Читать книгу Левентик - М. Джалак - Страница 4

Утром я проснулся, что удивительно, рано и при том самостоятельно. Кажется, во сне дрался с вчерашним призраком, но чем это закончилось, осталось неясным. Несмотря на нервное сновидение и ранний час, я чувствовал себя отдохнувшим.

Неожиданно входная дверь заскрипела, и толкнувший её снаружи Карак торжественно въехал в комнату верхом на дверной ручке.

– Выспался? – Махнув крыльями, он рывком захлопнул дверь и приземлился на пол, выжидающе глядя на меня. – С добрым утром.

– Тебя также, – пробормотал я и протёр кулаком глаза.

Чтобы жить вместе с людьми, родне Карака приходится прибегать к разного роде эквилибристике – как вот эта вот, например, – но обитающие в городах давно привыкли и не видят трудностей.

– Вставай и пошли лопать, – изрёк лучший друг тоном старшего. – Может быть, сегодня нам скажут больше. Я только что пытался заглянуть в эту проклятую оранжерею снаружи – и ничего.

Карак был слегка расстроен, что дело движется с трудом.

– А ведь умелец, как я и говорил.

Он сказал, что удивительную крышу Эльглот спроектировал и построил сам. Град её не брал, рамы крепкие, стёкла лишь дважды выбивало во время урагана, а снег не мог их продавить. От неё оказалось больше пользы, чем проблем.

После завтрака с салатом и ножками молодых вигу Ниттар рассказывал нам о привидении, между делом показывая источник дохода, то есть сад. Неудивительно, что не справляется сам с таким объёмом работ, которые требуются здесь. Разнообразные деревья и кустарники сильно разрослись, но видны были следы ухода.

– Оранжерея, видите ли, предназначена для зимнего сада – там всё продолжает расти при любой температуре на улице. Зима наступит нескоро, но я не желаю ждать, что всё само рассосётся и рисковать таким важным помещением. Пакостник уже давно завёлся тут, с луну… О, а вот это пятнистая лилия, я выписал семена с Зумари…

– Он опасен?

– Относительно. Портит растения, опрокидывает кадки, один раз попытался запустить цветочным горшком мне в голову. – Эльглот-кхуно наполовину язвительно, наполовину с досадой усмехнулся. – Слуг пришлось из-за него рассчитать.

– Агрессивный.

– Угу. Посмотрите, будьте добры, налево. Видите? Это кагарабуанская золотая слива.

– А ты? – спросил я молчавшего Карака. – Точно ничего не почувствовал?

Тот на миг задумался и озадаченно взъерошился:

– Нет. Брось, я удивлён не меньше твоего.

Мой друг Карак – гадугар. Рождение птенца-гадугара для пары было и благословением духов, и серьёзной проблемой – в шесть лет желательно срочно искать ребёнка-карамати сходного возраста, а до того – развивать врождённый дар.

Говоря коротко, Карак может видеть потоки энергии в окружающих предметах, одушевлённых и нет, а также киджина или шетани независимо от их желания. Ещё одно зрение, пятое. Вместо двух у людей и четырёх у других воронидов.

– Может, он ненастоящий? – предположил я ничтоже сумняшеся, ведь всё на это указывает.

Карак истинно по-людски кашлянул, демонстрируя своё мнение. Птицы не так прочищают глотку, но его племя считает кашель, фырканье или хмыканье частью человеческой речи, которой может спокойно пользоваться, когда выучит.

– Похоже на то, – легко согласился наш хозяин. – Но это не уменьшает вреда. Если вы найдёте способ избавиться от него, я заплачу вам вознаграждение сверх жалования.

С этими словами Ниттар удалился работать, а мы призадумались.

Я уселся на крыльце с кружкой тёплого мару – ничего, кроме избавления от призрака, от меня пока не требовалось. При дневном свете наконец обратил внимание на забор и узнал работу карамати, которого в полной мере слушался огонь. Парень был кузнецом, и Реллан однажды заказывал у него каминную решётку.

Мне бы так – приносил бы пользу вану, отечеству, обществу… Ну да ладно.

Я задумчиво сделал ещё один глоток кисло-сладкого напитка и почувствовал, как настроение улучшается, а организм требует действий и решения задач. Карак посоветовал мне не перебрать до противоположного эффекта в разгаре рабочего дня, а потом стал тихо напевать, копируя трели тростниковой филимы – его голосовой аппарат позволяет и не такое.

Особенно этим обеспокоены музыканты – ведь гораздо проще нанять такого «любителя» с хорошей памятью, нежели целый оркестр. Зря волнуются: одна-единственная птичка или даже несколько – это не живые инструменты. И те, и другие пользуются равной популярностью, а граммофонам с ними не тягаться.

Заслушавшись, я отвлекся от «призрачного» вопроса, но когда Карак исчерпал небольшой репертуар и пошёл по второму кругу, удивился:

– Неужели больше не знаешь?

– Нет. Лично мне быстро надоедает.

– Послушай. – Я потёр ладони, отряхнул о штаны. – Может, это зеркала?

Карак попросил объяснить. Кажется, про такое он ещё не слышал.

– Представь, берутся два зеркала, а объект между ними…

Я пустился в подробные объяснения, при этом даже показывая на пальцах.

– Так-так, стоп! У меня от этих умных слов уже перья на спине заболели! – Понятное дело, Карак шутил, ведь был образован не хуже меня, а в чём-то и лучше, будучи летающей энциклопедией. – Да и где всё это разместить в такой тесноте?

– А сам ты что думаешь?

– Может, кто из ваших?

– Ха-ха! Карак, да это ж вигу на смех! Если б преступником был карамати, полиция давно бы знала, кого искать! А уж чтобы поймать, достаточно проверить список живущих ныне – сразу сцапают по поисковым приборам.

Нас не так много, как может показаться, и о расплате за нехорошие деяния я уже упоминал.

– Знаю. И всё-таки проверим на всякий случай, Тала.

Я уже знал, с чего начать, и питал надежды, что выберу правильное направление. Совершенно не представлял себе, чем могу заниматься. Дар лишний раз даже упоминать не хочется, так как можно сказать, что и сегодня среди вида под названием «люди» существуют сразу два, как два мира – карамати и атми.

Мы отличаемся от атми, будь мы хоть двадцать раз те же самые люди. Сам суффикс «-рохо» означает «дух» в значении «душа» или «самоощущение». В отличие от «-кхуно» – то есть «кровь» в значении не только «жидкость, бегущая по жилам», но и «семейные узы».

То, что я непривычному взгляду напоминал трубочиста, в какой-то степени было моей привилегией, но подобные мне «бесполезные» всё едино испытывали трудности – от одних отстал, к другим не пристал. За Карака я спокоен – он может вернуться к родным и продолжать практику там, но рафи и лучший друг меня не бросит, я могу и не просить, потому что дружба или родственные связи для него не пустой звук.

Как я уже говорил, его народ хоть и живёт столько же, сколько наш, но взрослеет раньше. Мой друг давно распрощался с максимализмом, лет, или как они говорят, зим в двенадцать, но это не отменяло его характера. Карак иногда меня одёргивал или предостерегал от слов и поступков, неправильность или бессмысленность которых казалась ему очевидной.

При всём при этом сам он довольно быстро принимал решения, о которых почти никогда не жалел, какими бы они ни были, и был гораздо более бескомпромиссен и жесток по сравнению со мной.

Не могу не вспомнить случай, когда я года три назад сначала повздорил, а затем и подрался с моим верным врагом Мивенаром-рохо Кенафином.

Расхрабрившись и раздухарившись, я решил, что одержу победу, и соперник, воспользовавшись моей горячностью и невнимательностью, вмазал мне так, что аж в голове зазвенело, а дальше я уже ничего не видел и не замечал, полетев плашмя на колючий гравий. Кена успел пару раз самозабвенно пройтись кулаками по моему затылку, когда я даже сперва не понял, что случилось – раздался тоненький свист, и вражина заорал, будто с него сдирали кожу.

Воспользовавшись моментом, я со второй попытки встал и, торопливо размазав заливающую глаза кровь, увидел, что Кена безуспешно пытается оторвать от себя Карака, вопя от боли и ужаса.

Тот преспокойно отцепился сам, и я увидел, что воронид сотворил с сыном купца, любимцем девчонок. Первую минуту я злорадствовал, но потом посочувствовал – лицо у бедняги превратилось в сплошное кровавое месиво, которое он зажимал обеими руками. Клок волос был выдернут, сквозь разорванную щёку виднелись зубы.

Разумеется, пострадавшего отправили в лазарет, а нас с Караком лишили обеда и услали на штрафную работу.

Немного подлеченный я чистил клубни алу от кожуры, а друг доставал из мешка новые, обрывал с них ростки и передавал уже гладкие мне. Внезапно я понял, что мой рафи покалечил Мивенара не в аффективном состоянии, а абсолютно осознанно. Признаться, меня это немного напугало.

«Пусть скажет спасибо, что я не бил в глаза, – буркнул Карак, когда я заговорил на эту тему. – А мог бы и убить».

Мог бы, но не стал. Мне вспомнились рассказы о его «диких» соплеменниках, которые гораздо чаще называют себя «квиорами», а не «воронидами», и гораздо реже идут на контакт с людьми. Эти ребята непредсказуемы.

«Зачем же было…» – Я намекнул на то, что он сделал.

«Я понимаю, что полудурка так воспитали, но я что, должен был сидеть и смотреть, как он раздалбывает тебе башку?» – рассердился Карак и лапой бросил мне клубень. Я машинально поймал. – Нет уж, дорогой друг.

Гария уже прочла ему нотацию, но, похоже, чисто чтобы призвать к порядку – к совести взывать бесполезно, потому что у их племени само понятие совести в некоторых сферах отсутствует.

«Больше не сунется, если не совсем дурак. Кстати говоря, Хамар искренне не может понять, почему Кена так тебя ненавидит, – уже спокойно сообщил Карак. Хамар – это рафи нашего болезного. – Мучается с ним так же, как я с тобой», – поддел меня друг.

Я только кивнул – знаю, мол, что все такие.

«Знатно ты ему физиономию попортил. Как бы не начал мстить».

«Захочет, но не осмелится». – Карак хмыкнул.

Красавцем в отличие от его жертвы я никогда не был – длинный нос, большой рот и тощее лицо, и не сказать, чтобы девочки любили. За Кена они ходили стайкой, а мне разве что мазали уши тушью или подкладывали канцелярские кнопки на стул. Каково же было моё удивление, когда Эйли мне впоследствии сказала, что я из тех мужчин, в которых женщины легко влюбляются.

«Теперь, правда, Кена решит, будто я спрятался за твоей спиной».

«Пускай. Тебе не всё равно, что он решит?»

Я снова кивнул, с усмешкой – резонно.

«И всё же… спасибо».

«Да не за что. Мне так велит долг».

«Рафи-связи, дружбы или воронидской природы?»

«Всего вместе».

Что-то мне подсказывало, что Карак при необходимости поступит так же ещё раз, или два, или сколько потребуется…

Оторвавшись от воспоминаний недавнего детства, я обернулся и заметил, что он внимательно смотрит на меня – возможно, что уже давно. Обычно глаза у птиц ничего не выражают, но к воронидам и даже к воронам это не относится. К тому же, соплеменники Карака выражают эмоции жестами, интонациями и позами – мимических мышц-то нет, но привычный человек поймёт.

– Не волнуйся, справимся.

Может, у меня как-то взгляд стекленеет, когда я о чём-то вспоминаю?

– Я не волнуюсь, – сказал я, стараясь казаться независимым. Даже подбородок привздёрнул.

Да уж, вцепился в это задание так, словно от успешного исхода зависела моя жизнь. В чём-то верно – это решает нашу судьбу, и если сумеем выйти из ситуации с честью, то заработаем хорошую репутацию и господину Эльглоту-кхуно поможем – не должен такой старый человек делать всё сам, ведь нанимать слуг он может себе позволить, дело не в средствах.

К счастью, Ниттар пока не позволил распространиться слухам о «призраке», и я мог безбоязненно приступить к работе – спугнуть злоумышленника может только наша с Караком неосторожность.

В нём я как раз не сомневался, а вот уверенность в себе подводила. Умом понимаю, что мать права и решительность изначально у меня есть, но на деле почему-то не получается в это поверить.

Осознав, что тяну время, я встряхнулся и вышел со двора. Карак молча отправился следом, стараясь держаться невысоко над крышами. С непривычки город мог поразить жителя деревни или чужеземца, а с высоты птичьего полёта Генгебагар – Морская Скала – казался лежащей на берегу моря расписной блестящей игрушкой. Это издалека и с высоты – вблизи радужно не всё и не всегда.

Карак наконец рассмотрел, куда идти, и спустился ко мне – я по невнимательности не взял карту, а без неё заблудиться – минутное дело.

Прежде мы бывали здесь только в сопровождении старших, и теперь я чувствовал себя одновременно и свободно, и неловко, словно стеснялся пользоваться этой свободой и идти, куда вздумается.

Куда вздумается, однако, сейчас вряд ли получится – я решил, в каком направлении попробую копать для начала.

Замок, бывший когда-то убежищем для жителей окрестных деревень, слившихся со временем в то, что сейчас называют «Верхним» или «Старым городом», подымался из слоя дыма печных труб и точно плыл над крышами. По мере того, как я шёл в направлении Верхнего города, зимняя монаршая резиденция, казалось, совсем не приближалась.

Не пожалел, что пошёл пешком – вверх по улице образовался затор, за считанные секунды собравший толпу зевак. Карак сказал, что перевернулась телега с углём, а я предпочёл обойти под окнами. Без опаски – практика выплёскивать из окон всё, что для этого годится, пополняя речку-дерьмовку, встречается разве что в провинциальных городах.

Ветер принёс свежий, но немного сладковатый запах воды – наверно, из-за того, что она побывала в трубах. За уличным шумом я сначала не различил плеск. Струи фонтанов Зелёного округа взметались выше вторых этажей, и я, остановившись возле чаши, стал смотреть, как причудливо изгибаются и плывут отражения деревьев, неба и домов на водной поверхности.

Возле фонтана по брусчатке мостовой бродили тахару – нахальные родственники вигу. Они вечно выпрашивают еду и не отличаются умом – Карак их прямо-таки терпеть не мог. Однажды, правда, он вернулся в гостиницу за полночь весь в крови и на мои встревоженные расспросы пояснил, что кровь не его, а безмозглые птицы довольно вкусные…

– Ностальгия? – поинтересовался Карак, приземляясь на гранитный бортик.

Я кивнул, не отвечая. Могу быть здесь, сколько вздумается, а не «чтобы к восьми часам был на месте!»

Да, а часы – вон те, на башне. Многие полагаются на них, потому что карманные уже роскошь. Не могу понять, почему бы мастерам не наладить торговлю вариантами попроще, без особых изысков и украшений – впрочем, качественный механизм сам по себе уже дорого стоит.

Однако надо было идти, когда было меньше народу – зря я всё-таки ленился.

Пёстрое человеческое озеро кружилось, колыхалось, уши закладывало от шума, и настроение у меня мало-помалу улучшалось – давно не выбирался никуда.

Ворониды редко жили в городах – они не любят большого скопления народа, – и я мог не бояться спутать с кем-то Карака. К тому же, рафи всегда узнают друг друга.

Сегодня же торговый день! Со всех сторон доносились запахи то выпечки, то жареного мяса, то фруктов и ягод. Запахи свободы, чтоб мне треснуть…

– Лепёшки! Свежие горячие лепёшки!

– Пааастаранись!

– Не проходите мимо! Только сегодня прекрасная Гозелла танцует расширенную программу!

– Мааам! Купиии!

– С дороги! С дороги!

– Оурат! Взгляните на эти шали – лучший шёлк, самый модный цвет…

Мы направлялись туда, где обычно живут люди моей касты – а нужна нам была лавка торговца амулетами, – и я мысленно готовился расстаться с большой частью подъёмных деньжат, увы. Вместе с тем старался не отдавить никому ноги и не думать, что неизвестному торговцу повезло с даром – может относительно нетрудно устроиться.

Наконец я выбрался из толчеи уже в Бронзовом округе и с помощью Карака отыскал на одной из улиц нашу цель – покрашенную красной краской дверь под золочёной вывеской.

Звякнул колокольчик, и мы с Караком очутились внутри аккуратной небольшой лавки – помещение было полутёмным, и после яркого дня я щурился, заодно снимая перчатки и сдвигая шляпу на затылок – благослови Маиши тех, кто придумал такую удобную тесьму под подбородком, позволяющую удерживать головной убор на его законном месте.

Привыкнув, я увидел, что темноту рассеивают множество фонариков из цветного стекла. Они были поставлены и развешены везде, где можно поставить и повесить. Витрина с готовыми изделиями освещалась изнутри белым газовым светом, который как-то терялся на фоне основной иллюминации. Очевидно, владелец заведения старался таким образом создать ауру таинственности.

Я глянул на свои руки, перебравшийся на прилавок Карак пытался осмотреть себя без помощи зеркала – моя кожа и его перья приобрели фиолетовый, жёлтый и красный отсвет одновременно.

Хозяин появился не сразу – наверняка слышал звонок, но точно знал, что мы никуда не уйдём. Вероятно, уже заработал хорошую репутацию.

Появившийся – именно так, почти бесшумно – из подсобного помещения карамати был старше меня лет на пятнадцать, не старый, но уже не молодой.

– Доброго дня, – поздоровался я и кивнул, но руку старшему протягивать не стал. Здороваться, протягивая руку через прилавок или там порог, неприлично, а у кахини вообще не принято жать руки.

– Хранят вас духи, – добавил друг.

– Молодые коллеги! – воскликнул торговец так, словно только что нас заметил. – Доброго здоровья, герены. Выбираете или на заказ?

– Сначала на заказ, – ответил я, взял предложенные бумагу и карандаш и стал объяснять, что хотел бы видеть, а Карак принялся за изучение витрины.

Следующие полчаса ваш покорный слуга чертил, рисовал, спорил с мастером и старался по возможности меньше жестикулировать – надо контролировать свои эмоции, особенно мне. Руками размахивать – вообще упаси Маиши.

Нужна такая вещь, которая сможет распознавать вид энергии, если таковая присутствовала: на всякий случай, если у гадугара Карака это вызовет затруднения, а что-то мне говорило, что вызовет. Будет очень жаль времени и денег, если план не сработает. Разумеется, надо надеяться на лучшее, но что обо мне подумают, если решение окажется неправильным?

– Заходите завтра, – сказал карамати после того, как мы пришли к взаимному согласию.

– Так… Сколько с меня?

– Пять золотых карпов, – выдал мастер, взвесив про себя требования.

Сколько? У меня всего дюжина подъёмных, и то серебром – предполагалось, что разменять будет сложновато, потому что многие золото держат в руках не слишком часто, а кто-то в жизни не видел.

– Шутите, набу, – внезапно подал голос Карак, нарочито медленно переключая внимание с готовых изделий. – Основа из чёрного металла, никаких изысков, назначение сравнительно простое. Что же заставило вас так поднять цену?

Торговаться я не умел и поэтому предпочёл держать язык за зубами.

В конце концов хозяин лавки и мой рафи сошлись на двух «карпах» и одной серебряной плотве, то есть ещё четверти. Неплохо.

По возвращении в дом Ниттара я коротко объяснил хозяину ситуацию и удалился в сад, где рисовал какое-то странное растение в нескольких ракурсах, чтобы делать что-нибудь и поменьше думать.

Первую половину ночи провёл, прислушиваясь к шуму и шорохам сверху и периодически задрёмывая.

«И почему меня угораздило родиться на свет карамати, у которого почти ничего нет, кроме его магии?» – подумал я снова. Я хорошо знал ветвь атми, то есть простых людей без какого-нибудь опасного таланта, и иногда завидовал: они всегда могли найти себе дело – ведь система каст подразумевает как раз это – и не следить ежесекундно за тем, как бы не причинить вред окружающим. Я в своё время был вынужден учиться владеть и управлять тем, чем меня «наградила» глупая природа.

Особенно было в школьные годы обидно, что твои создания опасны, и мне пришлось искать другое занятие, более безвредное. Тягу создавать что-то, вкладывая труд и мысли, я побороть не мог, поэтому в своё время учился рисовать и эти уроки посещал усердней, чем другие мальчишки.

Когда сон всё-таки пришёл, я почему-то увидел горные вершины и склоны. Идеально белые от вечного снега, они маячили далеко и размыто, как сквозь толщу воды.

Мне было тринадцать, когда отец взял меня с собой в поход, побродить невысоко по тропам. Однажды я случайно услышал, как он говорил матери, что не позволит, чтобы его сын рос размазнёй. Они никогда не ссорились громогласно, и не только потому, что это признак дурного тона.

«Ты парня ещё якорной цепью примотай, – с некоторой насмешкой предложил Реллан. – С лайнера укради и примотай».

Халья уже менее охотно возражала. Опасно, это точно, но нас там четверо.

Поднялись мы выше от Башни и дальше на северо-восток, а ещё дальше отец отказался – слишком высоко, и без адаптации это не отразится пагубно разве что на наших рафи. Железная дорога пролегала в стороне и ниже, по долине и перевалам, вместе с трактом уходя на Юакупанду – сложно было представить, что цивилизация сравнительно близко, но ничем себя не выдаёт.

Озеро расположилось в своего рода чаше – кажется, это называется «цирком» из-за круглой формы. Или «каром»? Точно не помню. Мы молчали, идти было тяжело, из под ног с пронзительно-лающими криками взлетали белые птицы, незаметные среди камней. Одну из них по-ястребиному схватил Равиг.

Скалистые берега зажали водное пятно в кольцо, спускаясь террасами, и подобраться к озеру было возможно одним из двух перевалов – с юго-востока или с запада. На Якунду, говорят, горные озёра могут прятаться в кратерах потухших вулканов.

С физической подготовкой у меня было тогда средне. Хоть я и молчал об этом, но всё тело ныло после длительного подъёма, плечи болели от тяжести ранца, колени ощутимо дрожали. Однако, увидав цель путешествия, я сразу же об этом забыл.

И чуть не покатился обратно вниз, ослабив внимание. Реллан поймал меня за локоть, втащив назад, я кивнул и перевёл дыхание.

Вода была неестественно, нереально голубого цвета, точно там была налита краска или лежал кусок неба. Берег покрыт только камнями – от мелкой гальки до валунов – и почти ничем больше. Отдельные клочки почвы заняли пихты, а на террасах берегов ничего не росло, кроме кустиков трав. Россыпь голышей покрывала берега и уходила под воду.

Опустившийся на скальный выступ возле меня Карак не проронил ни слова, но, похоже, не был особо восхищён. Догнавший его Равиг тоже молчал. У меня же спёрло дыхание, и я внутренне трепетал от радости, что взял всё необходимое для того, чтобы порисовать. Боюсь, описать гамму ощущений целиком не в силах.

Я решил бы, что озеро волшебное, если бы верил в сказки.

Мы продолжили путь, неторопливо спускаясь по вырубленным в камнях ступеням. Китихонду не пройдут здесь, и людям приходилось или нести свои вещи самим, или нанимать помощь.

Камешки хрустели под ногами, осыпаясь вниз, пока мы с осторожностью пробирались к кромке воды.

В какой-то момент идти стало легче. Наконец достигнув берега, я сбросил с плеч тянущий к земле ранец и оглянулся назад, на подъём к перевалу, откуда мы только что пришли. Отец сел на корточки, зачерпнул сложенными ладонями, отхлебнул и умылся. Вода была необычно прозрачной и позволяла разглядеть разноцветное дно и плавающих стайками мальков. Рыбы здесь, видимо, множество.

«В глазницах чаш утаены, видны глотки голубизны, – вдруг продекламировал отец. Потёр лоб и заросший трёхдневной щетиной подбородок. – Здесь горы видят: их глаза – озёр немая бирюза».

Ничего не происходило. Не произошло и через минуту, и через пять. Я почти забыл о своём недоумении, засмотревшись на диковинный уголок и прикидывая, какой ракурс лучше выбрать.

«Удивлён?»

Я признался, что да.

«Как же ты слушал на уроках? – с укором и удивлением вместе спросил Реллан, выпрямляясь. По непонятной причине живые существа – что люди, что ворониды – выглядели чуждо на фоне окружающего пейзажа. – Даром можно управлять, но это получается не сразу. Спорим, ты станешь лениться пробовать?»

Он давно заметил эту мою особенность – если мне говорили, что я чего-то не могу или не умею, я возмущался и шёл проверять, действительно ли это так, и если это так и оказывалось – доказывать обратное.

«Что ты сопишь? – сказал отец, глядя не на меня, а на острые голые скалы на далёком берегу. – Ты хочешь, чтобы всё было сразу и по волшебству?»

Не отвечая, я опасался ненароком кивнуть и в этом сознаться. Наконец решился заговорить, сменив тему.

«Э… А рыбы тут много?» – поинтересовался я несмотря на то, что видел стайки «мелочи».

«Пропасть, – отозвался Реллан, не возвращаясь к щекотливой для меня теме. Здесь он почему-то проявил мягкость, не став уличать меня в лености. – Я хочу попробовать удить, на ужин».

Реллан и Равиг отправились на поиски подходящих для ловли мест, а мы с Караком пошли в другую сторону. Точнее, шёл я, успевая заодно глядеть под ноги, чтобы не оступиться на скатывающейся гальке, а друг рассматривал местность, делая ленивые круги на небольшой высоте.

Я был рад вылезти из одежды, пахнувшей отнюдь не благовониями, тем более что пыль на мне довольно быстро стала грязью из-за пота.

«Ты прямо как в разведку собрался», – пошутил Карак, рассмотрев серые разводы на моей физиономии.

Водная гладь была настолько привлекательной, что я, по молодости толком не подумав, сразу же прыгнул, погрузившись по пояс, и на собственной шкуре испытал, что чувствуют терзаемые в преисподней. На берег вернулся резво, поскальзываясь на гладких камнях дна, постукивая зубами и кляня себя за то, что сначала сделал, а потом подумал. Кожу жгло и щипало.

Обычно я никогда не дрожал, выходя из воды, а тут нырнул под тряпки, позабыв об их плачевном состоянии. Невольно посмотрел на руки: мне показалось, что кожа изрезана тоненьким лезвием бритвы.

Хорошо, что не завопил – тогда отец бы точно посчитал меня слабаком и пожалел, что взял с собой. Впрочем, вот он идёт – наверняка видел. Ох, сейчас точно скажет что-нибудь…

Не сказал. Вместо этого стал вместе с Равигом обустраивать лагерь. Карак шепнул мне, чтобы я перестал дрожать под грязной одеждой, а надел чистую и тёплую и не вёл себя, как пятилетний.

«С кем не бывает», – наконец нарушил молчание Равиг.

«Ты прав, – отозвался Реллан. – Сын, прекращай валять дурака и иди помоги».

Всё ясно. Сейчас мне расскажут, насколько по-детски я себя веду.

Через какое-то время мы сидели возле разгорающегося костра. Отец отряхнул руки, через плечо оглянулся на воду.

«Обожди немного, – наконец развеял он мои сомнения. – После захода солнца поверхностные слои начнут отдавать тепло и опускаться ко дну. Тогда и можно будет купаться. Зато ты теперь знаешь, что не стоит сразу нырять в незнакомом месте».

Я молчал. Вот так, значит – пусть человек сам убедится, что хорошо, а что не очень… Правильно, в общем-то – помочь мне отец бы успел, если бы что-то случилось. Однако, стало совестно – как маленький, ей-богу. В раннем детстве я пытался запрыгнуть в костёр, потому что было интересно, что будет. Отец меня поймал, но дал подержать уголёк. Рёв мой наверняка слышала вся округа, зато понятие «горячий» я запомнил на всю жизнь.

А теперь та же история. Не учусь на ошибках, что ли? Что дальше будет?

«Тебе голова зачем нужна? – печально осведомился Карак. – Чтобы в неё есть? Что ты кривишься? На правду не обижаются».

Не отвечая, я смотрел на окружающий пейзаж. Казалось, вокруг никого, кроме нас четверых – только две или три чайки. Холодно, в каменной чаше звенит тишина, горные вершины кажутся искусно вырезанными в теле неба.

Подойдя к кромке воды, недолго глядел на морщинящиеся у мели мелкие волны, на разноцветные окатанные камни, и по примеру отца зачерпнул напиться. От живого льда тупо заныло в затылке и зубах. Яростно потерев глаза и щёки, я вернулся назад, к огню – повторить умывание не рискнул.

Пока отогревался, иногда слышал плеск вытаскиваемой рыбы. Карак безмолвно следил за костром, иногда шевеля палкой наломанные ветки и подбрасывая новых.

«Иногда я тебе завидую», – признался я.

«Не понял».

«Ты можешь видеть небо ближе. Сам».

Когда озноб наконец прошёл, а дувший от воды холодный ветерок утих, я решил заняться тем, чем не терпелось последний час – пошёл отыскивать выгодный ракурс.

Сидя на одном из разбросанных по берегу высоких плоских валунов, покрытых оранжевым лишайником, я долго и в разных вариантах зарисовывал пейзаж озера и скалистых террас. День постепенно перешёл в вечер, и поверхность озера становилась тёмно-синей, как полированный сапфир. Тени стали длиннее и чернее, солнце перестало палить. Гладь озера приобрела иссиня-чёрный цвет неба, а отражающиеся в нём громадные звёзды легко можно было спутать с настоящими.

Отцу подфартило, и на ужин были запечённые хариусы – глина здесь всё-таки отыскалась. Сначала я от голода ничего не замечал вокруг, а потом увидел, что Равиг старается вести себя, как за столом – скромно отщипывает по кусочку лапой, в то время как его младший соплеменник бесцеремонно расклевал тушку и тому, похоже, всё равно, что подумают другие о его поведении.

«Всё ещё хочешь купаться? – с усмешкой спросил Реллан, бросая рыбьи косточки в огонь. – Сейчас это уже безопасно».

Я лишь вздохнул. С сомнением покачав головой, спустился к озеру, разделся и зашёл в воду, разбивая гладь своим телом. На этот раз она оказалась очень тёплой – полная противоположность тому, что было днём. Говорят, горные озёра питают ледники, поэтому вода такая прозрачная.

Прежде случалось плавать только в реке, и там нужно было следить за течением и тем, как бы не запутаться в водорослях или не подобраться слишком близко к судоходному пути – иначе потом морячки будут клясться, что ничего не видели и не слышали, а остатки тебя виноваты сами.

Здесь же было нереально спокойно и тихо.

Сначала я немного полежал на спине, глядя в чистое темнеющее небо, потом перевернулся на грудь и поплыл вдоль берега, неспешными гребками. Представьте себе, в своё время мне много дало наблюдение за лягушками. В одной из двух своих стихий это удивительно изящные твари.

Реллан, кажется, задумался о чём-то или что-то вспоминал, глядя на дотлевающие угли – те мерцали багрово-красным, как цветы, – и не сразу заметил, как я подошёл, уже вытершись и одевшись. В котелке дымилась уха – часть улова отправилась туда.

Отец добавил в варево по щепотке соли и трав и стал размешивать.

«Хорошо», – вздохнул я, опускаясь на одеяло из меха и поджимая под себя ноги, как это делают монахи.

Мы, как закадычные друзья, хлопнулись ладонями – правильно сделали, что пошли, – но не стали говорить о повседневных делах, которые сейчас оставались где-то там, где цивилизация. Отец сказал, что вернёмся – обсудим, а пока ну их в болото.

«Ты слышал о военном стиле?»

«Что? – Я не сразу понял, что речь идёт о военном стиле плавания. – Да».

«Может, попробуешь?»

Тогда мне было невдомёк, что это своего рода продолжение разговора с Хальей – мало ли что в жизни случится, и парень должен быть к этому готов.

«Что тебе сначала спутать – руки или ноги?» – без тени шутки спросил отец, и тут же мы оба расхохотались. Эхо понеслось к горам, отражаясь от скалистых берегов и приобретая зловещее звучание.

В армии и на флоте новобранцев помимо прочего учили плавать особым стилем, который так и назывался «военным». Без помощи рук и ног – предполагалось, что попавший в плен боец, оказавшись в воде, имеет шанс добраться до свободы, если владеет таким стилем. Древние, не особо раздумывая, связывали юношам руки и ноги для достижения результата, и в первую минуту мне представилось, что отец поступит таким же образом, но потом стало смешно – дикарские методы и подобные проверки на выносливость не всегда нужны.

Впереди ещё было дней двадцать, и я согласился. Однако, с координацией, если нужно было передвигаться не с помощью гребков, а взмахов и движений корпуса, у меня начинались проблемы. Реллан хмыкал, критически глядя на мои попытки подражать дельфинам, но к тому времени, когда надо было выдвигаться обратно, результатами был доволен. На уровне, сказал. Хоть и не идеально.