Читать книгу В тени креста - Максим Греков - Страница 32

***

При дворе государыни сегодня суета. Люди из свиты послов, заморские мастера и купцы, ожидая милостей от московского престола, прибыли с подарками, в надежде, что она поможет им получить благоволение Великого князя.

Софья любила устраивать такие приёмы, на них она снова чувствовала себя на вершине власти, и, хотя явных значимых решений в обход воли своего мужа—великого князя, она принимать не могла, многие понимали, что мнение Софьи, несмотря ни на что, часто, перевешивает мнения самых ближних к государю князей и бояр. Вот поэтому, иноземцы и торопились предстать при дворе государыни. Каждый приём, был, ими весьма ожидаем. И пусть проводились они скромнее, чем при навеки исчезнувшем византийском дворе, но ярче, чем у самого московского государя. И это будоражило мысли не только московских людей, но и многих за пределами русских границ. Ведь кроме неё, в целом свете, ни одна из жён правителей такого никогда не делала. А Софья, делала вид, будто и не догадывалась ни о чём. Однако принимая иноземцев, часто узнавала многое из того, что после, в склад с другой информацией, открывало положение дел в разных европейских странах, а самое главное, становилось понятным отношение правителей этих стран к Руси и их тайные и явные политические желания. Своими мыслями и выводами она после наедине делилась с мужем.

Потому, к приёмам государыня готовилась. Заранее собирала всё, что только могла узнать о тех иностранцах, кто хотел предстать пред её очами. И в этом ей всегда помогала пронырливая Мирослава, которая через своих людей, часто следила за нужными иноземцами, прибывающими или уже живущими на Москве, примечала: с кем ведут дела, в каких домах бывают, а иногда, и какие речи ведут.

Но сейчас, боярыня никак не могла прийти в привычное для себя равновесие духа. Её то охватывал страх, то безудержное веселье. Она сама удивлялась недавней своей дерзости и одновременно, в глубине души, боялась последствий своих поступков. Мирославу будоражили мысли о сладкой прошедшей ночи, и при этом обдавал хладом страх позора. «А что, ежели, молодой Ласкарь будет на Москве бахвалиться и тогда, об их блуде пойдёт молва, и прознает государыня? Или того хуже, слух дойдёт до старого чёрта – Фёдора Ласкарёва, что он тогда с ней сделает? Он сейчас далече, но ведь вернётся и тогда…! Пожалуй, даже государыня не защитит…. Или не узнает…. Или… сама и отдаст приказ…. Ох страх, страх, страх…. Неужели молодой Дмитрий кому расскажет? Или промолчит? Или забудет? Забудет? Ох, Дмитрий… М-м-м… Сокол. Сильный, красивый, пригожий. Может это господь сжалился и послал его, чтобы разом наградить любовью за все прошлые годы. Любовь?» – Мирослава вздрогнула, это не укрылась от взора государыни.

– Что с тобой, как будто хвораешь? – спросила, обычно сдержанная на эмоции великая княгиня.

– Прости матушка, ломота в костях, да и в висках шумит, то от непогоды, – виновато улыбаясь, склонила голову боярыня.

– Да, пожалуй, в палатах и вправду зябко, вели пожарче топить, – махнула широким рукавом Софья

– Сейчас сполню, – отозвалась Мирослава.

Время давно шагнуло за полдень. После приказа верховой боярыни, с самой обеденной молитвы, печники не жалели дров и в больших палатах великой княгини стало жарко как в бане, хоть одёжу скидывай. Серый, безжизненный свет едва пробивался в окна, растворяясь в отсветах огней полусотни свечей, что горели в светильниках на богато убранных стенах. Снова с хмурого неба то и дело срывался мокрый снег. Некоторые слюдяные пластинки в свинцовых оковках, что были вставлены в окна – протекали, и на стенах вокруг этих окон появилась испарина. С порывом ветра снежные хлопья ударялись и прилипали с улицы к слюде, сумрак в окнах сгустился, и по едва уловимому знаку вездесущей Мирославы, слуги ещё добавили свечей в шандалы. С потолка на золоченых цепях спустили паникадила, каждое о шести подсвечниках и быстро затеплив все ярусы свечей, ярко осветили приёмную залу. А чтобы гостям во всем была приятность, слуги внесли ещё и позолоченные с боков жаровни с курящимися заморскими благовониями.

Сотворив короткую молитву, государыня начала свой приём. Гомон голосов в приёмной зале смолк не сразу.

– Потому при московском дворе жалуют мастеров из всех городов Европы. В этом лете, божией милостью в землях наших утвердилось благоденствие. Мы рады всем тем, кто ищет дружбы с нашей державой…

Софья сидит высоко. Большой золочёный престол весь отделан темно-красным бархатом. Сама в высоком венце, голову держит прямо. Искусно сшитое широкое темно-красное платье красиво облегает её стан и как будто сливается с престолом. На плечи накинута горностаевая шубея нараспах. Волосы, тщательно забраны под убор. Приятный, бодрящий дымок сгустился под сводчатым, расписанным золотом и киноварью, потолком. Дорогие ковры на скамьях и на полу, чистота и тепло обобщают особый уют приёмной палаты. Лицо государыни приветливое, добродушное.

– … Рада я ноне видеть вас всех при нашем дворе, ибо вижу, что, как сами вы, так и прочие люди из стран ваших имеют желание жить с нами в мире. И пускай все знают: Москва привечает тех, кто с намерениями добрыми, но для врагов мечи наши остры, и так будет вечно, ибо путь сей указывает нам любовь к родной земле. А теперича, пусть каждый, кто хочет молвить, выходит по одному, так, чтобы все могли его слышать, ибо в добрых делах нет утайки…

По правую руку от государыни всё именитые и родовитые, есть и думцы её мужа-Ивана, а по левую её ближние, всё больше греки, да худородные русские служилые бояре, преданные лично ей, как верные псы.

С позволения мужа – Великого князя она завела эту собственную «думу» из членов свиты. С ними и устраивала в специально выстроенной приёмной палате такие дипломатические приемы иностранных послов и гостей, ведя с ними разговоры «величаво и ласково».

Иноземные посланцы, по одному выходили вперёд и произносили хвалебные речи государыне Софье, среди прочего не забыв упомянуть и о своих просьбах. Великая княгиня слушала их по большей части с лёгкой улыбкой, иногда кивая и, даже отвечая, на их родных наречиях. После речи венецианского посла Пьетро Лурдани вперёд вышел долгобородый немецкий купец, который просил о милостях для своей торговли на Москве. Государыня, не прерывая купца, сделала легкий знак Мирославе подзывая её.

– На венецианского посланца посмотри, что-то он в стеснении, проведи его в задние комнаты, там, в дали от остальных говорить с ним буду.

Боярыня согласно кивнула и ловко юркнула между ближними боярами, прямо в толпу вставших полукругом иноземцев.

Вскоре приём был окончен, всех пригласили к столам, на званный пир, а венецианец с хитрыми бегающими глазками предстал перед Софьей.

Пьетро Лурдани был опытным дипломатом, долгое время состоял в подручных у известного всей Европе посла-лисы Амброджо Контарини. С ним же, одиннадцать лет назад впервые побывал в Москве. Он достаточно неплохо разбирался в ситуации при дворе Великого московского князя, поэтому о деликатной стороне своей нынешней миссии самому Иоанну Васильевичу, он ничего не сказал, а терпеливо ждал момента всё донести через «правильные уста» – через Софью. Сейчас Лурдани учтиво изогнулся в поклоне, и, не сводя глаз с широкого браслета, что плотно прилегал к запястью московской государыни, начал подобострастным голосом:

– Высокородная принцесса! Всемилостивейшая деспина! Дозволь передать тебе поклон от твоего брата – хранителя императорского наследия кесаря Андрея….

При упоминании о брате ресницы Софьи слегка дрогнули.

– Твой брат сейчас гостит в пределах Венецианской республики, и, узнав о моём предстоящем путешествии, пожелал передать через меня вот это, – Лурдани ловко извлёк из-под своего плаща письмо и с почтением передал в руки Софьи. Та, молча, приняла, но не вскрыла, а отложила в сторону. Это немного смутило дипломата, ведь он рассчитывал, что сможет построить беседу исходя из содержания письма, которое он знал заранее.

– Помимо писанного, твой брат просил передать ещё несколько слов, – гнусаво вымолвил венецианец, рассчитывая, что сможет в беседе донести мысли, которые ему вложили при дворе дожа.

На его удивление, московская государыня снова промолчала, но ведь не затем же, она позвала его в отдельные покои? Лурдани решил действовать наверняка и с некой долей откровенности стал говорить о том, что Андрей Палеолог, испытывая нужду, обратился к республике с просьбой оказать поддержку в борьбе с османами, при этом он рассчитывает на помощь своей сестры и её мужа – московского государя. Венецианский дож не отказал в своей поддержке, но памятуя о том, что Андрей всё ещё не расплатился по своим долгам перед Папой, просил Софью и её мужа Ивана выступить поручителями за своего родственника и об этом официальным посланием сообщить республике.

Словесный поток дипломата на мгновение иссяк, и он перевёл дыхание. Государыня продолжала молчать.

– Скажи хоть слово, о превосходная, какие вести я должен увезти с собой для твоего брата, будь милостивой принцесса…

Софья подняла на дипломата свои очи, и что-то кольнуло в груди у Лурдани, вместо обычных светлых, с огоньком глаз, он видел тёмный омут, и венецианец онемел: таким откровенным холодом повеяло от этого взгляда.

Пьетро Лурдани потупил взгляд, он лихорадочно пытался сообразить, что было не так в его пылкой речи, ведь всё было рассчитано безупречно, но великая княгиня Софья, похоже, осталась совершенно равнодушной к просьбе своего брата, а это так на неё не похоже!

– Ожидала я разговора о делах государственных, о торговле между Московией и Венецией, коя из полноводной реки в малый ручеёк превратилась, ибо турецкий флот стал полновластным хозяином в Черном море, потеснив и венецианский, и генуэзский и прочие. Но видать политические интриги заботят ныне Венецию более, чем благополучие своего народа. Мне, слабой женщине, таких дум не осилить. А за вести о брата благодарствую, – спокойно произнесла она. – И впредь, посол, не докучай мне такими мелочами. Боле не задерживаю.

Венецианец отступил на шаг и, не поднимая взгляда, раскланялся. Как только он исчез за порогом, Софья звякнула в колоколец. Мигом появилась Мирослава.

– Брат мой, Андрей, ныне под крышей дожей венецианских обитает, видать совсем задолжал, шли к нему гонца надёжного, зову его к себе погостить. Мыслю, что муж мой его пригласит, но пока я ему сие мысли вложу, пусть гонец уже будет в дороге.

А теперь, пора нам вернутся к нашим прежним замыслам, приготовь всех на завтра, ибо дьяк Федор Курицын будет на утренней беседе. Посмотрим, чем он дышит.

Боярыня ответила молчаливым поклоном, краем глаза заметила лёгкую усмешку государыни и улыбнулась в ответ.