Читать книгу Персона - Максим Жирардо - Страница 7

– Главный врач ждет тебя в здании напротив, в девятой палате, – сказала Лоране, махнув рукой на северное крыло. – Жиль обнаружил вход, которым преступник воспользовался, чтобы войти сюда, а потом ускользнуть. Подвал этой больницы дырявый, как швейцарский сыр, из него можно попасть как в канализационные коллекторы, так и в катакомбы. На чугунной плите, преграждающей вход в одну из таких галерей, расположенной под пристройкой Бенжамена Балля, обнаружены свежие следы взлома.

– А дальше в этих галереях Жиль никаких следов не нашел?

– Для сбора данных мы запустили дрон, но пока ничего нового.

– Понятно. Позвони в парижскую мэрию и запроси у них здешние планы. А я пойду поговорю с главным врачом.

Фрэнк направился в отделение нейрофизиологии. От чертового здания, где нашли Сильву, его отделяли каких-то несколько метров. Жертву поместили в послеоперационную палату, где можно было лечить пациентов, перенесших хирургическую операцию на мозге. На докторе Рюзеке, главном враче неврологического отделения, был традиционный белый халат. Когда Фрэнк вошел в палату, он как раз разглядывал компьютерные томограммы.

В помещении располагалось внушительное количество самых разнообразных экранов, пультов управления, машин и труб. Вся эта аппаратура была подключена к Сильве для поддержания жизненных функций. «Машина спасения жизни», – подумал Фрэнк. Теперь Сильва представлял собой что-то вроде андроида, Робокопа, только без «копа» и привинченной к телу пластинки со словом «универсальная модель».

– Здравствуйте, комиссар.

Фрэнк пожал доктору Рюзеку руку. У того был тихий и более приветливый по сравнению с большинством других врачей голос – его, вероятно, смягчало сочувствие, столь необходимое в заведении, специализирующемся на лечении душевных расстройств.

– Прошу прощения, что реквизировал у вас несколько помещений, доктор, но они нужны нам, чтобы как можно быстрее продвинуться вперед.

– Это вполне естественно, комиссар, мы здесь для того, чтобы облегчить эту работу.

Фрэнк повернулся к Филиппу Сильве, внимательно оглядел его истерзанное тело и распухшее от побоев лицо.

У того под глазами залегли фиолетовые круги, по которым можно было понять, насколько жестокому насилию его подвергли. Несмотря на паутину трубок, закрывавших половину лица, явственно виднелись два пятна высохшей крови по обе стороны переносицы и четыре других в тех местах, где к голове гвоздями прибили маску – два над ушами и еще два под ними.

Правую руку ему отняли чуть выше локтя. На грудной клетке между ребрами виднелись многочисленные порезы. Не отводя от тела глаз, Фрэнк обратился к доктору Рюзеку и спросил:

– Что вы можете сообщить о его состоянии?

Врач ответил не сразу. Он обогнул койку и подошел к небольшому передвижному столику, заваленному бумагами. Взял несколько листков, за пару секунд пробежал их глазами и значительно посмотрел на комиссара:

– Я начну с фактов, установленных по телу жертвы. Ему нанесли тяжкие телесные повреждения в четырех разных местах. И начали наверняка с металлического штыря, загоняя его между ребер, возможно, с помощью небольшого электроперфоратора. Диаметр сверла составил от одного до полутора миллиметров, глубина ран – пять-семь сантиметров. Таких ран мы насчитали двадцать семь, они разбросаны по всей грудной клетке без какой-то определенной системы.

Доктор на миг умолк, желая подчеркнуть значимость своих слов.

– Раны поверхностны, даже если учесть, что в нескольких местах задеты легкие. С другой стороны, должен заметить, что межреберные боли чрезвычайно мучительны. Его явно пытали. Воздействуя на этот участок тела, всегда преследуют цель заставить страдать, но не покалечить и не убить.

Фрэнк как можно ближе склонился над ранами на торсе Сильвы. По виду они в точности напоминали повреждения от толстой иглы. Каждое пятнышко высохшей крови окружала тоненькая красная кайма от воспаления, вызванного инородным телом. Фрэнк выпрямился и попытался определить в их расположении какой-нибудь порядок. Подобно ребенку, который безоблачной ночью смотрит в небо, он мысленно соединял точки между собой, пытаясь сложить из них буквы, узоры или знаки. Ничего. Ни формы, ни заранее определенного посыла. Ближе к концу дня эту гипотезу подтвердит и цифровой анализ снимков.

– Что еще? – спросил Фрэнк.

Подойдя к краю кровати, доктор Рюзек откинул одеяло и простыню. Ноги жертвы внизу были плотно закутаны в бинты. Врач протянул Фрэнку сделанные перед перевязкой фотографии, на которых можно было увидеть, что под ними скрывалось.

Ступни Филиппа Сильвы пребывали в ужасном состоянии – жуткое месиво плоти, раздавленных мышц и раздробленных костей. Снимков, снятых как общим, так и крупным планом, было много, благодаря чему источник повреждений прослеживался совершенно отчетливо, причем диаметр сделанных сверлом отверстий казался больше, чем на грудной клетке. Пока доктор Рюзек приводил ему клиническое описание, Фрэнк поднес отпечатки к глазам, желая рассмотреть их во всех подробностях.

– После этого преступник занялся ногами, прибегнув к той же технике, что и на груди. Проще говоря, он просверлил в нескольких местах перфоратором ноги. Однако диаметр здесь был гораздо больше, почти целый сантиметр. Большинство отверстий сквозные. Десять ран на правой ноге и восемь на левой. Повреждения на каждой ноге очень и очень серьезные, раздроблены кости и порваны сухожилия.

– Я полагаю, что здесь он тоже мучился от невыносимой боли? – спросил для проформы Фрэнк.

Доктор Рюзек на несколько секунд оставил его вопрос без ответа, затем посмотрел комиссару прямо в глаза.

– Да, в этом можно не сомневаться.

На несколько мгновений мужчина в халате сбросил с себя маску профессионала, и Фрэнку показалось, что на его лице отразилось живейшее волнение. Опыт и отстраненный взгляд на вещи так и не сделали его вконец бесчувственным. Комиссару и самому с большим трудом удавалось сохранять бесстрастность.

– Как вы смогли определить, что сначала раны были нанесены в районе грудной клетки и только потом на ногах? – спросил он.

– По свертываемости крови и развитию воспалительных процессов, – продолжал Рюзек, – ему сначала просверлили грудную клетку, через несколько часов ноги, а потом отрезали руки и гениталии.

– Это дает нам хоть какие-то представления о том, как долго его пытали?

– Я бы предположил, от шести до десяти часов.

Доктор Рюзек подошел к левой стороне кровати и показал на внушительную повязку на культе, оставшейся от правой руки Сильвы.

– Преступник отнял ему руку чуть выше локтя. За один заход, причем электрической пилой. Модель наверняка сродни той, которой мы пользуемся в операционном блоке. Затем наложил жгут, иначе жертва истекла бы кровью. Этот извращенец позаботился о том, чтобы его не убить.

– Жертва была в сознании?

– У нас нет данных, позволяющих думать иначе.

– А вы сами как считаете?

– С учетом всего остального я бы сказал, что в сознании, хотя это лишь мое личное мнение.

– Что навело вас на мысль об электрической пиле?

Рюзек заглянул в бумаги у себя в руках, через несколько секунд вытащил из пачки результаты соответствующих анализов и протянул их Фрэнку. На листе красовались увеличенное изображение поверхности раны и кость, выглядывавшая из-под рассеченной плоти.

– Здесь можно заметить, что плоть несколько разворочена, в то время как кость отрезана чисто и ровно. Подобное характерно для электрической пилы. – Рюзек вновь направился к бумагам, которыми был завален передвижной столик. – Вот эти снимки сделаны в области гениталий.

– А здесь преступник каким образом поступил? – спросил Фрэнк.

– Наверняка орудовал охотничьим ножом. Лезвие остро отточенное, длиной сантиметров двадцать, жесты уверенные, как и во всем остальном, что касается пыток.

– А как насчет маски?

– Здесь я мало что могу сказать, разве что он, дабы ее прибить, воспользовался тем же самым перфоратором, опять же следя за тем, чтобы не нанести смертельных ран, для чего ему понадобилась весьма примечательная точность.

– Думаю, доктор, я увидел достаточно, – сказал на это Фрэнк, – или у вас есть еще какие-то важные детали, о которых вы мне не рассказали?

– Нет, больше ничего.

«Пила… перфоратор… охотничий нож… – прошептал Фрэнк. – Если не считать последнего, считающегося традиционным холодным оружием, то выбор инструментов выглядит нетипичным».

Для профессионала слишком уж расчетливо и к тому же явный перебор. Место, образ действий, пытки, инструменты, маска – все эти элементы, с одной стороны, представляли собой признак большого мастерства, с другой – свидетельствовали о жестокости, присущей разве что сумасшедшему.

– Как по-вашему, чтобы ампутировать руку и отрезать гениталии, но при этом оставить человека в живых, глубокие медицинские познания требуются?

Перед тем как ответить, доктор Рюзек протяжно вздохнул:

– Нет, я бы не сказал, что для этого необходимы основательные познания в медицине. Это довольно просто. С другой стороны, я не думаю, что преступник проделывал подобное впервые. Слишком уж все у него чисто, как у настоящего мастера своего дела. Он прочно наложил жгут, чтобы жертва не истекла кровью. Так что чем-то подобным он занимался и раньше – ему известно, как все делать, чтобы не убить.

Фрэнк повернулся к Сильве.

– А под занавес этих жутких пыток он, стало быть, провел лоботомию, так?

– Совершенно верно, – согласился врач.

Мужчины встали в изголовье кровати, по обе стороны от нее, чтобы внимательно рассмотреть следы, оставленные на голове Сильвы этой последней гнусностью.

– Ее злодей тоже провел перфоратором, того же диаметра, которым воспользовался для грудной клетки. Причем воспользовался трансорбитальным методом, то есть вонзал сверло на уровне слезных мешков глаз и направлял его в середину черепа. Как и в случае с ампутацией, он точно знал, что делает. Повреждения жертвы необратимы. Это не лечится. С разрушениями участков мозга сделать уже ничего нельзя.

– А с отверстиями, чтобы прибить маску, та же самая история?

– Нет, там они носят поверхностный характер – злодей позаботился о том, чтобы просверлить череп, но при этом не задеть мозг.

– И в чем же будут заключаться последствия?

– В глубинных изменениях поведения жертвы. Преступник поставил перед собой цель уничтожить часть корки, расположенной во фронтальной доле мозга. Данная зона не относится к категории жизненно важных, но именно она, в значительной степени, несет ответственность за многочисленные составляющие человеческого поведения, управляя не только речью, либидо и способностью выносить суждения, но также памятью и социальными навыками жизни в обществе. К тому же это еще и центр ряда двигательных функций. В случае с месье Сильвой мы узнаем это, только когда он придет в себя. Чтобы обобщить, скажу так: фронтальные зоны, непосредственно затронутые операцией, участвуют в формировании глобального поведения пациента, в его координации, в способности к самоконтролю.

– И давно подобные варварские действия запрещены?

Доктор Рюзек улыбнулся едва заметной улыбкой, резко контрастировавшей с разговором, который они до этого вели.

– А кто вам сказал, что они запрещены? – с вызовом сказал он.

– Что? Ничего не понимаю.

– Французское законодательство не запрещает лоботомию. Да, сегодня ее действительно больше не применяют, считая, как вы справедливо выразились, «варварским действием», влекущим за собой непредсказуемые, пагубные последствия, но у нас нет закона, который в явном виде налагал бы на нее запрет.

– Я думал, что такие операции давно стали историей.

– В последний раз во Франции официально к ней прибегли в 1986 году, хотя она до сих пор в ходу в ряде европейских стран, таких как Швеция, Испания или Бельгия, а также в некоторых штатах США, равно как в развивающихся государствах.

– Вы хотите сказать, что наш преступник мог обучиться этой методике во Франции или в Европе?

– Насчет Франции, не думаю, разве что в теории. А в Европе или где-то еще, вполне возможно.

Фрэнк умолк. Чтобы собрать в кучу и рассортировать всю полученную только что информацию, ему требовалось несколько секунд. Перебивать его доктор Рюзек не посмел. Через мгновение комиссар заговорил вновь:

– В каком он состоянии?

– Пока я не могу ответить на ваш вопрос. Поражения представляются серьезными, и он вряд ли сможет вам когда-либо рассказать, что пережил. Человек, которого вы сейчас видите перед собой, больше не Филипп Сильва. Его поведение, индивидуальность, разум разрушены навсегда. И даже если он, придя в себя, сообщит вам какие-нибудь сведения о совершенном на него нападении, вы никогда не сможете оценить их достоверность.

– Как по-вашему, он скоро очнется?

– Не раньше, чем через несколько дней, которые понадобятся нам, чтобы полностью его стабилизировать. Потом мы потратим несколько недель, пытаясь понять, в каком он находится состоянии. На вашем месте, комиссар, я не рассчитывал бы на его свидетельства.

– Благодарю вас, доктор. И пожалуйста, держите меня в курсе его состояния, немедленно сообщая о любых его изменениях.

Мужчины пожали друг другу руки, возникшее между ними взаимное уважение можно было чуть ли не потрогать руками. После ухода доктора Рюзека Фрэнк еще ненадолго задержался в палате. Его охватил ужас. Сострадание подтолкнуло комиссара представить себя в шкуре жертвы. Когда он подумал, что его тоже могли вот так крушить и уничтожать, как телом, так и духом, у него в жилах застыла кровь. Фрэнка редко что-то выбивало из колеи, но сегодняшний день как раз стал таким исключением.

Ему не давали покоя несколько моментов. Для начала сам акт агрессии. Подобная безудержная жестокость всегда приводила к смерти. Здесь же преступник позаботился о том, чтобы сохранить Сильве жизнь, но при этом навсегда изменить ее до неузнаваемости. Тем самым он будто хотел сказать, что в его глазах тот собой представлял. К жертве он демонстрировал глубинную ненависть. Еще больше эту мысль укрепляла маска – в качестве инструмента, позволяющего скрыть, каким человеком был Сильва или же каким стал в результате пыток. Смысл данного посыла Фрэнку надо было понять как можно быстрее. Злодей, стоявший за этим преступлением, не хуже художника выражал все, что первородное чувство его гнева могло набросать на холсте. Наконец, инструменты, которыми он воспользовался, чтобы изуродовать жертву. Перфоратор и, главное, электрическая пила – два предмета, редко фигурирующие в делах по убийствам или причинению тяжких телесных повреждений. Где хрестоматийное огнестрельное оружие, яды, клюшки для гольфа? Где, наконец, американские кулаки? Конечно же, присутствовал нож, которым жертве отрезали гениталии, но куда девать все остальное? Фрэнк пытался представить себе последовательный план действий. Его руки повторяли движения человека, орудующего этими инструментами, чтобы нанести аналогичные раны. Здесь требовалась твердая рука. Да и потом, не надо забывать и о месте преступления, совершенного в медицинском центре Святой Анны. Это, конечно же, символ, только вот что с его помощью хотел сказать злодей? На данном этапе понять трудно. Это может быть каким-то образом связано с жертвой или с самим злодеем. Может, целью преступника было психическое состояние Сильвы? Откуда ему было известно об этом заброшенном крыле? Он здесь лечился? Навещал кого-то из близких? Может, родных?

Отвечать на все эти вопросы было слишком рано. Тем не менее Фрэнк чувствовал, что выбор больницы Святой Анны, как и выбор инструментов или вида агрессии, представлял собой один из фрагментов образа действий злодея.

Касательно места совершения преступления Фрэнк понял еще один момент. Когда человека засасывает спираль насилия или убийства, он обязательно, сам того не сознавая, хаотично оставляет после себя следы. И отсутствие таковых в данном случае свидетельствовало о том, что для него это далеко не первый подобный опыт. Нынешнее расследование начиналось с весьма необычного противоречия. С одной стороны, в нем присутствовали многочисленные символические элементы и иррациональная жестокость, с другой – профессионализм и редкая бесстрастность. Но так или иначе вырисовывался весьма очевидный факт: преступник свою жертву знал.

К незнакомцу столь яростную ненависть питать никто не будет. Каждое увечье преследовало вполне определенную цель, но так, чтобы не убить. У палача наверняка имелся план, он не действовал по воле обстоятельств или импульса. Инструменты проливали свет на его опыт и медицинские познания. А заодно и на решимость, которую он проявил. Больница Святой Анны в качестве места совершения преступления предполагала, что преступник, срежиссировав свои поступки, пытался оставить некий посыл, способный произвести немалое впечатление. Очень даже возможно, что нынешний случай нанесения тяжких телесных повреждений – это только начало.

Покинув палату Филиппа Сильвы, Фрэнк направился в «Мистери-Машину». Когда он шагал по коридорам нейрофизиологического отделения, его поразила разница между ними и тем помещением, где обнаружили Сильву, хотя их отделяло всего несколько метров. Здесь все было новеньким, ухоженным, обезличенным и применимым к любой другой больнице. Что касается того здания, то оно прекрасно подошло бы для съемок фильма ужасов 70-х годов – повсюду паутина, грязь, пыль и злобные тени. Когда Фрэнк залез в автомобиль, его команда собралась практически в полном составе – наперебой обсуждала различные элементы, собранные ее членами. Он вкратце передал им разговор с доктором Рюзеком и в двух словах обобщил свои собственные мысли.

– Он точно знает, что делает, и заниматься такими вещами ему не впервой. Танги, ты первым делом сосредоточишься на поиске элементов, сходных с другими делами, как прошлыми, так и настоящими. Он уже что-то подобное проделывал, а если учесть его склонность к режиссуре, то в прошлом наверняка отыщется аналогичное преступление. Провести взаимосвязи с другими делами для нас сейчас приоритет номер один.

– Будет сделано, патрон.

– Я еду на набережную Орфевр ввести в курс дела шефа. Через полчаса пришлите мне обобщенные результаты, когда я его увижу, мне понадобятся ключевые элементы, – сказал Фрэнк и вышел из передвижной лаборатории.

Затем поглядел по сторонам. В организованном хаосе места преступления всегда оставалось что-то необъяснимое. Машины, ограждение, полицейские, свет, суматоха, шум – все это выглядело анархией, не подвластной никакому контролю и напрочь лишенной смысла. Фрэнка эта лихорадка, в которой он черпал энергию, всегда бодрила. Он сел в черный седан, врубил на полную мощность сирены и поехал на набережную Орфевр, 36. Их пронзительный вой разметал в клочья искусственное оцепенение, окутывавшее медицинский центр. В своих палатах, обитых изнутри мягким материалом, его услышали умалишенные. Где-то затаился жестокий зверь.