Читать книгу Прощай, рак - Людмила Герстен - Страница 12

После обследования МРТ нам назначили консультацию через неделю для обсуждения результатов сканирования. В тот день, когда сделали снимки, мы направились в паркинг с Катериной и Карлосом. Я была достаточно спокойна. Карлос, прощаясь с нами, сказал:

– Всё будет хорошо, мами, все будет хорошо, вот увидишь. – Но взгляд его выглядел достаточно странным.

– Конечно хорошо, – ответила я. Мы отправились с Катериной домой, ничего не подозревая.

Дожидаясь очередной консультации, надеялась и настраивала себя мысленно на то, что всё будет хорошо, что проблема скоро найдется и с легкостью будет преодолена. Настал день визита. Мы прибыли в больницу, Карлос был уже там. Нас вызвали в кабинет, а Катерину забрали медсестры в игровую комнатку. Заняли играми и развлечениями, чтобы она не расплакалась. Доктор предложил сесть, расположившись напротив за своим рабочим столом.

Медицинские термины на испанском звучали очень странно и непонятно для меня, что-то вроде марсианского языка, и новость, которая меня ожидала, заблокировала мой мозг полностью. Сначала я понимала, что сказал врач, но вот последующая информация вообще не укладывалась в моей голове и не походила на реальность.

– У вашей дочери обнаружена опухоль головного мозга, вероятно, неоперабельная, – сказал невролог, как выстрелил в лоб. Мое тело аж вспыхнуло изнутри как огонь. Доктор, выдержав паузу, продолжил:

– Опухоль расположена в стволе головного мозга, что тесно взаимосвязано с нервными волокнами, которые проходят через спинной мозг. Здесь сосредоточены все важные нервные соединения. Это один из основных путей взаимосвязи между передним мозгом, спинным мозгом и периферической нервной системой. Контроль многих функций сосредоточен именно в этой зоне, таких как дыхание, сердечный ритм. В этом месте мозга прямая взаимосвязь многих нервных окончаний человеческого организма. Это реальная трагедия.

– Бууу-бууу-буууу… у – это то, что я слышала после первого предложения, произнесенного им.

– У моего ребенка опухоль в его маленькой головушке?! Не могу поверить, что происходит с моей дочерью? – думала я, пока доктор продолжал говорить. – Это ложь! Это, должно быть, какое-то недоразумение. Быть такого не может! – Продолжала повторять про себя. Всё, что говорил врач, выглядело неправдоподобным! Я была уверена, что моя дочь совершенно здорова, у нее же ничего не болит так сильно, чтобы выносить вот такой страшный приговор!

Пока доктор говорил, я чувствовала себя так, будто меня там нет.

Казалось, что говорит он не со мной, а с кем-то другим, сидящим за моей спиной. Но к моему великому удивлению, там никого не было. В кабинете невролога были Карлос, сам невролог, сидящий перед нами за своим столом, и я. Больше никого! У меня началось помутнение в голове и мыслях.

Врач говорил и говорил, а я все меньше и меньше понимала происходящее, и не могла взять в толк, почему он вообще мне говорит это? И когда он уже остановится? «Нет, только не моя Катерина!» – в моей голове стоял шум, чувствовала себя потерянной. Слова доктора превратились в мешанину звуков, которые мне было уже невозможно отделить друг от друга.

Очень трудно сосредоточиться на происходящем разговоре. Врач смотрел мне в глаза и спокойным тоном объяснял, делал небольшую паузу и снова объяснял. И так несколько раз. Я ничего не понимала!!! Затем он взял листок бумаги и начал рисовать.

Сегодня, спустя время, возвращаясь к воспоминаниям об этом дне, я могу себе представить, что подобную реакцию он видел не впервые. Большинство родителей в его кабинете, столкнувшись с подобной ситуацией и услышав страшный диагноз их малыша, возможно, так же замирают в шоке, как и я.

Рисунок, нарисованный доктором, иллюстрировал происходящее. Туманность моих мыслей стала рассеиваться и проясняться. На рисунке врач пытался изобразить ствол головного мозга и место, где появилась опухоль.

– Вот здесь находится опухоль, – объяснял он, указывая карандашом место на рисунке, и этот жест я поняла сразу.

– Изображения с МРТ показывают: состав ее плотный и давит на нервные окончания. Рост, похоже, медленный, что позволяет принимать решения без спешки. Повторим снимок через несколько дней и попытаемся определить скорость ее роста, – пришел к заключению врач. Сделал паузу и продолжил:

– Понадобится операция. Какой тип операции, мы пока не определили, думаем, это будет открытая биопсия. Значение слова биопсия я не знала, и это мне ни о чем не говорило. С неохотой продолжала слушать врача:

– С помощью операции мы попытаемся уменьшить размер опухоли, удалив ее в местах, где это будет возможно. Месторасположение этой опухоли редкостное, практически в самом центре головы. И добраться туда, достаточно, сложно. Операцией постараемся уменьшить давление на мозг, на нервные окончания и на один из мозжечков, это позволит Катерине чувствовать себя лучше. Мы сможем проанализировать клетки опухоли, определив их тип.

Вся эта информация в мою голову ну никак не помещалась. «Как они могут даже подумать о том, чтоб вот так взять и вскрыть головку маленькой шестилетней девочки? И во что превратится мой ребенок?» – спрашивала я себя.

Последнее – меньше всего воспринималось моим мозгом. Всё, чего мне хотелось, так это сбежать из кабинета. Было такое ощущение, будто меня мучают и пытают. Доктор все говорил и говорил, не давая уйти. Время, проведенное в его кабинете, казалось бесконечным. Мне не хватало свежего воздуха, я чувствовала, что задыхаюсь.

Давление в голове поднималось по нарастающей. Слушать уже больше не хотелось, единственное, чего хотелось, – сбежать подальше от этих мучительных испытаний из этого душного помещения и больше никого не видеть. Хотелось быть окруженной обычными и нормальными людьми, а не врачами в белых халатах со снимками, с изображением частей головы и ужасными диагнозами.

Хотелось схватить мою малышку и убежать подальше от всех, находящихся в этой больнице, я думала, так спасу ее, и это поможет решить как-то проблему. Но… на карту было поставлено здоровье моей дочери, и, возможно, только поэтому не сбежала.

Как только мы оказались на улице, за пределами этой медицинской клетки, отец Катерины еще раз пытался объяснить в спокойной обстановке все детали, чтобы понять происходящее более осознанно. Я все еще отсутствовала в этом мире. Ко всем медицинским терминам уже стояла блокировка. Нужно было время, чтобы адекватно отреагировать и понять, в чем дело.

Лишь спустя несколько дней я начала приходить в себя и осознавать происходящую реальность. Или, скорее, начала понимать угрозу, с которой столкнулась моя дочь. Закрывшись в ванной комнате, ревела навзрыд без остановки. Не показывала мою слабость детям, для них я была не просто мамой, а смелой и сильной мамой. Никогда не забуду сон, который как-то приснился Пашеньке, когда он был совсем маленьким. Проснувшись однажды утром, взволнованно рассказывал:

– Мамочка, я видел сон. Мы вчетвером шли по лесу, преодолевая разные препятствия. Добрались до очень глубокого и широкого оврага. Назад дороги уже не было. Нам оставалось только перейти через него, но он был такой длинный, не видно было конца.

Мы не знали, как это сделать. Ты быстро догадалась: сделала несколько шагов назад, разбежалась, сделала прыжок-сальто с кувырком в воздухе и приземлилась на другую сторону оврага, а мы втроем остались тебя ждать. А потом ты нашла упавшее толстое дерево, притащила его к краешку и перекинула через овраг. Мы тихонько перебрались по нему, как по мостику, и снова были вместе.