Читать книгу Персона - Максим Жирардо - Страница 12

– Это полиция! – воскликнула Соня. – Они внизу, хотят со мной поговорить.

– Не может быть! Шутишь, да? Прекрати! Ты что, угнала машину? Впрочем, нет, я поняла, тебя поймали на промышленном шпионаже, ты всегда казалась мне подозрительной.

На лице Эльги обозначилась веселая улыбка, но при виде зарождающейся в душе подруги тревоги тут же исчезла. Она поняла – все очень и очень серьезно. Черты лица женщины застыли, руки задрожали, глаза искали у Бога поддержки, надвигалась трагедия, и она всеми силами старалась ее отсрочить.

Соня схватила телефон и позвонила мужу, но попала на автоответчик. Затем сразу же набрала другой номер.

– Хода, это я, вы дома? Отлично. Как дети? Вот и хорошо. Филипп не звонил? Я могу задержаться, так что покормите их ужином.

Она положила аппарат на стол.

– С Филиппом что-то стряслось, – произнесла она дрожащим голосом, в котором явственно звучала паника.

– Почему ты так говоришь?

– Я знаю… Чувствую.

– Да нет, не переживай, наверняка ничего страшного.

– Если они приехали прямо сюда, значит, дело серьезное.

– Откуда тебе знать?

– Знаю, и все. Ты можешь остаться со мной?

– Ну конечно могу, – ответила Эльга и положила на плечо подруги ладонь.

В этот момент в комнату, в сопровождении охранника Доминика, вошли тип лет шестидесяти и женщина помоложе. Флик направился к Соне и протянул ей руку:

– Здравствуйте, мадам Сильва. Меня зовут Фрэнк Сомерсет, я комиссар уголовной полиции Парижа. Позвольте представить вам моего главного инспектора Лоране Мило.

Флик показал на женщину за его спиной. Той было чуть за сорок, и она совсем не напоминала агента полиции. Выражение лица, насколько холодное, настолько и профессиональное, смягчалось женственным обликом, стройной фигурой и пышной, роскошной белокурой шевелюрой. Она кивнула Соне и молча прислонилась к стене. Эльга подумала, что из них двоих именно ей отводилась роль «плохого копа».

Фрэнк посмотрел по сторонам и отпустил охранника, который ушел, закрыв за собой дверь. Затем повернулся к двум женщинам и окинул их беглым взглядом – сначала Соню, потом незнакомку, которая ее сопровождала. Надо было соблюдать бдительность. Он не хотел, чтобы она вмешивалась в ход допроса. Предстоящий первый разговор с Соней представлялся жизненно важным для скорейшего выявления следов, благодаря которым они смогут продвинуться вперед.

– Сожалею, но у меня для вас плохие новости.

– Что-то с Филиппом?

У Сони уже блуждал взгляд, левая рука нащупывала стол, чтобы ухватиться за него и не упасть.

В едином порыве Фрэнк с Эльгой подхватили ее с двух сторон под руки, желая поддержать. Их взгляды скрестились – с одной стороны, верная подруга, с другой – добрый флик.

– Да, на него было совершено нападение. Но вы не волнуйтесь, его жизни ничего не угрожает.

– Что с ним? Где он?

Фрэнк с Эльгой сжали ее крепче, опасаясь, что молодая женщина пошатнется и упадет.

– Сядьте, пожалуйста, я сейчас вам все объясню.

Фрэнк и Эльга помогли Соне сесть. Эльга устроилась рядом с подругой, не выпуская ее ладони из своей руки. Фрэнк схватил стул и сел за стол напротив.

– Теперь ваш муж вне опасности, он в хороших руках в медицинском центре Святой Анны.

– Мне надо его срочно увидеть.

– Сожалею, но на данный момент это невозможно – визиты в отделение, где он лежит, запрещены.

– Что с ним произошло?

– Отправляясь сюда, я говорил с доктором Рюзеком по телефону. Именно он с его командой занимаются вашим мужем. Это главный врач неврологического отделения больницы Святой Анны. Ваш супруг в реанимации. Состояние его стабильно, однако он нуждается в постоянном наблюдении врачей. Именно поэтому вы пока не можете его увидеть.

Фрэнк говорил спокойным голосом, отчетливо произнося все значимые слова, и не забыл сделать короткую паузу, перед тем как сообщить, что дни Филиппа Сильвы еще не сочтены. Их первая встреча, которой всегда отводился основополагающий характер, создавала безопасную атмосферу. Соня должна была увидеть во Фрэнке человека, заслуживающего доверия. Лоране стояла в стороне, расстояние между ними еще больше усиливало позицию Фрэнка. Ее молчание и то обстоятельство, что она осталась стоять у стены, вносили дисгармонию и, на контрасте, подчеркивали сочувствие Фрэнка. Она тоже внимательно наблюдала за происходящим и подмечала ускользавшие от него детали, чтобы потом, по окончании допроса, высказать свои впечатления. Будучи весьма искушенной в этом деле, она отнюдь не радовалась присутствию Эльги, человека в сложившейся ситуации чужого и, следовательно, постороннего для следствия. Ей отнюдь не нравилось, что вторая женщина – может, подруга, но может и нет – может влезть в разговор и создать никому не нужные проблемы. Фрэнк тоже краем глаза поглядывал на Эльгу, которая зорко следила за каждым его жестом, как недоверчивый человек, выглядывавший любой ложный шаг, чтобы укрепиться в своих опасениях.

– В неврологии? – пролепетала Соня. – Почему в неврологии?

– Я сейчас вам все объясню, но сначала мне хотелось бы узнать, кто вы.

Фрэнк повернулся к Эльге. Его вопрошающий взгляд застал молодую женщину врасплох. Она не была готова, что полиция будет допрашивать ее саму.

– Эльга… Я ее подруга… – пробормотала она.

– Пожалуйста, пусть она останется, – попросила Соня.

Фрэнк откинулся на спинку стула и посмотрел сначала на нее, затем на Эльгу. Потом, немного поколебавшись, повернулся к Лоране, дабы перехватить ее взгляд. И вновь вспомнил рынок Анфан-Руж[14], где и сформировались его глубокие познания в такой сфере, как человеческое поведение.

От этого крытого рынка, самого старого в Париже, Фрэнк жил буквально в двух шагах. Горожане окрестили его так много лет спустя после основания в XVII веке в честь красных мундиров, которые носили сироты примыкавшего к нему приюта. Эти дети, одетые во все красное, стали символом квартала, и Фрэнк хоть и не был сиротой, но до такой степени до самого поступления в полицейскую школу жил на обочине общества, что считал себя одним из них. Его воспитывала одна мать, и, сколько он себя помнил, в этой простой, радостной отшельнической жизни никогда не мелькало даже тени отца. Общество начала шестидесятых резко отличалось от нынешнего. Семейная ячейка в его представлении могла принимать единственно образ, затянутый в жесткий корсет католической морали: папа, мама и дети. Одинокая женщина, воспитывавшая сына, – не вдова, даже не разведенная, а просто одинокая, – становилась объектом подозрений и сплетен. Помимо прочего, эта женщина, она же мать, должна была хранить тайну, которая грызла ее, будто опухоль внутренности. Мало того, что общественная мораль считала ее отклонением от нормы, так еще и психиатрия той эпохи классифицировала ее «безумной» или «идиоткой», если воспользоваться специально предназначенным для этого термином. Идиоты были не в состоянии должным образом воспитать ребенка. Стоило слишком любопытной соседке, слишком приветливому священнику или слишком подозрительному начальнику обнаружить разницу, как органы соцобеспечения тут же отобрали бы у нее Фрэнка. И тогда эта одинокая мать, женщина с психическими отклонениями, погрузилась в пучину каждодневной борьбы, дабы скрыть истинное положение вещей, и с самых младых ногтей передать сыну свою невиданную способность инстинктивно чувствовать окружающих людей.

– Разумеется, никаких проблем, – ответил Фрэнк, прислушавшись к своему инстинкту.

В общем случае первый допрос жертв он проводил в присутствии одной лишь Лоране и только в привычном для них окружении. Теоретические обоснования допроса существовали в отношении подозреваемых и свидетелей, но только не жертв. Фрэнк пользовался знакомой жертве обстановкой, чтобы избежать фантасмагории комиссариата и внести в атмосферу еще больше успокоительных ноток.

Соня выказывала раздражение. Фрэнк больше не мог откладывать изложение фактов. Этот процесс подразумевал риск. Самое очевидное лежало на поверхности – женщина могла отреагировать бурно и получить психическую травму. Все, что за этим последует, будет смазано – в том числе и качество полученной им информации. Фрэнк бросил взгляд на часы, увидел, что стрелки подбираются к девятнадцати, и в последний раз попытался увести разговор в сторону.

– Может, вам нужно как-то помочь с детьми? При необходимости я мог бы кого-нибудь за ними послать.

– Нет, спасибо, за ними присматривает молодая девушка, которой мы за это предоставляем стол и кров.

– Ну что же, отлично. Просто знайте, что мы располагаем очень эффективной службой психологической помощи детям. Полагаю, Филипп очень с ними близок, да?

– Э-э-э… ну да… Да, конечно. Как любой другой отец, выполняющий на работе ответственные функции, он не может видеть их, когда пожелает. Но детей при этом любит больше всего на свете.

– Разумеется. И какие же именно ответственные функции он выполняет?

– Руководит коммерческим департаментом.

– В какой компании?

– В «Фейсбуке».

– Ого! В «Фейсбуке»? Работать в такой компании, должно быть, нечто невероятное. Хотя это, надо полагать, и постоянный стресс. Как он вел себя в последние Дни?

– Как он вел себя в последние дни? – повторила она, пытаясь собрать в кучу крохи воспоминаний.

Ее правая рука нервно крутила на безымянном пальце левой обручальное кольцо. Она постоянно стремилась глубже втянуть голову в плечи. Но ей в голову приходили только его отлучки. «Гребаные командировки!» – подумала она. Желая держаться поближе к своей команде, он, принимая участие в коммерческих мероприятиях, порой даже оставался на ночь в парижских отелях.

– Это для сплочения коллектива! – бросал он каждый раз, когда она упрекала его, что он не вернулся домой, как любой другой отец.

– Я… я не знаю… Я не знаю, что вам сказать. Филипп отправился на семинар. У него была привычка оставаться в отеле вместе со специалистами из других стран, приехавшими по такому случаю во Францию.

– Да, нам известно, что он два дня провел в «Марриот Рив Гош». Он обычно там останавливался?

– Что?

Как правило, Филипп с сотрудниками останавливались в «Марриот Амбассадор» на бульваре Османна. Этот отель располагался недалеко от их штаб-квартиры на улице Менар, в самом центре Парижа.

– «Марриот Рив Гош», бульвар Сен-Жак, Четырнадцатый округ.

Соня опустила глаза и почувствовала в глазницах едкие слезы ярости. Затем сделала глубокий вдох – сначала животом, затем ребрами и только потом грудью. Задержала на секунду воздух, закрыла глаза, сжала ладонь подруги, представила детей, почерпнула из этого образа энергию, необходимую для протяжного выдоха, и продолжила:

– Не знаю. Все зависит от того, где у них назначено собрание.

– Мне показалось, вы немного замялись.

– Нет-нет, я просто устала, не более того.

Ее странную реакцию Фрэнк отложил в ячейку с пометкой «Поразмыслить позже» и продолжил:

– Вам известно, с кем у него была встреча этим утром?

– Нет, как я уже вам только что сказала, он был на семинаре.

– Когда вы говорили с ним в последний раз?

Соня опять покопалась в воспоминаниях. Из-за полученного ею эмоционального потрясения они путались и накладывались друг на друга.

– Думаю, вчера вечером, часов в восемь, перед тем как уложить детей спать.

– Каким он вам в тот момент показался?

– Каким он мне в тот момент показался? – со вздохом повторила она. – Как всегда, в полном порядке… Так что с ним? – Ее голос вдруг посуровел.

Фрэнк не мог больше тянуть с изложением фактов. Чтобы его объяснение не сокрушило женщину и не свело ее с ума, он вложил в него все тридцать пять лет опыта работы. Его рассказ не содержал никаких деталей, он старательно избегал любых резких формулировок. Поведал, что Филиппа похитили из гостиничного номера, затем пытали в заброшенном крыле больницы Святой Анны, после чего его обнаружил проходивший неподалеку врач. Пока он решил умолчать как о лоботомии, так и об ампутации гениталий.

Для Сони каждый аспект его отчета представлял собой удар ножом в живот. Ее шею сжимали руки злодея, во внутренности вонзалось сверло перфоратора, кровь ее идеальной внешне жизни лилась по ногам и растекалась на полу под столом вокруг ступней. От нее осталась одна лишь оболочка, сотканная из боли и страха. Мысль о том, что она так дрогнула, была ей ненавистна. Женщина опять закрыла глаза, разжала зубы и сделала глубокий вдох, все так же сначала животом, затем ребрами и, наконец, грудью. Снова представила детей, сосредоточилась на них и на охватившей ее ярости, после чего выдохнула, выбросив из головы все мысли. И глаза открыла уже преображенная. Теперь она представляла собой лишь комок гнева, готовый встретить любую беду.