Читать книгу Голоса возрожденных - Макс Маслов - Страница 10

Верманд Ли был человеком азиатского происхождения, молчаливым, строгим и знающим толк в познании себя. Это познание глубины своего «Я» позволило однажды, когда он еще был гражданином Китая, полностью сменить вектор своего направления. Итак, город Циндао в восточной провинции Шаньдун сменился на норвежский Осло, а уже потом на уютный Берген. Впрочем, должность директора института морских исследований в Бергене досталась ему не случайно, а благодаря его профессиональным навыкам и трудолюбию, полученными при становлении Шаньдунского колледжа океанологии.

В свои пятьдесят три года он выглядел достаточно статным мужчиной нормального телосложения и среднего роста. Черные волосы, прореженные сединой, волнистой челкой прикрывали родимые пятна на лбу. Глаза, узкие как щелочки, смотрели через толстые оптические стекла, зажатые отполированной черной оправой очков. В них он видел всех как на ладони и тем более старую, вечно недовольную Марту Гун Хансен, застывшую мрачной грымзою прямо у его рабочего стола. Она просила, хотя нет, она требовала выговора для молодого ихтиолога Иосифа Хольмберга, посмевшего без должного допуска проникнуть в лабораторию с особью Incognito Х2.0. Если бы это было в ее силах, то наказание за эту оплошность разделила бы с ним и Гретта Франссон. Но, увы, прозорливая Франссон обладала допуском в лабораторию от высшей инстанции, а значит, была вне их компетенции. Таким же допуском могла похвастаться и сама Марта, но в ее случае хвастовство не имело никакого значения, а вот власть и контроль были как раз фру Хансен по вкусу. Ее руки могли дотянуться лишь до бедного Иосифа, а там кто знает, о чем поведает глупец.

Кабинет директора был достаточно вольготным и одновременно угнетающим. Строгий стиль геометрически правильных форм привносил во все здесь ощущение очерченных рамок, контроля и точности. Ничего лишнего, яркого, и броского. Он сам был будто геометрически правильным, смотрящим властной тенью на все вокруг. Но если его подчиненные постоянно робели перед ним, то Марта Гун Хансен не сдавала своих позиций. Он был тенью, она же тенью вдвойне. Туго скрученные волосы в каральку, черный костюм, туфли на низком каблуке, на руке мужские швейцарские часы, оставшиеся после смерти мужа, лицо морщинистое, строгое, недовольное, пропитанное надменностью и озлобленностью.

Когда раздался неуверенный стук в дверь, два орлиных взора, направленных на деревянную перегородку, уже уловили робость и мягкость. Он даже не успел войти, а они уже знали, что там недотепа ихтиолог, угрюмый и понурый, поджавший хвост и все свое достоинство.

– Входите, – произнес Верманд так, что любому за дверью захотелось бы тотчас убежать.

Отчетливым звуком ихтиолог проглотил ком слюны, застывший в горле, и медленно отворил дверь.

– Что же вы, Иосиф, плететесь как черепаха? – сказала Марта, обозрев с ног до головы его никчемную фигуру. – В лабораторию вы проникали в приподнятом настроении.

– Эээ, – издал Иосиф, посмотрев ей в глаза. – Я… – хотел начать он, но директор его оборвал.

– Вы оплошали, – сказал Ли. – Я понимаю, что нашей гостье, уважаемой Гретте Франссон, нужна была помощь с саркофагом. Но она могла бы попросить об этом меня.

Хольмберг забегал глазками и потупил взгляд.

– О высшие силы! – возмутилась Марта. – Таких специалистов, как Франссон, пруд пруди, ее отчет и методы ставят под угрозу все изучение особи Incognita Х2.0. Вы знаете это, Хольмберг? Она позволила себе прикасаться к материалу, не ведя при этом видеозаписи. Или, по ее мнению, нам не интересен этот отчет? О чем думают профессора в Осло, присылая сюда эту выскочку?

– Успокойтесь, дорогая фру Хансен, – произнес Верманд. – Может быть, у нее и методы одиночки, непонятные нам, но в своем деле там, в Осло, она преуспела. К тому же кто как не она будет прекрасной заменой таким, как мы с вами, когда мы уйдем на покой.

– Да, – нерешительно выдавил Иосиф, – она молодец.

– Молодец! – вспылила Хансен. – Мы здесь, чтобы прояснить ваш нелогичный поступок, молодой человек, а не возносить эту выскочку!

Она продвигалась по кабинету из угла в угол, как фурия, ищущая себе место. Директор сидел в удобном кресле за столом, при этом перебирая кое-какие бумаги.

– Уважаемая фру Хансен, – Верманд посмотрел на Иосифа, – требует, чтобы вы понесли наказание. Что вы скажете?

Иосиф посмотрел на неугомонную бестию с пренебрежением. Он действительно не понимал, почему из всех, кто работает в институте, только она придала всему этому особое значение. А уже после нее и сам директор. Возможно, разгадка лежала глубоко в ее сердце, но к нему было не пробиться.

– Я понимал, на что иду, – ответил ихтиолог. – Но моей целью было служить во благо науки. Гретте нужна была помощь, и я настоял на том, что могу ее оказать. И если вам, дорогая гостья Гун Хансен, это кажется чем-то вопиющим, то, конечно же, я понесу наказание.

Марта задрала подбородок и посмотрела на него свысока, хотя что там говорить, она всегда смотрела на всех свысока.

– Я служу науке, – ответила она. – Не вы. Знаете, сколько профессионалов своего дела претендует на ваше место, Хольмберг? Не говорите, – тут же сказала она. – Так вот, более десяти человек. Чем вы лучше их? Чего вы достигли? Чего готовы достичь, чтобы остаться? Сначала, возмутившись вашим поступком, я настаивала на выговоре, но теперь, увидев, что вы признаете свою вину не полностью, я буду настаивать на вашем скором увольнении.

Иосиф зажался как сгусток нервов, он раздраженно смотрел то на бестию, то на директора, выжидая, когда же он скажет свое слово.

– Но вы можете избежать моей немилости, – продолжала Марта. – Расскажите мне обо всем, что вы делали там. Если я не ошибаюсь, вы что-то нашли, не так ли?

– Это так? – спросил вдруг Верманд, наконец-таки оторвавший взгляд от своих чертовых бумаг.

Под перекрестной атакой этих взглядов было сложно выстоять, он мишенью алел на фоне серой стены, перебирая как провинившийся школьник пальцами.

«Гретта просила меня ничего не говорить про осколок – подумал он. – И я выполню ее просьбу».

Он поднял глаза, и волоски на коже его рук встали дыбом.

– Вам показалось, многоуважаемая фру Хансен, – ответил Хольмберг. – Мы сделали несколько фотографий, и только, я измерял длину плавников и жаберных щелей. Вот и все.

Марта выдохнула с воздухом злобное презрение.

– Вот и все, – ответила ему. – Надеюсь, вы, уважаемый директор, примете правильное решение. По-моему, в кругах ученых завелся бездарь. Страшно подумать, как бы отнеслись к этому в Осло. Там бы Иосиф не был таким храбрым, прикрывая ничем не объяснимую дружбу.

Затем она, распахнув дверь, покинула кабинет, напоследок оглянувшись в сторону Ли. В этом взгляде Верманд уловил предупреждение, уж в этом он разбирался.

– Ну что же, – властный голос обратился к Иосифу. – Присаживайтесь, вот вам бумага и ручка. Вы знаете, что писать.

– Я могу написать объяснительную, – слова Хольмберга перешли в умоляющий шепот. – Я все понял, правда.

Он присел на стул и взял из рук директора чистый лист бумаги.

– Вы добрый малый, – сказал Верманд. – И, если честно, когда я брал вас на работу, я проникся вашим положением. Вы искали себя после гибели матери и отца, и мне показалось, что я могу задать вам эту цель. Но ваш поступок, каким бы он глупым ни казался с подачи Гун Хансен, бросит на меня тень. А я очень дорожу этим местом. И если говорить по правде, то впервые за столько лет открываю кому бы то ни было свою душу. Я предлагаю вам уволиться по собственному желанию и обрести внутренний стержень, что вам так и не удалось здесь. На этом все.

Руки Иосифа задрожали. Он не верил, что все это может быть правдой. Но выбора, увы, у него не было. Рука дрожала, а на глазах наворачивались слезы.

* * *

В эту ночь, беззвездную и ветреную, Гретта решила остаться в институте. Она покуривала сигарету, что делала очень редко, рядом со входом в восточное крыло, и собирала беспорядочные мысли в единое целое.

– «Отчет, каким он будет?» – думала она.

Отметина на подушечке указательного пальца слегка посинела. Казалось, рана пульсировала, то сокращаясь, а то расширяясь. Будто что-то выходило из нее, но это была не слизь, а что-то незримое.

От того, что дым давно не проникал в ее легкие, девушка ощутила головокружение и непонятную слабость. Она поймала себя на мысли, что за прошедшие полдня не видела Иосифа ни разу, хотя тот никогда не уезжал домой, не попрощавшись.

«Он бы в любом случае рассказал мне о том, что происходило в кабинете директора, – подумала она. – Это же Иосиф, весельчак и прилипала».

Ветер подул сильнее, и на небе загрохотали массивные черные тучи.

– Они прольются, да, они прольются, – прошептала Гретта, запрокинув голову.

Бычок от докуренной сигареты отправился в урну. Если бы ее заметили курящей в неположенном месте, то наверняка старая Гун Хансен узнала бы об этом первой. Как земля носит такую гадину. Подумав об этом, Гретта укорила себя в том, что стала такой нетерпимой. Она вспомнила то время, когда была студенткой, выбравшей факультативным занятием микробиологию. Так вот приглашенным преподавателем всего лишь на одно занятие была как раз таки Марта Гун Хансен, которую все называли мужчиной в юбке. Конечно же, лично с ней Гретта так и не познакомилась, зато до ее ушей дошло много омерзительных слухов. Кто-то поговаривал о том, что Марта всю свою жизнь боролась с пьянством своего бездарного мужа. Говорили, что он бил ее и закрывал частенько в подвале и что она от безвыходности выла и мочилась по углам. Все знали об этом, но никто не протянул ей руку помощи. И оттого она возненавидела всех и вся. Но как же она любила своего мужа, что прощала ему такие зверства! Когда он умер, захлебнувшись рвотной массой, ее обезумевшие крики не давал спать всем соседям. Но они, опять же, не предложили ей своей помощи и утешения. Поэтому наверняка слово «гадина», коим посмела назвать ее Гретта, было слишком грубым.

– «Но, черт возьми, что она хотела от Иосифа Марта?»

В кабинете, где девушка расположилась, стояла духота, и потому верным ее решением было приоткрыть окно. Ветер вторгся в помещение, сдув со стола листы бумаги, но в таком хаосе было проще думать. Свет настольной лампы тускло осветил половину стола и печатную машинку, привезенную из Осло.

– Ты заждалась, моя дорогая, – произнесла она, коснувшись небольших ползунков машинки, отвечающих за поля.

Вставив чистый лист, она прокрутила валик и замерла в поиске мысли.

– Итак, – сказала чуть шепотом, – отчет, – она прошлась пальцами по клавишам, и звук, ласкающий уши, ознаменовал начало работы.

«Incognita Х2.0 – необычный объект для изучения. Вид, как было установлено ранее, неизвестен. Но строение туловища и его панцирное покрытие говорят о том, что особь наверняка относится к роду плакодерм, как и дунклеостей, живших в девонском периоде, исчисляемого промежутком времени от 415 до 360 млн лет до нашей эры. На туше отчетливо видны пузырьковые образования, как при газовой эмболии, что с учетом места, где ее выловили, кажется абсурдом. Соскоб взят на анализ. На затылочной части имеется острый костяной шип длиной шестнадцать сантиметров. По наслоению на кости я бы предположила, что Incognita Х2.0 – взрослая хищная особь. Вопрос о существовании этого вида в наше время остается открытьем».

Гретта убрала руки от клавиш, и ее взгляд упал на ящик в столе. Именно там в пробирке хранился тот осколок, выпавший из брюха особи. Почему-то рана на пальце заныла еще сильнее, а сердце забилось чаще. С подоспевшей болью пришло необъяснимое желание взглянуть на осколок еще раз. Она выдвинула ящик и вытащила стеклянную пробирку. Сначала ее глаза не увидели ничего необычного. Крохотный желтоватый кристалл лежал на стеклянном донце и под светом настольной лампы искрился на острых краях.

Но потом ее руки затряслись. Эта дрожь, возникшая из ниоткуда, начиналась от плеч и тянулась гусиной кожей к тонким пальцам. Не понимая, что происходит, девушка встала со стула и попятилась назад.

Послышался незначительный треск, и осколок засветился. Он прильнул к стенке пробирки именно в том месте, где находился пораненный им палец. Казалось, что между ними существовала какая-то связь. Рана чувствовала кристалл, а кристалл желал вонзиться в рану. Гретта наблюдала за всем этим с раскрытым ртом в попытках объяснить природу этого феномена. Но эти попытки были тщетными.

Из раны алыми каплями стала сочиться кровь, а затем она и вовсе потекла, собираясь на стекле пробирки в невиданные узоры.

Осколок рвался наружу, он маетно бился о стенки, взмывал верх, ударяясь об пробку, и падал на донце.

Когда пробирка треснула под натиском пленника, Гретта выронила ее на пол, прижавшись спиной к стене.

Раздался треск сильнее прежнего, и пробирка разбилась. Осколок воспарил в воздухе и осветил собою весь кабинет.

Гретта наблюдала за всем этим с таким страхом, что ей казалось, что сердце не выдержит. Она попыталась доползти до двери, хватаясь за стену, марая ее своей кровью, но дальнейшее окончательно лишило девушку сил.

Осколок пулей устремился к ее телу, разом вонзившись в ее плоть. Его благодатной почвой была та самая рана на пальце, будто связанная с ним незримой нитью. Теперь он сидел там занозой, будто организм, обладающий разумом, с желанием насытиться ее кровью.

Гретта заполошно мяла свой палец, пытаясь выдавить объект вторжения, но чем усерднее она это делала, тем больше боли приносила себе.

Ей казалось, что все ее силы, вся ее кровь текут по направлению к осколку. Ноги стали ватными, а руки и вовсе перестали слушаться. Кричать она не могла, да и кто поверит ей, услышав такой невообразимый рассказ.

В один миг в глазах потемнело, и она провалилась в долгий, глубокий сон.