила в моей голове тогда: «Я пришла в этот мир не для того, чтобы мыть посуду и стоять у плиты». Такие мысли я не произносила вслух, чтоб не раздражать окружающих.

С детства я чувствовала, что во мне внутри живет нечто огромное и значительное. Вечное, неистребимое. Возможно, под этим подразумевалась душа или мое бессмертное Я, или божественная искра во мне. Во всяком случае, мне было понятно, чем Данко освещал путь людям. Для меня его пример был не легендой, а былью.

И я писала не о чувствах и страстях, потому что они были мне еще неведомы, но о дремлющих силах в человеке, о его божественных чертах, о его связи с неземным. Меня интересовали не конкретные люди, но идеи. Или люди – носители идей, на которые отзывалась моя душа.

Моя внутренняя жизнь была глубокой и интенсивной, я понимала, что мне не хватает мастерства вытащить ее наружу и словесно оформить. Но даже и то, что удавалось сформулировать и записать, и это хвалили, эти бледные отражения. Я была на самом деле намного глубже.

Я заявляла, что бессмертна, потому что чувствовала, есть во мне бессмертное зерно, которое все знает, на все способно и ему все в жизни по плечу. Мне также было известно, что все люди, абсолютно все, обладают этим зерном. К моим мыслям относились как к поэзии, а не как к идеям, оформленным с помощью поэтического языка. Если бы я владела терминологией, то вероятно писала бы философские трактаты, как это делали французские энциклопедисты. Их я прочитала в пятнадцать лет и была очарована их верой в общество и человека.

Я тоже верила очень искренне и пылко. А человеческие страсти меня не интересовали, я знала о них из книг. Не то чтобы скучная тема, но разве мы не пришли в этот мир, чтоб совершить нечто огромное, полезное, может быть, великое? Страсти не давали простора, они обещали только рабство.

Среди родственников про меня говорили, что я с приветом. Это правда, они чувствовали, что я нечто чужеродное. Как ни прикидывайся своей, все равно выплывает наружу «инаковость». При этом я не пыталась говорить о себе, что-либо заявлять или к чему-то призывать. Внешне я вела себя адекватно и лояльно. Я чувствовала мысли людей по отношению к себе и лавировала, обходя острые углы. Дипломатия – это то, чем я начала заниматься еще в детстве.

Взрослые не догадываются, насколько умны и проницательны дети.

Мой папа сказал, что женщинам не нужно высшее образование. Он делал карьеру, у него было слишком мало времени и интереса, чтобы понять, кто я. Он знал, что у него есть дочь и когда придет время, она выйдет замуж за человека, похожего на него, родит детей и будет домохозяйкой. Такова была судьба моей матери.

Моему отцу было неизвестно мое увлечение философией, идеями гуманного обустройства жизни, равенства и свободы. Он думал, что я нормальный человек, просто слишком поздно встаю, слишком много времени провожу за чтением, слишком много времени бесцельно болтаюсь по городу и паркам, слишком долго просиживаю вечерами в библиотеке… В то время как мои бывшие одноклассники учились в университетах, я занималась самообразованием. Я не могла не учиться.

Я чувствовала в себе силы немерянные и талант. Каждое утро, проснувшись к десяти, первым делом садилась к письменному столу. Мне казалось, за ночь во мне созревает нечто, а утром просится наружу. У меня внутри был «инструмент», который все это создавал, что я по утрам записывала. Это было невозможно – остановиться и перестать писать, как невозможно перестать думать. Вот уже и первый сборник был готов.

До сих пор не понимаю, когда и отчего сломался мой чудесный «инструмент».

Я встречала в жизни достаточно «поломанных» людей. У меня был наметанный глаз. Что их выдавало? Походка? Да, она. Люди передвигали свои ноги, словно тащили по жизни тяжелые гири. Когда гири становились невыносимо тяжелыми, человек умирал. И осанка их выдавала: они уже не могли нести высоко голову и держать свои плечи. На плечах их уставших висел невидимый рюкзак и оттягивал плечи. И в глазах их уже не было жизни, в них теплились остатки былого тепла, слабое мерцание, далекий свет, как тот, что исходит от дальних звед. Звезды больше не существует, но только волна света, которая дошла до нас через миллионы лет.

Стихи – дети праздности и свободы, они не родятся у тех, кто влачит жалкое существование с гирями на ногах, поникший от тяжести жизни, излучающий остатки когда-то былой жизненной силы. И я стала такой. Когда же это произошло? Я не сразу поняла, что инструмент внутри меня сломался.