Читать книгу Персона - Максим Жирардо - Страница 4

Каль Доу открыл дверцу, соблюдая все возможные предосторожности и стараясь как можно меньше ее касаться. Посредством самого банального контакта передавались сотни болезней, а в этих машинах кто только не ездил. Ухищрения в его случае превратились в рефлекс, и он, даже не задумываясь, пользовался ими в совершенстве.

Он вытащил носовой платок, постоянно лежавший у него в кармане и защищавший его от металла ручки и дверцы.

Потом незаметным движением его убрал, схватил багаж и направился к входу в зал для VIP-пассажиров.

В терминале 2F аэропорта Руасси – Шарль де Голль царила такая же суета, как в супермаркете накануне Рождества. Скопления людей разлетались в разные стороны, словно цунами, местами оставляя после себя ядовитый запах пота, кофе или гнилых зубов, а то и всего вместе.

Каль зашагал прямо к серпантину, ведущему к выходу на посадку. Сталкиваясь с кем-то, он не утруждал себя попытками отойти, принуждая к этому других. На самолете ему приходилось летать как минимум дважды в неделю, и просидеть в Париже семь дней подряд ему удавалось редко. Его профессиональные нужды прекрасно сочетались с внутренней потребностью демонстрировать по всему миру свою власть.

Он подошел к молодой женщине, в обязанности которой входило разводить в разные стороны толпу, предъявил ей платиновую бонусную карту постоянного авиапассажира и через несколько секунд уже стоял у контрольной стойки охраны.

Ждать Каль не любил, считая свое время неизмеримо большей ценностью, чем окружавших его людей, – весьма древний социальный маркер, который он считал делом чести тщательно поддерживать. Терпению полагалось играть важную роль для среднего класса трудяг, но отнюдь не для таких, как он.

Контроль прошел быстро, точностью Каль тоже очень дорожил. Все предметы, в отношении которых требовалась проверка службы безопасности, располагались в строго отведенных им местах и в надлежащем порядке. Минут через десять после приезда в аэропорт он уже входил в зал выхода на посадку, вступая в непростой, деликатный мир.

Каль летел в Канн на Всемирный фестиваль рекламы. Тем утром на борт лайнера «Airbus А321» вылетом в 8 часов 25 минут предстояло подняться его многочисленным коллегам – мужчинам и женщинам, трудившимся в сфере рекламы, маркетинга и цифровых технологий. Все они символизировали собой небольшую семью – счастливый плод глобализации. Семью очень разнородную, не объединенную ни общими верованиями, ни культурой, ни историей, но при этом понимающую правила игры и умеющую ориентировать их на получение прибыли. В глубинах этого микрокосма Каль воплощал собой признанного профессионала, вызывавшего восхищение, но в первую очередь – зависть. Он привлекал к себе взгляды, а самые дерзкие, как правило, старались вступить с ним в контакт.

Каль ненавидел терять попусту время, в том числе и на обмен банальностями с посредственностями, неспособными удержаться от того, чтобы на несколько секунд, а то и минут, завладеть его вниманием. Он ступал на территорию, где его толкали вперед амбиции. Юные годы позволили Калю составить ясное и однозначное представление о человеческом роде, которое, по большому счету, давно и по праву наполняло его холодным отвращением. Это касалось как физических обязательств, сотканных из плоти и крови, так и общественных, которые, собственно, и составляли человечество. Он балансировал на грани анархизма, при котором больше ничем не сдерживаются отношения с позиций чистой, идеальной силы.

Еще издали Каль заметил несколько знакомых лиц.

Первое из них принадлежало мужчине хрупкого телосложения с лысым черепом, в плохо скроенном костюме и старомодных очках. Каль относил его к разряду чиновников. Людей он классифицировал точно также, как сегменты маркетинга. С одной стороны, это было для него игрой, чем-то вроде интеллектуальной гимнастики, позволяющей постоянно подвергать проверке способность выделять в человеке главное, с другой – реакцией психики на полную неспособность запоминать имена, несмотря на отличную память. Поэтому фамилии коллег ему заменяли их общественные стереотипы.

Чиновник тоже перво-наперво увидел Каля. Его лисья физиономия отличалась резкими, бросавшимися в глаза чертами, наверняка представляя следствие культурного дарвинизма. Он был пиявкой, вечно жаждавшей к кому-нибудь присосаться. Не из потребности в человеческом общении, а потому, что другие обладали способностью платить. Счета за понесенные им расходы никогда не превышали двадцати евро, у него давно вошло в привычку в любой компании падать на хвост.

Широко улыбаясь и вытянув вперед правую руку, он направился к Калю.

– Как поживаете, месье Доу? Давненько мы с вами не виделись.

Его блаженная улыбка разбивалась о ту бесполезность, которую он представлял собой в глазах Каля.

– Сожалею, но у меня нет времени, – ответил тот и зашагал дальше своей дорогой, не то что не пожав ему руки, но даже не посмотрев.

Чиновник его почти даже не задержал, словно размазанный на ветровом стекле автомобиля комар.

От него, как и от его дешевой улыбки, остался лишь комок зеленоватой желчи. Каль спиной почувствовал его смущение.

Подойдя к киоску, за которым начинались стойки регистрации «Эйр Франс», он остановился. Среди сладостей, снэков, игрушек, хай-фай наушников и аксессуаров для сна в скрюченном положении притаилось и несколько ежедневных газет.

В тот самый момент, когда он схватил с прилавка международной прессы «Уолл Стрит джорнел», ему на плечо легла неведомая рука. Позвоночник прострелило молнией.

Его позвал сторонник Саркози:

– Как твои дела? Глядя со спины, я думал, что обознался. Куда ты пропал?

Под его носом, слишком длинным и тонким, привычно блуждала плотоядная улыбка. Он протянул правую руку.

Каль в ответ тоже улыбнулся, но при этом показал глазами, что у него заняты руки. Сторонник Саркози убрал ладонь и сделал вид, что это его ничуть не задело.

– Я все так же заседаю в исполнительном комитете. А как твоя компания? Аналитики предсказывают вам светлое будущее.

– Мы немного укрупнились и теперь делаем все, чтобы продолжать в том же духе.

– Кто бы сомневался! С несколькими десятками миллиардов доходов вам наверняка есть из чего выстроить мощную защиту.

Каль посмотрел на него с улыбкой, за которой проглядывала легкая угроза.

– Она и правда мощная. А ты как? По-прежнему трудишься на Драхи?

– Да, сейчас с головой ушли в перекупку. Мы до такой степени разрекламировали банки, что теперь они больше не в состоянии нам отказать.

– Расскажешь мне об этом в Канне.

Каль кивнул ему, давая понять, что ему надо заплатить за газету.

– Конечно. Там и увидимся.

Газету Каль положил рядом с собой на столик в кафе посреди терминала. Стокмана он заметил только в тот момент, когда тот сел через пару стульев от него. Они поздоровались взглядами, больше не добавив к ним ни слова, ни жеста. Стокман выбивался из стаи остальных охотников, проявляя интерес исключительно к американским стартапам в сфере цифровых технологий и то только, когда они переходили в категорию В, и лишь в очень редких случаях предприятиям из категории С. После этого он прилагал все усилия, чтобы отправить непосредственно основателю проекта электронное письмо, и предлагал свои услуги по открытию филиала во Франции.

В свое время он был первым во Франции сотрудником «Гугл», затем «МайСпейс», «Скайп», «Фейсбук» и «Слэк». Дожидался начала торгов ценными бумагами на бирже, как правило, года через два-три после его появления, продавал принадлежавшие ему акции, уходил из компании и подыскивал себе новую цель.

Ему еще не исполнилось и сорока лет, а он уже был мультимиллионером и мог в любой момент бросить работу. Но зачем? Ведь в карман можно было положить и другие миллионы.

Этот человек не только входил в касту, но и выступал в роли этакого знаменосца, человека, о котором рассказывают легенды самым молодым, дабы объяснить, зачем вообще это все надо.

Каль первым поднялся на борт самолета и устроился в самом первом ряду. Затем положил под сиденье кейс, а дорожную сумку на колесиках с выдвижной ручкой засунул в багажный отсек. Но не успел еще даже вытянуть ноги, как к остальным местам уже выстроилась очередь. У него за спиной.

Ожидая, пока устроится чернь, он открыл «Уолл Стрит джорнел». Победе Трампа газета посвятила восемь полос.

Каль чувствовал витавшие в воздухе перемены. После появления социальных сетей, сообщений из ста сорока символов, равенства точек зрения университетского ученого и какого-нибудь Кевина из парижского пригорода Сен-Сен-Дени, опять стали заявлять о себе хозяева, раздувая костер невежества и злобы.

В унисон с соотечественниками по всему миру Каль выпячивал грудь. У них вырисовывался новый герой – идеальное сочетание десятилетий забвения и неутомимого труда ради возрождения гадины[7].

Человека слева от себя он не знал, но в ряду справа узнал евангелиста и аристократа, которые вели между собой оживленную беседу. Евангелиста можно было определить по стилю – что-то среднее между калифорнийским инженером и нью-йоркским хипстером: куртка поверх футболки с намеком на поп-культуру восьмидесятых годов, джинсы и белые кроссовки без носков. Цифровой пророк, которому если чего-то и не хватало, то это прически Дэвида Шинга[8]. Аристократа определяли по драгоценному перстню-печатке. Он был старшим отпрыском рода и носил его на безымянном пальце левой руки вместе с обручальным кольцом.

Средним и младшим его печатку полагалось носить на мизинце правой. Калю в который раз пришлось признать, что эти два паяца опровергали справедливость поговорки, гласящей, что по одежке не судят.

Перед Калем возникла некоторая толчея. Его несколько раз побеспокоили, задевая то за коленки, то за ступни.

Он вернулся к чтению.

Прессу он не любил – как сейчас, так и раньше. В его глазах ее представляли интеллектуалы, слишком ограниченные, чтобы сколотить состояние, но все же недостаточно глупые, чтобы закрывать глаза на человеческую жизнь. Горстка злобных типов, тративших свое время на очернение тех, кто смирился с жестокостью мира.

Это был вопрос отнюдь не политического порядка.

Строго с точки зрения отношений с позиции силы, с одной стороны, наличествовали утописты, выступавшие за безмятежные, уравновешенные и спокойные взаимоотношения между людьми, с другой – Каль и ему подобные, кто не отрицал физического, нравственного и физического насилия.

Они представляли великое многообразие форм и оттенков: фашисты, консерваторы, коммунисты, реакционеры, фундаменталисты, радикалы, правые экстремисты.

Помимо прочего, в большинстве случаев они выступали с противоположных идеологических позиций, но сходились в главном: в популистском стремлении порабощать других.

Из горьких размышлений его вырвал чей-то голос:

– Здравствуй, Каль, ты меня, может, и не помнишь, но в прошлом году мы встречались в Германии, на международной выставке-конференции по цифровому маркетингу.

Проследив за рукой, протянутой ему под самый нос, Каль поднял глаза и увидел человека, произнесшего эту фразу. Перетаптываясь с ноги на ногу, перед ним стоял технарь, жаждавший занять свое место.

Каль помнил их встречу в сентябре прошлого года в Кельне. Он являлся типичным образчиком французского элитаризма. Представляясь незнакомому человеку, он обязательно присовокуплял к имени фразу «выпускник высшей политехнической школы». И таскал за собой повсюду полученное образование, как аристократ свою приставку «де». Каждая каста демонстрировала свои собственные, присущие только ей условности.

– Да, я тебя помню, – ответил Каль, не без некоторого отвращения пожимая парню руку.

– Неплохо бы пропустить по стаканчику на «Каннских львах».[9]

– У меня не будет времени.

– Да?.. Ну ладно. Может, тогда в Париже?

– Может быть…

Каль опять уткнулся в «Уолл Стрит джорнел», технарь прошел дальше, стараясь скрыть раздражение за утонченностью манер.

Ему надо было подготовиться к вечернему выступлению, о котором его попросил организатор Международного фестиваля рекламы – одного из самых престижных мероприятий в сфере маркетинга и коммуникаций, проводившегося в том же самом дворце, где за месяц до этого проходил Международный Каннский кинофестиваль. На смену стразам и блесткам седьмого искусства, на смену Стивену Спилбергу, всяким там Джорджам Миллерам, Пакам Чхан-Укам и Полам Верховенам приходили истинные, могущественные хозяева, воротилы бизнеса, тоже жаждавшие устроить выход на публике и вкусить немного гламура.

И его, как вице-президента и исполнительного директора компании «КМО», «Компании маркетинга и операций», одной из крупнейших французских рекламных групп, попросили поделиться своим видением перемен в мире цифровых технологий.

Калю обязательно надо было их вдохновить.

К основной просьбе присовокупили и дополнительную: описать пройденный им путь и объяснить, как он стал одним из самых влиятельных французов в области маркетинга. Подобный перечень обязательств не представлял собой ничего сложного и особой оригинальностью тоже не отличался. Каждый год Каль проводил на ту же тему с полсотни конференций по всему миру. А если добавить сюда и сотню письменных интервью, то эту пьесу, можно сказать, он разыгрывал уже очень много раз.

Все сводилось к тому, чтобы подчеркнуть два притягательных момента – очарование того, кто преуспел, даже если все ненавидят его за то, что он собой отражает, и очарование тщетности, даже если она терроризирует нас тем, на что может открыть глаза.

Самолет набрал высоту, принял горизонтальное положение и выровнял скорость. Каль воспользовался этим, чтобы вытащить из кожаной сумки ноутбук. Затем набросал в общих чертах выступление, включив в него темы, на которые обычно говорил, и украсил их парой личных мазков касательно этапов своей карьеры. От аудиторий университета Париж-Дофин до членства в исполнительном комитете международной корпорации его история звучала поистине прекрасно, особенно для сироты, которого с самых юных лет взяло на попечение государство, ведь даже его фамилия, и та была вымышленной, позаимствованной у безымянных подкидышей-американцев.

Потрудившись полчаса над тем, чтобы собрать в кучу мысли и записать несколько красочных моментов, призванных немного зарифмовать его проповедь, Каль мысленно расслабился и внимательнее присмотрелся к незнакомцу слева. Порядка пятидесяти лет, седеющий, безупречный; сшитый по мерке английский костюм; наручные часы из ограниченной, авторской серии – в нем сразу можно было безошибочно определить банкира, еще одного представителя их круга. Наверняка вице-президент инвестиционного банка, для чего у него имелись все аксессуары. Живи Каль не нынешней своей жизнью, а какой-то другой, такой человек наверняка внушал бы ему зависть.

Но Каль предпочитал джинсы, кроссовки и сексуальных стажерок.