Читать книгу Маленькие женщины - Луиза Мэй Олкотт, Луиза Мэй Олкотт, Mybook Classics - Страница 9

– Куда это вы собрались, девочки? – спросила Эми, зайдя в комнату сестер перед вечером в субботу и обнаружив, что они с таинственным видом готовятся выйти из дома: это не могло не возбудить ее любопытства.

– Это тебя не касается. Маленьким девочкам не полагается задавать много вопросов! – резко ответила ей Джо.

Надо сказать, что если и есть что-либо, сильно задевающее наши чувства, когда мы еще так юны, то это именно такие слова в наш адрес да еще совет: «Ну, беги, беги, дорогая!» – и последний особенно оскорбителен. Эми тотчас внутренне вознегодовала и решила во что бы то ни стало проникнуть в их тайну, не отставая от них хоть целый час. Обратившись к Мег, которая никогда и ни в чем не способна была долго ей отказывать, она принялась за уговоры:

– Ну скажи мне! Думаю, ты могла бы разрешить мне пойти с вами, ведь Бет суетится вокруг своего рояля, а мне совершенно нечем заняться, и я так одинока!

– Не могу, дорогая, тебя же не пригласили.

– Ну, Мег, тебе лучше бы помолчать, не то ты все испортишь! А тебе, Эми, нельзя пойти, так не будь малым дитятей и не хнычь из-за пустяка!

– Вы же идете куда-то с Лори! Что я, не понимаю?! Вы вчера целый вечер шептались и смеялись, сидя вместе на диване, и замолчали, когда я вошла в комнату. Так вы с ним идете?

– С ним, с ним. А теперь придержи язык и перестань приставать.

Эми язык придержала, но дала волю глазам и заметила, как Мег прятала себе в карман веер.

– А я знаю, а я знаю! Вы идете в театр, смотреть «Семь замков»[42]! – воскликнула она и решительно заявила: – И я тоже пойду, потому что мама сказала, что мне можно это посмотреть, и я получила карманные деньги, и это низко, что вы мне ничего вовремя не сказали!

– Послушай меня минуточку и будь хорошей девочкой, – успокаивающим тоном проговорила Мег. – Мама не хочет, чтобы ты выходила на этой неделе, потому что у тебя глаза еще не совсем прошли и могут не выдержать яркого освещения этой пьесы-сказки. На следующей неделе ты сможешь пойти с Бет и Ханной, и вы прекрасно проведете время.

– А мне это и вполовину не так приятно, как пойти с вами и с Лори. Прошу тебя, Мег, позволь! Я проболела простудой и просидела взаперти так долго, я просто до смерти истосковалась по какому-нибудь развлечению. Ну пожалуйста, Мег! Я очень хорошо буду себя вести! – молила Эми, глядя на сестру так жалобно, как только могла.

– Допустим, что мы возьмем Эми… Не думаю, чтобы мама возражала, если мы хорошо ее укутаем, – начала Мег.

– Если пойдет Эми, не пойду я, а если не пойду я, это не понравится Лори, и получится очень невежливо, если мы возьмем да потащим с собой Эми, – ведь он пригласил только нас с тобой. Мне бы казалось, что Эми должно быть не так уж приятно соваться туда, куда ее не звали, – сердито сказала Джо: ей вовсе не улыбалась обязанность следить за неугомонной девчонкой, когда ей самой так хотелось хорошо развлечься. Тон Джо и сама ее манера обозлили Эми, которая уже начала было надевать ботики, и она заявила в своем самом несносном тоне:

– А я возьму и пойду! Мег говорит, что можно, и если я плачу за билет, Лори тут вообще ни при чем!

– Ты не сможешь сидеть с нами, так как наши места заказаны заранее, а одной тебе сидеть нельзя, и Лори придется уступить тебе свое место – это испортит нам все удовольствие. Или же ему придется покупать тебе другой билет, на место рядом с нами, а это неприлично, ведь тебя не приглашали. Так что успокойся – ты никуда ни на шаг отсюда не двинешься, сиди на месте и не рыпайся! – выговорила сестре Джо, рассердившаяся, как никогда прежде, тем более что в спешке она сильно уколола себе палец.

Эми, сидевшая на полу в одном ботике, расплакалась, а Мег принялась ее урезонивать, когда снизу раздался голос Лори, и две старшие девочки сбежали вниз по лестнице, бросив громко рыдающую младшую сестру, ибо та время от времени забывала о собственной «взрослой» манере вести себя и становилась просто избалованным ребенком. Как раз в тот момент, когда вся компания выходила из дома, Эми угрожающе выкрикнула с площадки, перегнувшись через перила:

– Ты еще об этом пожалеешь, Джо Марч, вот увидишь!

– Вздор какой! – откликнулась Джо и хлопнула дверью.

Вечер получился славный, потому что пьеса-сказка «Семь замков Алмазного озера» оказалась такой блестящей, такой чудесной, какой только могла пожелать душа. Но несмотря на смешных красных бесенят, сияющих эльфов и великолепных принцев и принцесс, в наслаждении Джо чувствовалась капля горечи. Золотистые локоны королевы фей напоминали ей об Эми, а в антрактах между актами пьесы она развлекалась мыслями о том, что же такое сделает ее сестра, чтобы заставить ее «пожалеть об этом»? В жизни этих двух девочек случалось немало жарких перепалок – обе отличались взрывным темпераментом и в сильном гневе не склонны бывали сдерживаться. Эми поддразнивала Джо, а Джо раздражала Эми, и меж ними происходили полуслучайные взрывы, о которых обе потом очень жалели. Джо, хотя и старшая из них двоих, плохо умела себя контролировать, попытки держать в узде свой горячий нрав давались ей с трудом, и он вечно ввергал ее во всяческие неприятности. Гнев ее, однако, никогда не длился долго, и, смиренно признав свою вину, она искренне раскаивалась и старалась как-то ее загладить. Сестры частенько говорили, что им даже нравится доводить Джо до взрыва, потому что после этого она «просто ангел»! Бедняжка Джо делала отчаянные попытки вести себя «как подобает», однако ее «закадычный враг» был всегда готов вспыхнуть и свести все попытки девочки на нет, так что ей потребовался не один год терпеливых усилий, чтобы его приструнить.

Вернувшись домой, они застали Эми читающей книгу в гостиной. Когда они вошли, вид у нее был оскорбленный, и она даже глаз поднять от книги ни разу не пожелала и ни одного вопроса не задала. Возможно, любопытство победило бы ее негодование, но в гостиной была и Бет, сразу бросившаяся расспрашивать их и получившая весьма пылкое описание спектакля. Когда Джо поднялась наверх убрать на место свою лучшую шляпку, ее первый взгляд упал на комод, потому что после их предыдущей ссоры Эми утихомирила свои чувства, вывернув все содержимое верхнего ящика Джо на пол. Тем не менее все оказалось на своих местах, и, быстро заглянув в свои разнообразные шкафчики, сумки и коробки, Джо решила, что Эми простила и забыла свои обиды.

Тут, однако, Джо была не права, ибо на следующий день ей пришлось сделать открытие, вызвавшее настоящую бурю. В конце дня Мег, Бет и Эми сидели вместе в гостиной, когда туда влетела разъяренная Джо и, задыхаясь от возбуждения, резко спросила:

– Кто-нибудь из вас брал мою книжку?

Мег и Бет тотчас в один голос ответили «нет!» и удивленно посмотрели на Джо. Эми поправляла огонь в камине и ничего не сказала. Джо заметила, что Эми вдруг покраснела, и мигом на нее набросилась:

– Эми, книжка у тебя!

– Нет, не у меня!

– Значит, ты знаешь, где она!

– Нет, не знаю!

– Врешь! – вскричала Джо, схватив Эми за плечи и с такой яростью глядя на нее, что могла бы испугать и кого-нибудь более храброго, чем Эми.

– Я не вру, у меня ее нет, не знаю, где она теперь, и мне на это наплевать!

– Ты что-то про нее знаешь, и лучше бы тебе сказать мне сейчас же, иначе я тебя заставлю! – И Джо слегка тряхнула сестру.

– Можешь ругаться сколько влезет, а свою дурацкую старую книжку все равно никогда больше не увидишь! – выкрикнула Эми, в свою очередь разозлившись.

– Как это?

– Я ее сожгла!

– Что?! Мою книжечку? Я ее так любила, я так над ней работала, хотела закончить ее к папиному возвращению домой! Ты что, правда ее сожгла? – спросила Джо, сильно побледнев, хотя глаза ее пылали, а руки нервно сжимали плечи Эми.

– Да! Я это сделала. Я же сказала, что заставлю тебя пожалеть, что ты была такая злая вчера вечером. И заставила, так что…

Больше Эми ничего не смогла сказать: горячий нрав Джо одержал верх над ее благими намерениями, и она принялась трясти Эми с такой силой, что у той во рту застучали зубы. А Джо кричала в страстном порыве гнева и горя:

– Ты злая, злая девчонка! Я никогда не смогу написать ее снова и никогда в жизни тебя не прощу!

Мег тотчас рванулась спасать Эми, а Бет – утихомиривать Джо, но та была совершенно вне себя и, отвесив сестре последнюю затрещину, со всех ног бросилась вон из комнаты и укрылась на чердаке, закончив свою битву на старом диване в полном одиночестве.

Внизу же буря утихла, ибо домой вернулась миссис Марч и, выслушав историю всего произошедшего, привела Эми в чувство и помогла ей понять, как зло и несправедливо поступила она по отношению к сестре. Книжка была самой большой гордостью Джо, и все семейство считало эту книжку многообещающим ростком литературного таланта. В ней было всего-навсего полдюжины небольших сказок, но Джо терпеливо и тщательно работала над ними, вкладывая в работу всю душу и надеясь создать что-то, достойное быть напечатанным. Она только что аккуратно их переписала и уничтожила старую рукопись, так что устроенный Эми «костер» уничтожил плоды любовной работы нескольких лет. Кому-то другому это могло бы показаться ничтожной потерей, но для Джо такая утрата стала поистине ужасным несчастьем, и она чувствовала, что такое никогда не может быть заглажено. Бет горевала, словно по котенку, отошедшему в мир иной, и даже Мег не пожелала заступиться за свою любимицу. Миссис Марч ходила мрачная и опечаленная, и Эми чувствовала, что не сможет вернуть любовь никого из них до тех пор, пока не попросит прощения за содеянное зло, о чем сама она теперь жалела больше, чем кто бы то ни было из них.

Когда прозвонил гонг к чаю, появилась Джо, такая мрачная и неприступная, что Эми с трудом удалось набраться храбрости, чтобы произнести:

– Прости меня, Джо, пожалуйста! Я очень, очень жалею, что так сделала.

– Я тебя никогда не прощу, – последовал суровый ответ, и с этой минуты Джо совершенно перестала замечать Эми.

Никто ни словом не упоминал об этой большой беде, даже миссис Марч, ведь все они знали по опыту, что, когда Джо в таком настроении, любые слова бывают напрасны, и самое мудрое – дождаться, пока какое-нибудь мелкое событие или ее собственное великодушие не смягчат негодование Джо и не положат конец ссоре. Вечер шел совсем не радостно, хотя они уселись за шитье, как обычно, и мама читала им кое-что из Фредрики Бремер[43], Вальтера Скотта и Марии Эджуорт[44], но чего-то недоставало, милый домашний покой был потревожен. Это они особенно остро почувствовали, когда пришло время петь на ночь, потому что Бет могла только играть, Джо стояла холодная и немая, точно камень, а Эми совсем не могла петь, так что Мег с мамой пели одни. Однако вопреки их усилиям звучать весело, как свойственно жаворонкам, их подобные флейте голоса, казалось, никак не могли слиться друг с другом и звучали не в лад.

Целуя Джо на ночь, миссис Марч ласково шепнула ей на ухо:

– Дорогая, не дай зайти солнцу прежде, чем остынет твой гнев![45] Простите друг дружку, помогайте одна другой и начните жить по-новому с завтрашнего утра.

Джо очень хотелось прижаться головой к маминой груди и выплакать без остатка свой гнев и горе, но ведь слезы – слабость, не подобающая мужчине, к тому же она чувствовала себя столь глубоко оскорбленной, что на самом деле не способна еще была простить сестру. Так что она изо всех сил постаралась сморгнуть слезы, покачала головой и сказала суровым тоном, ведь Эми ее слышала:

– Это отвратительный поступок, и она не заслуживает прощения.

С этими словами она решительно отправилась в постель, и в этот вечер не слышно было ни веселых сплетен, ни доверительного шепота.

Эми чувствовала себя невероятно оскорбленной тем, что ее попытка примирения была отвергнута, и пожалела, что ей пришлось так унизить себя, – это заставило ее оскорбиться еще сильнее и кичиться собственной исключительной добродетельностью столь явно, что это не могло не выводить других из себя. Джо по-прежнему ходила темнее грозовой тучи, и все у нее в этот день шло ни шатко ни валко. С утра было очень холодно, а Джо уронила в сточную канаву свою драгоценную шаль, тетушка Марч весь день находилась в страшном раздражении, Мег, когда Джо пришла домой, выглядела задумчивой, Бет – погруженной в тоску и печаль, а Эми постоянно упоминала о людях, которые вечно рассуждают о том, что надо быть хорошими и добрыми, а сами никогда даже не пытаются следовать доброму примеру, какой им подают другие.

«Все такие противные! Позову-ка я Лори покататься на коньках. Он всегда такой добрый и веселый, он приведет меня в порядок, уж это точно!» – сказала она себе и ушла.

Эми услышала, как звякнули коньки, и, выглянув в окно, раздраженно воскликнула:

– Ну вот! Она же обещала, что в следующий раз я пойду с ней кататься, – ведь это уже последний лед в нынешнем году. Но ведь нет никакого смысла просить такую злюку взять меня с собой!

– Не говори о ней так! Ты поступила очень нехорошо, и ей трудно простить тебе потерю ее драгоценной книжечки, но мне кажется, что теперь она уже сможет тебя простить, если ты снова попытаешься попросить ее и выберешь удачный момент, – сказала Мег. – Отправляйся вслед за ними. Только ничего не говори, пока Джо не придет в добродушное настроение, катаясь с Лори, тогда улучи спокойную минутку и просто подойди и поцелуй или еще что-нибудь доброе сделай, и я уверена – Джо снова от всего сердца станет тебе другом.

– Попробую, – ответила Эми, так как этот совет ее вполне устраивал, и после поспешных сборов она бросилась вослед друзьям, которые как раз исчезали за холмом. До реки было недалеко, но оба они были готовы кататься еще до того, как к ним подошла Эми. Заметив ее, Джо повернулась к ней спиной, а Лори ее не увидел – он осторожно катался вдоль берега, проверяя лед, потому что незадолго до наступившего теперь похолодания была краткая оттепель.

– Я пройду до первого поворота и посмотрю, все ли в порядке со льдом, прежде чем мы начнем гонки, – услышала Эми его слова, когда он бросился прочь, похожий на молодого русского в отороченном мехом полушубке и такой же шапке.

Джо слышала, как Эми старается отдышаться после бега, как топает ногами и дышит на замерзшие пальцы, пытаясь надеть коньки, но даже не обернулась. Крупными зигзагами она медленно удалялась вниз по реке, испытывая горькое, нерадостное удовлетворение от затруднительного положения младшей сестры. Она ведь лелеяла свой гнев до тех пор, пока он не вошел в полную силу и не завладел всем ее существом, как это всегда происходит со злыми чувствами и мыслями.

– Держитесь у берега, посередине лед небезопасен! – услышала она голос Лори, Эми же как раз с трудом вставала на коньки и не слыхала ни слова. Джо глянула через плечо, но дьяволенок, засевший у нее в груди, шепнул ей: «Какая разница, слыхала она или нет?! Пусть сама о себе заботится!»

Лори уже исчез за поворотом, а Джо собралась было повернуть вслед за ним, когда далеко отставшая от них Эми, бросившись туда, где лед был глаже всего, выехала на середину реки. На миг Джо застыла на месте от странного чувства, вдруг возникшего в ее душе, потом все же решила двинуться дальше, но что-то заставило ее остановиться и обернуться – как раз вовремя, чтобы увидеть, как Эми вскинула вверх руки, проваливаясь вниз, и услышала треск подтаявшего льда, всплеск воды и крик, от которого у Джо в ужасе замерло сердце. Она попыталась окликнуть Лори, но голос у нее пропал. Она попыталась броситься назад, к Эми, но ее ноги, казалось, совершенно обессилели, и какой-то миг она могла только недвижно стоять на месте, пораженная непреодолимым ужасом, с искаженным лицом, глядя на маленький голубой капор над черной водой. Что-то молнией промчалось мимо нее, и она услышала крик Лори:

– Несите жердь, быстро! Скорей!

Как она это сделала, ей так никогда и не удалось вспомнить, но в течение следующих нескольких минут Джо действовала словно одержимая, слепо выполняя команды Лори, который полностью сохранил самообладание и, лежа плашмя на льду, удерживал Эми рукой и хоккейной клюшкой, пока Джо выдергивала из ближайшего забора жердину, а потом они вместе вытаскивали девочку из воды: та была больше испугана, чем пострадала как-то иначе, – ран или ушибов у нее не оказалось.

– Ну вот, теперь надо поскорее отвести ее домой. Наденьте на нее все наши одежки, пока я сниму эти треклятые коньки, – скомандовал Лори, окутав Эми своим полушубком и дергая крепежные ремешки коньков, которые никогда еще так упорно не сопротивлялись, как в этот раз.

Они привели Эми домой, дрожащую и в слезах, с нее все еще капала вода, и некоторое время спустя, когда улеглось всеобщее волнение, Эми, завернутая в теплое одеяло, уснула перед жарко пылающим камином. Во время всей этой суматохи Джо едва ли вымолвила хоть одно слово, она только носилась туда и сюда, бледная, полураздетая, с распустившимися волосами, в совершенном отчаянии. Платье ее было порвано, руки, исцарапанные льдом и жердями забора, да еще непослушными пряжками ремешков, – в синяках и ссадинах. Когда успокоившаяся Эми стала уютно посапывать во сне, а весь дом затих, миссис Марч, сидевшая подле ее кровати, подозвала к себе Джо и принялась перевязывать ее израненные руки.

– Вы уверены, маменька, что опасности нет? – прошептала Джо, виновато глядя на золотистую головку, которую течение чуть было навсегда не унесло прочь у нее на глазах, затянув под предательский лед.

– Совершенно уверена, моя дорогая. Она обошлась без повреждений, ей, я думаю, даже простуда не грозит, так разумно вы ее укутали и так быстро привели домой, – с готовностью ответила ей мать.

– Все это сделал Лори. Я всего лишь позволила ей кататься. Маменька, если она умрет, виновата в этом буду я. – И Джо упала на колени у кровати в покаянных рыданиях и рассказала обо всем, что случилось, горько обвиняя себя в жестокосердии, а потом лила слезы благодарности за то, что ей дано было избежать заслуженной ею тяжкой кары. – Все дело в моем кошмарном характере! Я пытаюсь от него излечиться, и мне уже кажется, что вылечилась, а он вдруг прорывается наружу, да еще хуже, чем раньше. Ах, маменька, что мне делать? Что же мне делать? – в отчаянии вскричала бедная Джо.

– Следи за собой и молись, дорогая, не оставляй своих стараний – никогда! – и никогда не думай, что победить свои недостатки невозможно, – отвечала миссис Марч, притянув взлохмаченную голову дочери к своему плечу и целуя ее мокрые щеки с такой нежностью, что Джо зарыдала еще сильнее.

– Вы не знаете, вы даже не догадываетесь, как все плохо! Мне кажется, что я способна на все, когда разозлюсь. Я становлюсь прямо дикарем каким-то, могу причинить боль и радоваться этому. Боюсь, я когда-нибудь совершу что-то ужасающее и погублю свою жизнь – и заставлю всех меня ненавидеть. Ах, маменька, помогите мне, пожалуйста, помогите!

– Я помогу тебе, девочка моя, обязательно помогу. Не надо так горько плакать. Просто запомни этот день и от всей души пообещай себе, что ты никогда в жизни не позволишь себе пережить еще такой же. Джо, моя дорогая, мы все проходим через искушения, гораздо более значительные, чем твое, и часто случается так, что на их преодоление требуется вся жизнь. Ты полагаешь, что твой характер самый плохой на свете, но мой был когда-то точно таким же.

– Ваш, маменька? Как это? Вы же никогда не сердитесь! – И, пораженная, Джо на миг забыла о своем покаянии.

– Я сорок лет пыталась от этого излечиться, и мне удалось лишь научиться держать свой характер под контролем. Я всю жизнь сержусь почти каждый день, Джо, но я научилась никому свой гнев не показывать и все еще надеюсь, что вскоре перестану его чувствовать, хотя вполне может случиться, что для этого потребуются следующие сорок лет.

Спокойное смирение маминого лица, столь нежно ею любимого, послужило для Джо лучшим уроком, чем самое мудрое назидание, самый строгий выговор. Она тотчас почувствовала себя успокоенной и утешенной материнским сочувствием и доверием, оказанным ей. Сознание, что у ее матери был тот же недостаток, что у нее самой, и что мать старалась его исправить, помогло Джо легче нести свою собственную беду и укрепило ее решимость от нее излечиться, хотя сорок лет показались пятнадцатилетней девочке слишком долгим сроком, потребным для того, чтобы следить за собой и молиться.

– Маменька, а это значит – вы сердитесь, когда вы плотно сжимаете губы и выходите из комнаты, если тетушка Марч бранится и ворчит или кто-то другой вас огорчает? – спросила Джо, чувствуя, что стала матери ближе и любимее, чем когда-либо прежде.

– Да, я теперь умею удерживать поспешные речи, что рвутся из моих уст, и когда я чувствую, что они готовы вырваться наружу против моей воли, я просто выхожу на минутку и задаю себе маленькую встряску за то, что я такая безвольная и злая, – ответила миссис Марч, вздохнув и улыбнувшись, а затем пригладила и заколола растрепавшиеся волосы Джо.

– Как же вы научились сдерживаться? Ведь именно это и есть самое трудное! У меня резкие слова вылетают изо рта прежде, чем я сознаю, что собираюсь сказать, и чем больше говорю, тем сильнее злюсь, и все продолжаю, и мне становится приятно ранить чувства других людей, говоря им кошмарные вещи. Скажите же мне, маменька моя дорогая, как вы это делаете?

– Мне очень помогала моя добрая матушка…

– Как вы – нам, – перебила ее Джо, благодарно поцеловав мать.

– Но ведь я потеряла ее, когда была чуть старше, чем ты теперь, и многие годы мне пришлось справляться самой, в полном одиночестве, потому что я была слишком горда, чтобы признаться кому-нибудь другому в своем безволии. Мне приходилось очень трудно, Джо, и я пролила немало горьких слез из-за своих неудач, ибо вопреки всем моим усилиям мне казалось, я никак не продвигаюсь вперед. Затем появился ваш отец, и я была так счастлива, что вдруг поняла: это совсем не трудно – быть хорошей и доброй. Однако мало-помалу все изменилось, вокруг меня появилось четверо маленьких дочек, мы стали бедны… Вот тогда моя старая беда вернулась снова, ведь от природы я неспокойна, нетерпелива, и для меня стало большим испытанием видеть, что моим детям не хватает то одного, то другого.

– Бедная маменька! Что же помогло вам это вынести?

– Ваш отец, Джо. Он никогда не теряет терпения, не знает сомнений и никогда не жалуется. Он всегда надеется, работает и ждет так радостно, что становится стыдно при нем поступать иначе. Он помогал мне, он меня утешал и доказал мне, что я должна повседневно проявлять те достоинства, какие хотела бы видеть у своих маленьких дочерей, ведь именно я являюсь для них примером. И гораздо легче было стараться ради вас, чем ради себя самой. Испуганный или удивленный взгляд кого-нибудь из вас, когда я произносила что-то резкое, служил мне гораздо более строгим упреком, чем любые слова, а любовь, уважение и доверие моих детей – сладчайшей наградой, какую я могла получить за мои усилия стать такой женщиной, на какую они хотели бы походить.

– Ах, маменька, если б я могла стать хотя бы наполовину такой доброй и хорошей, как вы, я была бы очень довольна! – воскликнула Джо, глубоко растроганная.

– А я надеюсь, ты станешь гораздо лучше, моя дорогая, только тебе надо постоянно следить за твоим «закадычным врагом», как ваш отец его называет, иначе он сделает твою жизнь более несчастной, если не испортит совсем. Ты получила предупреждение. Помни об этом. Вложи и душу, и сердце в старания обуздать свой вспыльчивый нрав, прежде чем он принесет тебе более тяжкое горе и еще худшие сожаления, чем те, что ты познала сегодня.

– Я буду стараться, маменька, честно – буду! Только вам придется мне помогать – напоминать мне, удерживать от взрывов. Я ведь замечала, как папа порой подносил к губам палец и смотрел на вас таким добрым и серьезным взглядом, а вы всегда плотно сжимали губы и выходили из комнаты. Это он вам напоминал? – тихонько спросила Джо.

– Да. Я его просила так мне помогать, и он никогда не забывал это делать и избавил меня с помощью этого малозаметного жеста и доброго взгляда от множества резких слов.

Джо увидела, что при этих словах глаза матери наполнились слезами, а ее губы дрогнули, и испугалась, что позволила себе сказать слишком много. Она взволнованно прошептала:

– Это было нехорошо – наблюдать за вами и заговорить об этом? Я не хотела быть непочтительной, но ведь это так утешает, когда можно сказать вам открыто все, что думаешь, ведь тогда сразу чувствуешь себя дома такой защищенной и счастливой…

– Девочка моя, ты можешь говорить твоей маме все-все, ведь это для меня – великая радость и гордость, что мои дочери доверяются мне и знают, как я их люблю.

– А мне показалось, что я вас огорчила.

– Нет, милая, но ты заговорила об отце и напомнила мне, как мне его не хватает, сколь многим я ему обязана и как преданно мне следует работать и ради него следить за тем, чтобы его дочери были всегда здоровы и благополучны.

– И все же вы, маменька, сказали ему, что надо идти на войну, и не плакали, когда он уходил, и теперь никогда не жалуетесь, и даже кажется, что ни в какой помощи вы уже не нуждаетесь, – сказала пораженная Джо.

– Я отдала лучшее, что имела, стране, которую люблю, и не дала слезам пролиться, пока он не уехал. С какой же стати мне жаловаться, если мы с ним оба просто выполняем свой долг и благодаря этому будем еще счастливее, когда все закончится? Если кажется, что я не нуждаюсь в помощи, то это потому, что у меня есть друг, который даже лучше, чем ваш отец: он утешает меня и поддерживает. Дитя мое, беды и искушения твоей жизни уже начались, их может быть много, но ты сумеешь их все преодолеть и пережить, если научишься чувствовать силу и любовь твоего Небесного Отца так же, как ты чувствуешь силу и любовь отца земного. Чем сильнее ты полюбишь Его и уверуешь в Него, тем ближе к Нему ты себя почувствуешь и тем меньше станешь зависима от силы и мудрости людей. Его любовь и забота неутомимы и неизменны, они никогда не могут быть у тебя отняты, наоборот – они могут на всю жизнь стать для тебя источником душевного мира, счастья и силы. Поверь этому от всего сердца и приходи к Богу со всеми своими заботами и надеждами, с грехами и горестями так же открыто и доверчиво, как ты приходишь к своей матери.

Единственным ответом Джо было тесно прижаться к матери, и в воцарившемся молчании из ее сердца вознеслась самая искренняя молитва без слов, какую она когда-либо возносила. Ибо в этот печальный, но в то же время счастливый час она познала не только горечь сожаления и отчаяния, но и сладость самоотречения и самообладания, и, ведомая рукою матери, она приблизилась к Другу, который всегда приветствует каждое Свое чадо с любовью более сильной, чем любовь земного отца, и более нежной, чем любовь земной матери.

Эми пошевелилась и вздохнула во сне, и, словно стремясь тотчас начать искупление вины, Джо подняла голову: на лице ее было выражение, какого оно никогда не знало прежде.

– Я дала солнцу зайти прежде, чем остыл мой гнев. Я не хотела ее простить, и сегодня, если бы не Лори, могло бы стать слишком поздно! Как могла я быть такой жестокой? – сказала она, склоняясь над сестрой и осторожно поглаживая ее еще влажные пряди, разметавшиеся по подушке.

Как бы услышав ее слова, Эми открыла глаза и протянула к сестре руки с улыбкой, которая проникла в самую глубь души Джо. Ни та ни другая не произнесли ни слова, но их объятие было крепким, несмотря на множество одеял, и все было прощено и забыто – хватило одного сердечного поцелуя.