Читать книгу В тени креста - Максим Греков - Страница 23

***

С утра, голова у думного дьяка Фёдора Курицына болела от размышлений о европейских делах…. Он перечитывал грамоты от послов и соглядатаев, смотрел на карту. Думал, много думал.

Пока все в государстве Московском обратили свои взоры на остатки Тверского княжества, да на войну с Литвой – Фёдора Курицына заботили страны, что лежали западнее. Он размышлял о том, как склонить государя Ивана продлить союзнический договор с угорским31 королём Матьяшем Хуньяди – Корвином, и о помощи молдавскому господарю Стефану в войне с османами. Оба этих иноземных правителя недолюбливали друг друга и даже, по случаю, промеж собой воевали, но их поддержка открывала новые возможности для укрепления позиций московского государя в Европе, а также к признанию Москвы великой и просвещённой державой, а вслед за этим и всех русских людей не восточными дикарями, а европейцами. Ну, и, само-собой: ход товаров через земли этих правителей выгоден – прямиком на запад. Вот о чём думал Фёдор Курицын.

В дверь с низким поклоном вошёл постельничий, он, увидев, что дьяк занят своими мыслями, робко кашлянул и позвал своего хозяина.

– Господине…, господине…

– Чего тебе, – не поднимая головы от бумаг, отозвался дьяк.

– До тебя человек…, – промолвил постельничий, переминаясь с ноги на ногу.

– Так веди, всё так же безразлично, и не поднимая головы, ответил Курицын.

– Да дух от него смрадный и сам он того…, – постельничий завращал газами ища подходящее слово. – Хотели прогнать, а он, вон чё кажет, – постельничий с поклоном подошёл к столу хозяина и протянул ему свинцовый кругляш с вдавленным на одной стороне резным крестом.

– Тут почитай от каждого второго…, дух…, – брезгливо ответил дьяк, бросив на стол полученную свинцовую метку, – ладно, веди его в подклеть на заднем дворе, да так, чтобы по пути он ни с кем не встречался. Я чуть погодя подойду.

Проводив слугу взглядом, Фёдор достал из потайного ящичка стола кошель с монетами и маленькую коробочку простого тёмного дерева, – «два верных средства для любой беседы с тёмными людишками» – подумал про себя дьяк, и, прихватив свечу, вышел. Спустился через боковую лестницу и через низенькую дверь проскользнул к заднему двору своей усадьбы. Толкнул скрипучую дверь в пристройку.

На звук двери воровато обернулся тощий, сгорбленный человек в темном, видавшем виды кафтане и колпаке, надвинутом на самые глаза, с курчавой тёмной бородой.

Постельничий, которому передалось нетерпеливое волнение незнакомца, согнулся в поклоне перед дьяком. А горбун только закряхтел. Курицын, переступив порог, остановился, посмотрел на обоих, стоявших в отсвете единственной лучины.

– Епишка?! – узнав незваного гостя, дьяк нахмурил брови.

– Он самый, господине, – ответил тот. Волнение его, казалось, куда и делось, он медленно стянул с головы колпак, и согнувшись вперёд, поклонился.

– Да как же ты, холопья душа, насмелился ко мне прейти?! – сухим голосом произнёс дьяк Фёдор.

Постельничий шагнул за спину незнакомца, но тот даже не пошевелился; кривая заискивающая ухмылка перекосила его лицо с чахоточными пятнами, что проступали из-под бороды на впалых щеках.

– Тому есть причина господине, – понизив голос, произнес Епишка, и как бы ненароком повернул голову и стрельнул чёрными бегающими глазками в сторону постельничего.

– Зябко тут, – отвлечённо бросил дьяк и перевёл взгляд на своего холопа, который истуканом застыл за спиной горбуна. – Ты…, печь затопи да ступай, – Фёдор указал постельничему рукой на берёзовые чурки, что лежали в углу, возле малой изразцовой печурки.

Постельничий запалил от лучины бересту в печи, покидал в разгоревшийся огонь чурки и молча, удалился.

– Реки, что тебя ко мне привело, али забыл наш уговор: боле никогда не встречаться? – бросил через плечо дьяк, отходя к нагревающейся печи.

– Да, дело сурьёзное и не мешкотное…, – начал горбун.

– Там стой, фу…, смердит мертвечиной то от тебя, – прервал его Фёдор Курицын, – говори без опаски, тут никто тебя не услышит.

– Дело говорю не мешкотное, коли прознают греки Ласкарёвы – головы мне не сносить. Вот я и того…, – Епишка замялся, стрельнул вороватыми глазками на дьяка.

– Да говори уже, рохля, и без тебя дел у меня много, чего тянешь? – повысил голос Фёдор Курицын, чтобы не показывать отвращение, которое вызывал у него вид горбуна, он повернулся спиной к своему нежданному гостю.

– Решил я, что пришло мне время последнюю службишку тебе господине сослужить и с Москвы бежать, – горбун качнулся вперёд-назад.

– Вона как, ну так справь службу и делай, как задумал, – пренебрежительно бросил дьяк.

– Дык, я это…, господине, пришёл упредить, вроде обсказать, как дело идёт…. То самое, о котором греки радеют, – снова поклонился Епишка.

– Коли и вправду что важное об этом деле, то говори всё без утайки, – обернулся к нему Фёдор Курицын.

Горбун помял в руках свой колпак, стрельнул глазами в сторону двери и заговорил шёпотом, с придыханием.

– Молодой Ласкарь, приехал вчерась, к ночи, с ним были люди, все конные и при оружии, я сперва подумал, что они хотят забрать кого из пленников, но боярин только надо мной потешился, молвил, что, мол, деньги на содержание пленников уплочены. С тем мы и пришли к подвалу, где сидит кат-Силантий. Коды отворили дверь, тот долго кряхтел и кашлял, прежде, чем поднялся на ноги. Видать ослаб от цепей, а как в его темницу зашли двое воев с факелами, он прямо весь зашёлся дрожью. Вслед за воинами к нему молодой грек вошёл. На вид ещё мальчишка, но заносчив не по летам, да…, ты же всё сам об ём усё знаешь господине….

Увидев боярина, Силантий отшатнулся назад. Затряс патлатой головой.

– Я желаю видеть брата, – выдавил он из себя.

– Твои желания не имеют значения, ведь ты здесь по воле божьей, – ответил ему боярин.

– Не повинны мы ни в чём. Всё не так, как ты об этом думаешь, – отходя дальше к стене, залепетал Силантий.

– Да? – принял удивлённый вид молодой боярин. – А вот брат твой изрекает другое: он признался в соучастии в заговоре, и ещё рассказал, какие поручения давал тебе. И кроме того, сказал, что это ты удавил Лукомского по его указке.

Силантий затравлено прижался к стене.

– Как видишь, мы всё и так проведали, и от тебя уже никаких слов не потребно. Тебе осталось только принять кару и всё, – спокойным голосом продолжил молодой Ласкарёв. – Но я знаю тебя и, вижу, что ты не совсем пропащий человек…. Понимаю – ты хотел спасти своего брата, и даже бежал от нас, чтобы предупредить его, а вот он все вины переложил на тебя.

– Не слушайте моего брата, он не разумеет, что речёт. Безумен он…, – провыл Силантий.

– Хорошо, тогда расскажи нам о том, что знаешь ты.

Силантий тяжело задышал и стал скрести ногтями по стене.

– Ну вот, теперь ты молчишь, – грустно вздохнул Ласкарёв. – Что ж…, ты сам знаешь, что будет далее. Завтра твой брат будет на спросе с пристрастием. Ну, ты понимаешь, что он мог что-то утаить. Ведь ты и сам не раз развязывал языки. Теперь сия участь ждёт его, – подытожил боярин.

Силантий в ответ лишь шумно засопел и ошалело завращал глазами.

– Ну так как? Сам скажешь или обождём, что завтра молвит твой брат? – с досадой спросил молодой Ласкарь.

– Нет-нет, не надо! Он же немощен телесно и слаб умом, скорбен он…, – Силантий рухнул на колени.

– То наказание за его грехи и я, печалусь за него и молю господа даровать ему и тебе просветление, – твёрдо сказал Ласкарёв. – Ежели оно завтра к обедне не наступит, то уж не взыщи Силантий, – добавил боярин и резко повернувшись на месте, вышел в коридор. Вслед за молодым Ласкарёвым вышли и прочие.

Дверь в поруб закрылась и, Силантий остался один в темноте.

– А, ведь он, – этот грек молодший, у старого монаха то в эту ночь и не был. Как от Силантия вышел, так сразу со всеми своими людьми и уехал, – закончил свой рассказ горбун.

– Так-так, греки…. Решили поторопить события. Ну, что ж…, – задумчиво пробормотал государев дьяк Фёдор Курицын. – А ведь дело и впрямь важное, – дьяк сделал шаг навстречу горбуну. Тот осклабился гнилыми зубами, закивал своей седеющей курчавой шевелюрой. – Дело важное и завершить его должно тебе, – взглянув с прищуром на Епишку, твёрдо вымолвил Курицын. – Сам понимаешь, распустить своя языки кат Силантий и его полоумный брат не должны, – утвердительно добавил дьяк и покачал пальцем с тяжелым перстнем перед носом горбуна.

– Аха, это оно конечно, – закивал Епишка. Но тут же, как будто что-то вспомнил и напрягся. – Дак, ведь они покуда и так безмолвствуют, – недоумённо пошевелил своими опалёнными бровями он.

– Пока… безмолвствуют, – поправил его дьяк. – И мне хотелось бы иметь верную надёжу, что так будет и далее. Вот ты и сделай всё, чтобы так всё и было. Али впервой тебе? – Дьяк снова почувствовал тяжёлый запах, исходивший от переминающегося с ноги на ногу горбуна, и сморщившись отступил назад. – Что хочешь за свою последнюю службу?

– Боязно мне господине. Кабы не греки, я бы и награды не просил, а с энтими…, – начал канючить Епишка. – Верить даже своей острожной страже не могу. От, вчерась, двух новых сторожей к воротам на службу из приказа прислали. И гадаю я: не послухи ли они греческие. Один вроде совсем с воровской рожей, таких греки на службу к себе не возьмут, а второй-то, ну аки херувим – лицом пригож, а глазищами так и шныряет…. В опаске я, повсюду чужие глаза и уши. В лихое время живём, ох в лихое….

– Вот держи, – Фёдор Курицын бросил горбуну кошель из красной кожи, который тот поймал на лету, – тут сто серебряных, а по завершении дела получишь ещё два раза по столько.

– Благослови тебя Никола-угодник, господине, – снова показал гнилые зубы Епишка, – с таким богатством я нигде не пропаду.

– Верно, не пропадёшь, – поддакнул дьяк, – но дело надо вершить сегодня же, ты понял?

– Как не понять-то? – тряхнул головой Епишка, – да и мне долго задерживаться на Москве нет охоты, будь покоен всё исполню….

– Как мыслишь управиться? – спросил горбуна Фёдор Курицын.

– Да… как господь подскажет, – Епишка затрясся в беззвучном смехе.

– Вот, – дьяк бросил горбуну тёмную коробочку, – подмешай это в еду обоим, только пусть будет побольше еды, не скупись, средство верное! А крови не надо, пусть греки гадают над их кончиной, да и от себя подозрения отведёшь. И как покончишь с делом, езжай на постоялый двор, что у хвелей. Там получишь свою награду, тебя сыщет мой человек.

– Благодарствую господине! – до земли поклонился горбун.

– Прощай Епишка. Сейчас жди здесь, тебя выведут, а мне пора. – сказал Фёдор Курицын и, не оглядываясь, вышел во двор.