Читать книгу Палата № три-ноль-шесть - Марат Аваз-Нурзеф - Страница 5

Они вышли в подворотню ровно в 7:15, и к ним сразу подъехала белая «Нексия», словно поджидала их неподалёку.

– Точность поразительная! – восхитился Марат Авазович, качнув головой и улыбнувшись.

– Фирма веников не вяжет! – усмехнулся Салим Садыкович.

– Понятно! Если выпадет вязать, будут веники на «пять»! Ты садись на переднее сиденье: твой знакомый, разговаривать будете в пути.

– Нет, усаживаемся во втором ряду. Давай! – Салим открыл дверь, и его последнее слово означало, что он пропускает спутника вперёд.

– Ассалому алайкум! – с традиционным приветствием Марат вступил в салон автомобиля.

Водитель, повернувшись вбок, кивнул в ответ. Он много моложе пассажиров, лет 35-ти, круглоголовый и круглолицый, плотной комплекции, в стрижке наголо, которой не больше двух недель. Увидев, что и второй человек, лёгким движением захлопнув дверь, устроился на сидении, начал разворачиваться в противоположную сторону. И это понятно: ехать в Бешкент.

Машина, уверенно пропетляв по улочкам махалли Хонтепа, оставила за собой немало одно- и двухэтажных частных домов и решительно остановилась напротив очередных железных ворот. Из калитки вышел человек среднего роста, с небольшими седыми усами, остальная часть лица аккуратно выбрита. В нём Марат признал сотрапезника: ташкентец в свой наезд в родной город Карши в начале октября прошлого года пообщался с ним за пловом на топчане во дворе давнего одноклассника. Они, Салим и Раим, – бывшие коллеги смолоду: после Ташкентского ирригационного института, начали трудиться в одном и том же подразделении территориального управления «Каршистрой», делам которого по хлопководческому освоению целинных земель Кашкадарьинской области придавались всесоюзные значение и ценность. Авазов с Раимом ни разу не встречался ни до прошлогодних посиделок у Салима, ни в течение последующих более трёхсот семидесяти дней. И вот опять. И стало понятно, почему Салим не стал садиться вперёд: это место, оказывается, забронировано.

Как выяснилось уже по возвращении домой, за столом (Марату захотелось зелёного чая, а Салим присоединился к его желанию), Раим – хозяин «Нексии», а водитель – его сын.

– Непохож, – сказал Марат, а вы, читатель, можете убедиться в том по фотографии, предваряющий текст настоящей главы.

– В мать, наверно, – двинул бровями Салим.

– Обычное дело: по законам генетики, в отцов – дочери, а сыновья – в матерей.

Раим, устроившись на переднем сидении, подал руку бывшему коллеге, а затем – Марату.

– О, мы с вами сидели в прошлом году! – отозвался Авазов на крепкое рукопожатие. – Узнал вас сразу! Как вы?

– Всё нормально! Спасибо! А вы по-прежнему выглядите молодцом!

Марат Авазович едва заметно кивнул головой и улыбнулся.

Поездив ещё минут 5–7 по улочкам жилого массива частных домов, они выехали на большую дорогу, ведущую к путепроводу над железнодорожными линиями. По этому длинному мосту, возведенному в конце 1960-х годов, Авазов и узнал местность за окном. Правда, в те времена округа была довольно открытой, каковой оставалась и последующие пару десятилетий. А сейчас и дорога двухсторонняя, и вдоль неё тянутся и тянутся дома.

После крушения СССР Узбекистан, как и другие новоявленные государства на развалинах бывшего Союза, лет 7–8 переживал трудности становления независимости и адаптации к новым условиям труда и жизни. Именно возведение зданий разной этажности и различного назначения: административного, жилищного, хозяйственного, производственного, гостиничного, сервисного, офисного, под средние и высшие учебные заведения, – оказалось более способным к реанимации, имеющим большие возможности закулисных ходов, весьма восприимчивым к вкладываемым капиталам, представляющим собой неиссякающий источник крупных теневых барышей. Тогда как гиганты – Ташкентское авиационно-производственное объединение и «Каршистрой» слабели, хирели, впали в кому, а потом… Они в Союзе были на особом счету. Можно сказать, удельными княжествами: в Ташкенте собирали и запускали в небо Ил-76, Каршинской степи прочили славу мирового центра хлопководства. Но! Умерли! Так сказать, почили в бозе…

А дело возведения зданий: где можно и где нельзя (не позволяют строительные нормы, или вырубив парк тенистых деревьев, или снеся частные одноэтажные жилые дома); что нужно и что народу вовсе ни к чему (помпезные дворцы форумов, высотные и огромные гостиницы, всякого рода "сити"), – с каждым годом крепло, набирало обороты, разрасталось. Последние лет 5 и по нынешнее время переживает настоящий бум, охвативший сначала столицу, затем – областные центры, вскоре пришедший в районы и даже кишлаки.

На том конце моста дорога, как и в прежние времена, упирается в небольшое путевое кольцо: через него налево – в аэропорт, прямо – в Бешкент, административный центр Каршинского района, до которого километров двенадцать.

Где-то на второй половине пути наших путешественников поджидал ещё один человек, и «Нексия» продолжила движение при полной загрузке: 1+1 +3.

Накануне вечером, за ужином, Салим сказал Марату:

– Завтра в 7:15 на машине знакомого мы с тобой поедем в Бешкент на плов. Мероприятие устраивает человек, вернувшийся из Мекки, где он совершил умру – малый хадж.

И всё – больше ничего не добавил, не пояснил. Потому в 7:15 у ворот Марат Авазович, думая, что поедут втроём, и предложил Салиму Садыковичу занять место рядом с водителем-знакомцем. А расклад, заранее распланированный по мобильникам, оказывается, куда как сложнее.

Уже по возвращении из Бешкента Салим Сафаров, отвечая на вопросы одноклассника далёкого прошлого, но всё так же любознательного, дал информацию:

С Раимом мы ровесники, одного года рождения, 1947-го.

Абдували, севший в машину последним, младше нас на два года.

Но оба они поступили в Институт ирригации годом позже меня.

После института оба пришли на работу на участок, на котором я уже был начальником, пройдя стадии мастера и прораба.

Абдували через пару лет ушёл главным ирригатором в хлопководческий совхоз. Со временем стал там заместителем руководителя хозяйства, а затем – директором.

Проработав в этой должности и проявив себя, был призван к деятельности в органе исполнительной власти. Дослужился до кресла зампредседателя райисполкома.

Попал под каток хлопкового дела и отсидел в тюрьме 3 года. После освобождения вернулся на работу в ирригации.

– Теперь понятно, почему он, как я почувствовал, выглядит несколько пришибленным. Чем и отличается от вас, своих коллег. Годы заключения хоть и поросли давно быльём, видимо, оставили след, не стёршийся во всей последующей жизни, – при последних своих словах Марат Авазович качнул головой. – Недаром сказано: от сумы и тюрьмы не зарекайся.

– Да, – кивнул Салим Садыкович.

Вообще сведения Сафарова, изложенные выше, имеют такой вид благодаря стараниям автора книги. А Салим – производственник, со стажем без малого полвека. Уже после развала СССР и в ходе поэтапного ослабления «Каршистроя» стал управляющим одного из трестов этой громадной структуры, бывшей недавно, казалось, могучей и нерушимой, как и породившая её империя. В разговорах немногословен, мысли нередко обрывочны, а потому неоднозначны: сам-то знает, что он имеет в виду, и думает, что и собеседнику всё должно быть ясно. Но собеседник-то, если не очень силён мышлением и кругозором, может понять неправильно и остаться при том. А в уме у того, кто, как говорится, семи пядей во лбу, возникает несколько вариантов смысла неоднозначных фраз, выдавленных из себя самодовольным человеком. И начинает тормошить того вопросами, желая докопаться до единой истины. Сие человеку, как правило, не нравится: ведь каждый считает себя, если и не совершенным, то непогрешимым. Порой копать приходится долго. Особенно при письменном общении через мессенджеры. Полковник в немалых попытках распознать, что к чему, может пошутить: «Ты и мыслишь, и пишешь по-китайски. Никак не могу понять». На что с другой интернет-точки города, области, страны, или другого государства может прийти раздражённый ответ: «Я мыслю и пишу коротко и ясно». В смысле этой фразы сомневаться не приходится: «Дурак – потому и не понимаешь!». Ведь непогрешимый не видит погонов на другом конце интернет-линии! Да и увидел бы, или знал бы, – они ему не указ, не резон и не помеха: «Ну, и что, что он полковник! А я-то – генерал-лейтенант!».

Да, да, конечно. Твои знаки отличия тебе известны. Только невдомёк тебе, что в погонах ты не шибко разбираешься. Что звёзды на твоих плечах самые малые! Что погоны твои всего лишь лейтенантские! Что им далеко до генеральских!

Салим заводится только тогда, когда делится воспоминанием о каком-либо случае или ситуации из своей трудовой практики. Причём начинает горячиться и чуть ли не кричать, будто перед ним не давнишний одноклассник, которого после школы не видел больше 50-ти лет и только 3 года тому назад отыскал в интернете, а участники планёрки, подчинённые ему, или хитроватый представитель субподрядной организации, пытающийся склонить его к неправомерным действиям.

Краткую историю Абдували Шамшиева Авазов вытягивал с Сафарова через множество вопросов и уточнений. Для удобства читателей она здесь и превращена в «7 пунктов».

Въехав в Бешкент, водитель ещё порулил по прямой метров 900, а затем на светофоре решительно повернул налево и поехал по улице, менее широкой, чем главное шоссе, с покрытием похуже, редкими одноэтажными домами по сторонам, промежутки между которыми заполнены деревьями, больше декоративными, чем фруктовыми.

«Видимо, точно знают, куда едут», – подумал Марат.

Но вот дорога привела к развилке, машина остановилась, и коллеги стали совещаться: «Куда дальше? Прямо? Но впереди вообще не видно никаких построек…». Повернули налево, чуть ли не на просёлочного типа дорогу: там хоть улица заселённая. Остановились у первого же глинобитного домика без ворот, вместо них – открытый проём между жилищем и забором. Возле нескольких тополиных брёвен, сложенных на свободном пространстве дальше от обочины, стоял с топором в руках молодой человек лет 28-30-ти, белолицый, с тёмно-каштановыми волосами в короткой стрижке, крупного телосложения, в светлой футболке и довольно широких хлопчатобумажных штанах в синюю полоску на бежеватом фоне. Рядом – смуглянка в серой тканевой куртке, видавшей виды, из-под которой старенькое платье из цветного узбекского атласа переходит в юбку, а ниже – национальные штаны до щиколоток. Видно, жена, призванная мужем помогать в обстругивании коры брёвен, предназначенных для каких-то своих строительных дел. Супруги были слева от машины, и Раим через окно водителя спросил об искомой чайхане. Мужчина сразу начал объяснять, жестикулируя правой рукой, из которой переложил топор в другую конечность: «Вернётесь назад, на светофоре нужно ехать прямо и доедете до чайханы, расположенной на левой стороне и видной с дороги».

Ехали не мало, километров два. И вот стало видно, где она, чайхана «Акбар ота»: вдалеке показалось столпотворение легковых автомобилей, припаркованных по разные стороны дороги и в её боковых кармашках.

Остановились, где было свободное место для машины, в метрах пятидесяти до левого поворота на открытое пространство, сквозь которого идёт путь к чайхане, бетонированный, шириной метров пять, переходящий вскоре в широкую площадь, которая прилегает к заведению и его забору. Уже на повороте была видна длинная вереница людей. Вблизи стало понятно, что каждый в свою очередь здоровается и обнимается с белобородым человеком в национальной тюбетейке и белом одеянии, поверх которого надет чёрный чапан. Для утепления: середина октября, дни солнечные и тёплые, но по ночам и утрам прохладненько. Тем более подолгу находиться на открытом воздухе. Ясно: этот человек и есть виновник торжества. Нурилло хожи бобо!

Все – так все: дошла очередь до рукопожатия и перекрёстного обнимания и до Марата Авазовича, хотя он впервые видел этого аксакала, который сразу понравился добрым, улыбчивым лицом и неторопливыми движениями. К тому же удобно: они оказались одинакового роста – не малого, но и отнюдь не большого. Благо, что тот не под два метра…

– Ассалому алайкум, ҳожи бобо! – проговорил Марат Авазович на одной позиции объятия.

– Муқаддас Маккага яхши бориб яхши келганингиздан хурсандмиз! – продолжил он и, перейдя на противоположную позицию, пожелал:

– Соғ бўлинг, омон бўлинг, тинч бўлинг, ҳурматли Нурилло ҳожи бобо!

Его имя Марат заранее узнал у Салима. А приставка к имени – это так принято и положено. Перевод слов Авазова: «Здравствуйте, хаджи-бобо! Мы рады, что вы побывали в священной Мекке и благополучно вернулись! Будьте, уважаемый Нурилло хаджи-бобо здоровы, благополучны и спокойны!».

Расставшись с хаджи, Марат, как и Раим, бывший в очереди предыдущим, прошёл, приложив правую руку к сердцу, мимо старцев на скамейке вдоль высокого здания, подошёл к столу возле двухстворчатых деревянных ворот в заборе, раскрытых настежь в сторону двора. На столе было множество малых пиал с какой-то жидкостью вроде воды. Наверно, вода и есть. Каждый после аксакала берёт со стола пиалу и выпивает. Значит, так положено. Значит, обряд какой-то. Проделал его и Авазов. Вода! А два подростка приставлены к столу, чтобы освободившиеся пиалы снова были с водой, наливая её половником из большой кастрюли. Так и есть: обряд какой-то обязательный!

А во дворе – много столов, за которыми сидят люди. Больше сотни, наверно! Размахнулся хаджи! Значит, позволяют средства и визу получить в Саудовскую Аравию, и авиабилеты в два конца приобрести, и оплатить за необходимые в священной Мекке белые одежды, прочий реквизит, питание и проживание! А вернувшись домой, ещё и грандиозное мероприятие устроить!

Наших с вами, читатель, знакомцев, как почтенных и особо уважаемых персон, распорядитель повёл вверх по ступенькам к площадочке перед открытой дверью, пристроенным к глухой стене безоконного первого этажа, а может, высокого цоколя. Вошли в дверь. А там за длинным столом компания таких же людей в возрасте. Заняли крайние места, и ещё осталось пару-тройка свободных.

Стол, что называется, ломился от яств и прохладительных напитков.

Распорядитель, человек небольшого роста, худощавый, отнюдь не молодой, в длинном халате серовато-голубоватого цвета, в тюбетейке, то присаживался на свободный стул, то выходил за чаем, салфетками, а потом занёс покрытый тканью поднос и поставил его на столик в стороне. Ещё одна его запомнившаяся особенность: когда он что-либо подавал крайним, или ставил на стол, его руки очень заметно тряслись. Возраст. Но не только: далеко не ко всем, кто и старше, пристаёт такая трясучка.

После того, как со стола были убраны ляганы (большие тарелки), в которых подавался плов, распорядитель убрал с подноса покрывало, и взорам открылась горка чёток. С Мекки. Священные сувениры. Были розданы каждому из сидящих. Дар на память от Нурилло хаджи-бобо.

Когда почувствовалось, что заседание близится к завершению, Марат шепнул Салиму:

– У тебя телефон с собой?

– Да.

– Я-то свой планшет дома оставил: в карман его не засунешь. Если можно, пусть нас сфотографируют.

Оказалось, можно. Салим попросил щёлкнуть распорядителя. Тот виновато пожал плечами. Салим начала объяснять, как это делается, что это очень просто. Но тот всё отказывался: «Не знаю. Не умею». Может, он давно понял, или ему объяснили, что с такими трясущимися руками нельзя делать снимки.

С места встал человек с середины правого от двери ряда – единственный, кому из сидящих не больше 30-ти, высокий, стройный, симпатичный, белолицый, с аккуратным боковым пробором в чёрных волосах на голове. И после его первого снимка на мобильнике Салима в круг позвали и хожи-бобо. Он, седобородый Нурилло, на фотографии, данной в самом начале настоящей главы, сидит в середине правого от зрителя ряда.

А потом все сидящие за столом почтенные люди захотели иметь фото и подавали по очереди свою сотку молодому человеку, и он всем услужил в их желании запечатлеть себя среди уважаемого собрания.

Ещё одна часть разговора между давними одноклассниками по их возвращении из Бешкента.

– Ты понял, что за воду каждый из нас выпил по маленькой пиале у входа во двор чайханы? – вопрос Салима.

– Нет, – ответ Марата.

– Святая вода. С Мекки.

– Нурилло привёз?

– Да.

– Так водится?

Салим кивнул головой.

– Ты не раз бывал на таких мероприятиях?

Снова кивок.

– И везде угощали святой водой?

Кивок.

– Но на такую ораву нужно, как минимум, литров 50!

– Добавляется в местную воду.

– Понятно.

В тот же день Марат Авазович занялся изучением вопросов, досель перед ним не возникавших, и потому его знания по Мекке и Медине были весьма и весьма поверхностными. Из материалов с интернета выяснилась разница между умрой и хаджем. Оказывается, умра не даёт человеку звание хаджи. А только хадж, который много сложнее умры и требует гораздо больших расходов.

Святая вода – с колодца Замзам, находящегося под площадью мечети аль-Харам в Мекке, на расстоянии 20 метров к востоку от Каабы – главной святыни мусульманства в виде кубической постройки. Мусульманские сайты излагают историю возникновения и обустройства колодца, описывают удивительные свойства источника и его воды, приводят примеры её чудодейственности и целебности. В Википедии говорится о научных исследованиях 2011 и 2016 годов, которые, кроме полезных элементов, обнаружили в воде Замзама четыре токсичных: мышьяк (As), кадмий (Cd), свинец (Pb) и селен (Se). При этом их содержание оказалось превышающим стандарты Всемирной организации здравоохранения. Учёными из университета короля Абдул-Азиза (Саудовская Аравия) в ходе исследования, проведенного в 2017 году, не было доказано положительное воздействие воды Замзама на снижение жизнеспособности раковых клеток при бронхогенной карциноме.

Если кто из читателей захочет узнать об этих сведениях и соображениях шире и полнее, то интернет к его услугам и днём, и ночью.