Читать книгу Слайд-шоу - Максим Лист - Страница 5

После того чаепития с Артемом прошло еще несколько съемок. Фото с каждым разом становились лучше, это отмечал и Слава, да и сам Рома.

И через месяц, когда он в очередной раз пришел за своим стодолларовым гонораром в салон, на столе не было привычно разложенных фотографий, а Вячеслав Андреевич торжественно откупорил литровую бутылку водки «Столичная» и небрежно, по-пролетарски плеснул в два стакана по половинке.

Роман и через много лет дословно помнил его тост: «Рома, гением может стать кто угодно, если заставить поверить в это хотя бы трех человек. И тогда они разнесут новость повсюду, надо просто немного подождать! Один такой человек у тебя уже есть – это я! А мое признание стоит дорого! Цени и не разочаровывай, с остальными можешь делать что хочешь… За твой талант, Рома!» И Слава без промедления осушил стакан.

Рома, удивившись происходящему, тоже выпил из вежливости.

Тогда, в том нетрезвом разговоре, Слава упомянул некую иностранную фирму в Москве, которая проявила интерес к их «проекту» и готова платить хорошие деньги за пленки.

Потом он долго и увлеченно рассказывал об истории эротической фотографии. Снова доставал альбомы с настоящими фото. Некоторые снимки буквально рассыпались от времени, были и просто вырезки из журналов, и даже сложенный вчетверо плакат, где на фоне американского флага красовалась известная актриса, но, разумеется, без одежды. Дескать, по молодости она зарабатывала таким способом, а потом к ней пришла известность, и эти плакаты стали добычей коллекционеров.

Когда Слава выпил еще, то заявил, что эротика скоро умрет, что порно – это раковая опухоль жанра, и она сожрет настоящую фотографию.

Но само порно тоже всего лишь следствие, а причина глубже – это состояние самого общества с его ложными границами запретного и доступного. Прикрываясь, как всегда, благой целью оградить самих себя от осквернения собственных же чувств, мы чуть ли не в сантиметрах прописали, сколько можно показывать, а сколько уже является развратом. Таким образом в эту мышеловку попали и художник, и зритель. А самое главное, ограничив доступ к удовлетворению естественных потребностей, общество поплатилось сексуальной культурой, получив триумфальный взлет всего многообразия половых преступлений и патологий.

Общество – это живой организм. И, как водится, в «стерильных» условиях пропадает естественный иммунитет, а это уже благоприятная среда для аномальных проявлений всего самого низкого и по-настоящему вредного.

Если бы не механическое определение порно, то естественная эротика никогда бы не попала под запрет, а границы приличия просто оказались бы чуть шире и все бы только выиграли. Любой человек естественным образом способен установить собственные границы дозволенного. В примитивном упрощении: даже психопаты, имея неограниченный доступ к таким материалам, мирно дрочили бы перед телевизором, а не становились серийными убийцами.

Благодаря запретам в мире стало много безвкусных ограниченных дилетантов, которые способны опошлить любое дело, включая одну из главных функций человека – размножение; это в одинаковой степени относится как к зрителю, так и к фотографам. Сегодня границы творчества определяет не сам художник, а похоть изголодавшегося потребителя через узкую щель цензуры и закона.

Голодный человек не привередничает, он не способен наслаждаться едой, он просто хочет жрать, он даже готов пойти на преступление. А это удобно для тех, кто занимается «кормежкой» – самая дешевая и жирная пища заполняет собой пустоту потребностей. Мы уже не первое поколение «голодных» и даже не знаем, как может быть по-другому…

Вячеслав Андреевич говорил сумбурно и зло, перескакивая с одного на другое, словно торопился вывалить все, что терзало и не давало покоя. Рома никогда раньше не видел его таким.

С трудом удавалось не потерять нить его рассуждений. Вывод он сделал следующий: дескать, теперь, чтобы исправить ситуацию, должно смениться не меньше двух поколений, прежде чем люди снова научаться правильно воспринимать друг друга.

– Порно и эротика отличаются не количеством неприкрытых мест, а тем, какие чувства рождает конкретное произведение. Художник не обязан сверяться с кем-то писаными законами – он индикатор духовности общества, он инструмент мироздания, он должен творить по зову сердца и руководствоваться внутренними ограничениями; только так общество получит новые подлинные шедевры.

Смог бы Леонардо написать свою «Мону Лизу», если бы кисть в его руке прыгала или двигалась только по прямой? Сам Леонардо тоже был такой же кистью в руках вселенной или бога, кому как нравится. А если кто-то выдает желаемый результат в рамках дозволенного, то он кто угодно: профессионал, ремесленник, торговец, но не художник. Необходимо обладать внутренней свободой и покорностью провидению.

Апофеозом абсурда и нравственной невежественности стало смешение понятий секса и любви. Почему все так не любят проституток? С женщинами более-менее понятно, для них путаны – альтернативные демпингующие конкурентки, но большинство мужчин тоже презирает продажных женщин, пользуется их услугами, но презирает.

Да потому, что проститутки – единственная просвещенная каста, которые до сих пор не утратили сакрального знания – отличия любви и секса. Они не торгуют телом, как принято думать. Они продают то, что мы не в состоянии даже осмыслить!

И все же попытаться стоит; когда сексом занимаются обычные люди, это называют любовью. В этом есть доля истины, секс происходит из-за наличия любви. А когда то же самое делает проститутка – это вроде бы секс за деньги, но получается, что деньги здесь выступают своего рода компенсацией за то, что она нас не любит, но при этом любезно позволяет выебать себя…

Вот чем торгуют проститутки, не сексом и не любовью, они назначают цену за само отсутствие любви. Получается, что это не их цена, а наша!

Клиенты не видят в этом разницы и потом чувствуют себя обманутыми.

Люди хотят любви и платят за нее проститутке; люди хотят секса и снова несут деньги ей, но и те и другие получают лишь крошечный фонтанчик спермы и бонусом – собственный картонный ценник на шею.

Мы привыкли думать, что наши чувства превыше всех богатств мира; и тут, позвольте, какая-то не обремененная моралью барышня оценивает нашу божественную неуебенность в какую-то жалкую тысячу рублей за один час, и готова не словом, но делом это доказать!

Тут есть над чем задуматься. А в сути своей проститутки за весьма умеренную плату лишь честно открывают нам глаза на самих себя. Как говорится: «…продлевать будете?»

Слава замолчал и нетвердой рукой плеснул еще по полстакана водки, даже пролил немного на стол.

Рома, глядя, как наполняется стакан, тихо спросил: «Значит, мы все снимаем плохое порно?»

– Метафорически – да. А если к нашей теме, то не мы, а ты, Рома, ты… Я ничего не снимаю! Я только продаю твою работу и заказываю тебе новую…

– Но ты же сам меня сегодня хвалил!

– Я и хвалил как раз твое ремесло и твой еще не раскрытый потенциал художника. Ты молод, и надо много, очень много работать, чтобы мастерски владеть инструментом, как художник – кистью. И если говорить обывательскими терминами, навязанными нам, то да – это будет все еще никчемное порно, но когда сможешь изящно творить по зову души, только тогда, что бы ты ни снимал, даже если захочешь, оно уже не станет пошлостью. Это будет красота, твоя красота.

Эротика – таинство, и оно не делается на заказ! А мы снимаем фото по желанию покупателей. И если на все твои снимки надеть трусы и лифчик, все равно им не стать эротикой, они останутся жирной и дешевой жратвой для трудовых масс! Либидо не обманешь, его не уговорить принятыми законами.

– Я запутался… Ты хвалишь мое ремесло, но называешь его порно. Ты говоришь, что порно – это плохо, но утверждаешь, что, чтобы снимать эротику, нужно сначала научиться снимать порно. И тогда плохое станет хорошим, так?

– Посмотри еще раз на этот плакат, – Слава снова достал сложенный пожелтевший лист. – Этим плакатом заклеивали блевотину на стенах туалетов захолустных автозаправок. Но прошло время, и теперь за него дерутся на аукционах, это уже высокое искусство!

– Но сам-то плакат от этого не изменился, – несмело парировал Рома.

– Ошибаешься! То, что ты делаешь, должно дышать. Оно должно кричать, как ребенок, а не умирать сразу после того, как ты его сотворишь. И оно начнет жить своей жизнью и будет иметь свою судьбу. Вот тогда твои фото получат шанс, если не сразу, то через какое-то время, дорасти до коллекционной гордости дотошных фанатиков и фетишистов. – Слава замолчал и налил еще немного водки в стакан.

Только сейчас Ромка обратил внимание на то, как быстро пьянел Слава.

– Теперь я точно запутался, – вздохнул Рома, чувствуя, как выпитый алкоголь делает и его сознание вязким. – То ты говоришь, что художник должен вырасти из ремесленника. Потом, что модель для съемки – это решающий фактор для сюжета и художник как бы остается ни при чем. А в конце и вовсе, что работа может жить сама по себе, и ты как художник уже не сможешь повлиять на ее статус «порно» или «эротики». Что же тогда главное?

– Браво! Это очень правильный вопрос, Роман! И как все правильные вопросы, детский и слишком наивный, на который ищут ответ со времен Аристотеля. – Слава торжествовал. – А нет главного как константы – это всегда неизвестная «переменная»! – он сделал театральную паузу. – В одном случае главным может стать имя автора, в другом – имя модели, в третьем – просто случайность! Успех – штука тонкая и индивидуальная! Он складывается из мелочей, как сложный швейцарский механизм. Выдерни один болтик – и все рухнет! Но главное, в искусстве должна таиться магия. Волшебство!

Рома, пошли к чертям стереотипы и приличия! Те, кто их придумал, и понятия не имеют об этих самых приличиях. Они живут скучной и серой жизнью потребителей и тайком онанируют на твои фото в туалете. Но при этом изо дня в день не забывают учить остальных людей морали и бить собственных детей за мат и двойки. Слушай только себя! Заново учись видеть и чувствовать красоту и отличать ее от всего остального дерьма, которым наполнено все и в магазинах, и в телевизоре. Настоящей красоты в мире остались мелкие крупицы, учись замечать их, все остальное – мусор. Эти частицы есть повсюду: в женской красоте, в мужской красоте и даже в пресловутом порно.

Ведь что есть суть порно – некий обнаженный процесс, лишенный конечного смысла и тайны, процесс, выставленный напоказ. – Слава откинулся на спинку стула. – А под это определение подходит вся наша унылая повседневность! Плохое порно повсюду вокруг нас, и в нас самих! Вот бы где кричать SOS! А все, что создано природой, дышит красотой! Природа не боится выглядеть глупо, природа не боится предстать неприкрытой и незащищенной. И всего-то требуется – стараться творить так же, как она! – Слава замолчал, подбирая слова. Кажется, он был уже изрядно пьян. – Ты перестал приносить свои пленки на проявку.

– Как?! Все, что ты заказываешь, я тебе лично в руки отдаю, ну или Артему…

– Нет! Ты перестал снимать «свои» пленки. Ты работаешь только на заказ и только за деньги. Это ловушка для мастера! Сколько талантливых людей пришли за мечтой, но отдали ее Мамоне и навсегда остались постыдными ремесленниками порно! И о них никто никогда не узнает, Рома!

Это трагедия!

Это настоящее кладбище талантов, до самого горизонта, с безымянными надгробиями. Вот главная опасность для любого художника, как сладкий и липкий сироп для мух.

И тут Роме стало стыдно. Это была чистая правда, с начала их сотрудничества он действительно не снял ни единого кадра для души. Он получал эстетическое и мужское наслаждение от процесса, пересчитывал полученные деньги и от этого тоже испытывал удовольствие. Но у него и правда даже мысли не возникло, чтобы, как раньше, выйти на улицу и искать целый день один-единственный кадр. Это потеряло свою магию и красоту, видимо, ту самую, о которой так горячо говорил Слава.

А еще… тронуло то, что впервые в жизни кто-то оценил его незатейливые фото, увидел в них то, что Рома хотел показать. Впервые кто-то ждал его следующих работ. Не за деньги, не для похоти, а как отпечаток той самой красоты.

– Я понял, о чем ты… – глядя в пол, признал Рома.

– Молодец! Я же говорил, что ты способный, – устало и буднично, без прежней патетики ответил Слава. – Всегда спрашивай себя, зачем ты здесь и надолго ли. Бери то, зачем пришел, и иди дальше! Не останавливайся в теплом и сытном доме только из-за тепла и еды. Должно быть еще что-то… всегда должно быть что-то еще… – Слава окончательно размяк, машинально взялся за бутылку, чтобы налить, но благоразумно передумал.

– Я постараюсь не разочаровать! – твердо пообещал Рома, все так же не поднимая глаз.

Но не разочаровать Славу не получилось. Инцидент произошел через пару месяцев после того экспрессивного и весьма нетрезвого разговора.

Впрочем, все по порядку.

Дела шли прекрасно, порочное увлечение нравилось и не надоедало. Появилась новая камера – досталась по большому блату. «Никон ФМ 2», как говорят ковбои Дикого Запада: «убойная безотказная «машина», несомненно имеющая свой характер.

Но больше всего Рома радовался объективу, который продали вместе с камерой, картинка оказалась просто волшебной! Резкость легко подчеркивала главное, а второстепенное уходило в «мечтательную» дымку, и не требовалось дополнительного света – хватало того, что в пасмурный день попадал в окно. Поэтому и съемки чаще стали устраивать днем, пока светло, а не вечером.

Рома нашел новый способ для разрядки: пока модели после съемки собирались, а Артем был занят вместе с ними, Рома закрывался в уборной на хлипкий шпингалет и успевал по-быстрому «спустить пар».

К слову сказать, Рома по-прежнему избегал контактов со своими моделями по совету Славы, который еще в самом начале сотрудничества обмолвился, что среди «их контингента» повально пошла неслыханная болезнь СПИД и, дескать, даже сами девушки могут не подозревать наличие у себя такой болезни. Толком об этой хвори никто ничего не знал, а навязчиво у кого-то спрашивать было тоже не комильфо.

Когда-то, еще в школе, Рома стал встречаться со своей одноклассницей Ирой, очень быстро их поцелуи переросли в большее. Тихая и примерная отличница со свойственной ей прилежностью быстро вошла во вкус, перевоплотившись в ненасытную жадную суку. И нередко сама становилась инициатором взаимных удовольствий.

Друг у друга в гостях влюбленные не отличались особой сдержанностью, но это случалось редко: на комнатных дверях отсутствовали замки, а быть застигнутым собственными родителями – это уже слишком! Поэтому, пока пригревало солнце, парочка частенько «гуляла» в городском парке в поисках укромного места, но и там было небезопасно – откуда-то постоянно брались случайные прохожие. Однажды даже пытались отвести в милицию, но Ира подняла такой крик, что ее капюшон от растерянности выпустили, она рванула и, не оборачиваясь, крикнула: «Ромка, беги!»

Ира перепрыгнула через поваленное дерево с ловкостью олимпийского спринтера, Ромка и сам не ожидал такой физической подготовки от хрупкой девочки, но тоже рванул в другую сторону, благополучно избежав цепких рук блюстителя нравственности. Погони почти не было. И уже через пять минут юные влюбленные вновь встретились около центрального входа.

Не было такого идеального места, где можно было не опасаться ненужных свидетелей, поэтому Рома и Ира делали это везде! Адреналин стал неотъемлемой частью их интима.

Все это было забавным, приятным и познавательным, но после того, как Рома вернулся из армии, чувства заметно охладели. Для Иры подобных отношений было явно недостаточно, и время от времени ее подвозил домой таинственный темно-синий «Мерседес». Рома мучился сомнениями и ревностью, но Ира говорила, что это всего лишь ее однокурсник. Рома предпочитал верить, интуитивно понимая, что любые догадки и ответы, скорее всего, поставят крест на пошатнувшихся отношениях. А терять Иру не хотелось, казалось, что он ее любит.

Поиск работы после армии оказался занятием непростым. Повсюду шли массовые сокращения и хронические невыплаты зарплат. И все, что удалось – это получить работу в тарном цеху мыловаренного комбината. Рома колотил деревянные ящики для хозяйственного мыла. И с ужасом узнал, что по крайней мере половина рабочих состоит на учете в психдиспансере, остальные были просто запойными алкоголиками. Но среди сотрудников нашлось и немало уникумов, которые гармонично сочетали в себе и первое, и второе.

Рома узнал об этом, после внезапно вспыхнувшей драки двух его «коллег». Это случилось в курилке, по сути, без причины. Битва оказалась короткой, но жестокой, стены и пол были забрызганы кровью, как в декорациях для фильма ужасов. Тогда, обсуждая произошедшее, Ромкин напарник сказал: «Да им все равно ничего не будет, они же психи…» «Как это?» – не понял Рома. «Так, – ответил напарник, – у обоих – справки, что на учете стоят, а сейчас весна – обострение».

– А как же их на работу взяли?

– Так же, как и всех, – равнодушно ответил напарник и, загибая пальцы, перечислил тех, кто еще имел «желтую» справку о непостоянстве психического равновесия. Таких обладателей в коллективе набралось не меньше половины.

Данное обстоятельство подкосило самооценку впечатлительного Романа, он уже стал подозревать и у себя наличие расстройства. Теперь он понимал, что нет ни единого шанса сделать счастливой Иру, находясь в этом филиале душевной скорби. Вероятно, рано или поздно он и сам получит такую справку или сопьется – будущего не было.

И тогда Ромка пошел на отчаянный шаг – он сделал своей Ирэн предложение! Да-да, то самое, руки и сердца. Просто так, даже без подготовки – от страха потерять ее навсегда. Ира такого поворота событий не ожидала. Минуту молчала, видимо пытаясь осмыслить услышанное, а помолчав, вернула ключи от его квартиры, которые Рома ей дал ранее и которыми она так ни разу и не успела воспользоваться. Она внезапно засобиралась, сказала, что ей пора…

Ира отказалась.

Села в тот же мрачный синий «Мерседес» и уехала, оставив Романа около входа в парк, из которого несколько лет назад они бежали от прохожего, а потом, держась за руки, хохотали, вспоминая произошедшее. И вот теперь Рома стоял один, глядя ей вслед, и теребил в руках еще теплую от ее ладоней связку ключей.

Лето прошло в постоянной печали. После работы Рома закрывался в ванной, пересматривал пачки ее старых фотографий, писал в тетрадку нескладные стихи и дрочил, вспоминая наиболее яркие эпизоды их отношений. А по выходным ездил в «тот самый» парк и фотографировал деревья, примятую траву, случайных прохожих и просто места, которых когда-то касалась Она. По дороге домой отдавал отснятую пленку в фотосалон и там же дожидался, пока отпечатают снимки.

Спешить некуда – ему нравилось там находиться. Бесконечный поток самых разных людей, которые несли свои пленки и забирали белые бумажные конверты с отпечатанными снимками. Кто-то нетерпеливо раскрывал пакет, стоя около прилавка, кто-то стыдливо заглядывал внутрь и торопливо запихивал пакет во внутренний карман одежды. А находились и те, кто равнодушно получали снимки и, не взглянув, спешили дальше по своим делам.

Обычно фотографии выдавала одна и та же девушка; невысокая, с короткой стрижкой под мальчика, глаза большие, но безразличные. Косметики на лице почти не видно, возможно, ее и вовсе не было. Девушка редко улыбалась. И каждому следующему клиенту равнодушно говорила: «Здравствуйте…»

Но иногда к «особым клиентам» за прилавок выходил мужчина средних лет, о чем-то недолго говорил с ними и вручал им конверты, внешне эти конверты ничем не отличались от тех, которые выдавала неулыбчивая девушка. Распрощавшись с покупателем, мужчина тут же уходил в служебное помещение. А девушка-мальчик уже снова говорила свое механическое «Здравствуйте» следующему «обычному» клиенту.

Вот тогда-то, в один из таких дней, к нему вместо этой «продавщицы» и обратился тот самый мужчина, который обслуживал только некоторых посетителей.

Так появился фотосалон, Слава и необычная девочка Саша.

Такой приработок ощутимо поправил благосостояние Романа, к тому же появилась надежда, что у данного сотрудничества большие перспективы. А потому и относился к этим съемкам весьма серьезно, полагая, что сможет накопить на «Мерседес» такого же омерзительно-синего цвета.

О том, что подобная фотография – занятие не совсем этически правильное, Роман, безусловно, догадывался. А потому не распространялся об этом. Но боясь окончательно потерять Иру, он все же решил посвятить ее в источники своего дохода в надежде, что она оценит масштабы материальных перспектив и изменит решение, и тогда они, если не поженятся, то хотя бы вновь станут встречаться.

Он договорился с ней о встрече возле института. Ира сказала, что у нее мало времени. Место оказалось людным и для такого разговора неподходящим, но выбирать не приходилось, и Рома приехал почти за час до назначенного времени. Он дрожал от волнения и холода, в тот день было ветрено и временами проливался дождь, словно предупреждая о непредсказуемости грядущего. В кармане лежала пачка лучших снимков, Ромка тщательно выбирал каждый из них.

Ира появилась неприступной, впрочем, как всегда в последнее время; одета эффектно и стильно, куталась от ветра в высокий поднятый ворот короткого белого пальто, а снизу оно то и дело разлеталось от ветра, обнажая неприлично короткую юбку и длинные стройные ноги.

– Привет. Ну, о чем ты хотел поговорить? – спросила Ира, ежась от холода и избегая смотреть в глаза.

– Вот, – Рома гордо протянул пачку фото.

– Что это? – с любопытством и даже миролюбиво спросила она.

– Это моя нынешняя работа, у нее большие перспективы, меня очень хвалят и ценят. И готовы хорошо платить.

Ира достала из бумажного пакета снимки, и на лице ее тут же отразился ужас. Девушка на фото стояла раком, из одежды на ней только красные туфли и дешевая пластмассовая заколка. На следующем фото две девушки ласкали друг друга, страстно сжимая грудь, словно давили лимон.

Ира листала фото быстрее, и брови ее все выше и выше ползли вверх.

– Я получил работу! И смогу много зарабатывать, – важно сообщил Роман, – мне это нравится… у меня получается…

Большего он сказать не успел.

– Ты придурок! – Ира кричала, не обращая внимания на проходивших мимо студентов. – Стал проституткой, еще и гордишься этим! – она театрально швырнула снимки и бросилась прочь. Прохожие оборачивались, Рома суетливо собирал фотографии с каменных ступеней, студенты хихикали, увидев фото, а Первая Любовь уходила все дальше. Когда Рома запихнул все фото в пакет, ее уже не было.

С тех пор они больше не виделись. От общих друзей он узнал, что дома Ира теперь не живет, а проживает с неким Богданом, сыном местного олигарха, разъезжавшего на неприлично дорогом синем «Мерседесе». Адреса тоже никто не знал. По неискреннему сочувствию общих друзей Рома понял, что она рассказала им свою версию их расставания и друзья теперь, безусловно, на ее стороне.

Рома навсегда ее потерял. А вместе с ней отвернулись и все знакомые.

Но даже тогда он продолжал верить в чудо и в любовь.

Через много лет, вспоминая ту последнюю встречу, Роман смеялся над собой, он был так взволнован, так самоуверен, что даже не смог ничего толком объяснить. И спустя двадцать лет Ирэн, наверно, думает, что он работал мальчиком по вызову. Забавно. Но тогда для него это была неутихающая вселенская боль!

Рома засыпал и просыпался с чувством отверженности и одиночества. Жажда денег не позволяла ему оставить уже, по сути, ненужную работу на мыловаренной фабрике. Это даже не банальная жадность, а желание преодолеть черту, за которой он вдруг оказался совсем один. Каждое утро Рома приходил к своему ржавому верстаку, монотонно забивал гвозди в деревянные ящики, а тоска и унижение накатывали еще сильнее.

И только съемки позволяли полностью забыть и о реальности, и о боли, и об одиночестве, и о ящиках. Фото, само по себе, стало собственной реальностью! Миром, в котором хотелось остаться навсегда!

Нет, не мучила совесть Романа, и моральные аспекты тоже не беспокоили. Эти мгновения, когда щелкал затвор, были лучшими и единственно прекрасными в его настоящей жизни. Когда он, глядя в видоискатель, поворачивал кольцо резкости на объективе и расплывчатое теплое пятно превращалось в прекрасное женское тело, это давало ему освобождение от той самой ломки расставания. Это стало его наркотиком, его страной грез. И когда Слава радостно сообщил, что через неделю ожидается целый съемочный день с неслыханной оплатой в шестьсот долларов, Рома наконец-то решился и с облегчением уволился из опостылевшего тарного цеха.