Читать книгу Задержи дыхание - Марго Эрванд - Страница 8

Три часа назад я вскрыла конверт и прочитала письмо. Несколько строчек, пропитанных высокомерием и напускным благородством, которые я сколько ни пытаюсь стереть из памяти, продолжают всплывать в самый неподходящий момент.

«…за прошедшие сутки в больнице скончалось тридцать четыре пациента. Это в два раза больше установленного пять лет назад максимума», – проносится в мыслях, когда я начинаю собирать в мусорный пакет рекламные буклеты и каталоги с журнального столика. Последние пару дней я использовала их вместо скатерти, поэтому они были безнадежно испачканы томатным соусом, приправой от рамена и коричневыми потеками от кофе, который я случайно разлила вчера.

«Не хочу давить, ты четко дала понять: тебя это не интересует. Но, может быть, изменишь свое решение, если встретишься с моей подругой лично…»

Приглаживаю взъерошенные волосы перед зеркалом и, собрав на затылке небольшую шишку, фиксирую ее резинкой, которую обычно ношу на левом запястье и использую в терапевтических целях.

Прихожу на кухню, где на столешнице до сих пор лежит гора еды, и в памяти вспыхивает еще одна строчка из его письма: «Продукты – это не попытка тебя подкупить. Это ничего не значащий знак внимания, захотелось поддержать тебя в это смутное и непростое время…»

– Да пошел ты к черту! – в голос ругаюсь я, сгребая в мусорный пакет с буклетами и журналами овощные коктейли, бутылки смузи и остальные органические деликатесы.

«А что, если это все правда? Тридцать четыре пациента за сутки – это много, но во время эпидемии такое случается, разве нет?» – мысленно спрашиваю саму себя, глядя на контейнер с уже остывшим, но все еще ароматным лососем. Отправить его в мусорный пакет мне сначала не позволил голодный желудок, а теперь я, кажется, и вовсе сменила гнев на милость. Опустив мешок на пол, я достаю вилку и залезаю на барный стул.

Разбирая дело Чарльза Каллена на лекциях в университете, профессор Лимерман не единожды обращал наше внимание на то, что глупо и наивно думать, будто с две тысячи третьего года страну можно считать свободной от таких убийц в больницах. Более того, профессор всегда подчеркивал, что большой интервал между обнаружением и поимкой Ангелов смерти только лишний раз подчеркивает их эволюцию и способность с каждым годом все лучше маскировать убийство под естественную смерть. Уверена, эти его слова тогда многие студенты восприняли как личный вызов. Во всяком случае я всерьез думала о том, что когда-нибудь обязательно смогу раскрыть подобное дело…

– Каковы шансы, что им действительно удалось обнаружить в огромном коллективе больницы Ангела смерти? – спрашиваю я вслух и тут же отправляю в рот кусок лосося. Глаза закатываются от удовольствия: рыба нежная, сочная… и идеальная, даже несмотря на то что холодная.

Сейчас Ангел смерти может окончательно потерять контроль над собой, ведь в обстановке хаоса и спешке будет гораздо сложнее отследить истинную причину смерти пациента… Он легко может почувствовать свою безграничную власть над людьми…

Несколько мучительно долгих секунд упираюсь взглядом в финальную строчку письма: «как я уже сказал, продолжать разговор не вижу смысла, если только ты сама не захочешь». Очевидно, рассчитывая на переменчивость моего настроения, вместо подписи он указал контакты, по которым я могу с ним связаться. И хотя это кажется абсолютным безумием, я открываю электронную почту и отправляю ему короткое письмо: «Давай попробуем договориться».

– Надеюсь, я не пожалею, – выдыхаю я, когда на экране появляется уведомление «Сообщение отправлено».

***

Бастин ответил моментально, и теперь я только и успеваю выписывать на стикеры имена возможных жертв. Когда речь заходит об Ангеле смерти, они могут исчисляться десятками, и все же число сорок семь заставило меня содрогнуться.

За час кропотливой работы я почти полностью заклеила фасад шкафа – единственную свободную поверхность в моей маленькой и плотно заставленной разными памятными вещами и теми, которые «могут пригодиться», студии.

Пока я переписывала имена, возраст и день смерти, я поняла, что вряд ли убийца хотел избавить пожилых людей от боли и мучений: самой юной жертве было шесть, а старшей – семьдесят два. Впрочем, и смертельные препараты использовались разные. Как и многие его предшественники, он, вероятно, использует в своих целях то, что оказывается в доступе: для одних – инсулин, для других – калий. Тем не менее я не оставляю попыток нащупать хоть какую-то логику в его поступках, а потому начинаю переклеивать стикеры, объединяя их в группы по возрасту, заболеванию, этническому происхождению.

– …главный приоритет сейчас – это замедлить распространение вируса и защитить наиболее уязвимые группы населения, – слышу я мужской голос, неожиданно осознавая, что блок вечерних новостей, фоном звучащий в квартире, уступил эфирное время ток-шоу Синди. – Не выходите из дома без острой необходимости. В городе работает служба доставки, но не нужно злоупотреблять ее услугами. Не подвергайте риску ни себя, ни других…

На двери шкафа два почти одинаковых столбца: двадцать восемь женщин в терминальной стадии онкологического заболевания и девятнадцать женщин с различными, зачастую не повторяющимися диагнозами. Это тупик. Теперь попробую разделить их по этническому происхождению. Девятнадцать белых, десять черных, одиннадцать азиаток и семь латиноамериканок. И несмотря на заметный перевес в сторону белых, нет оснований считать этот факт внутренним триггером убийцы. А раз так, у меня снова ничего нет.

И хотя все говорит в пользу оппортунистического выбора, что-то внутри меня отказывается принимать на веру, что этот Ангел смерти руководствуется лишь близостью жертв и доступностью препаратов. Есть в этих убийствах странные нестыковки, словно среди на первый взгляд не связанных смертей прячется какой-то четко выверенный алгоритм.

– …в пятницу мы еще обслуживали клиентов, а в понедельник уже закрыли двери. Я никогда не думала, что могу увидеть Манхэттен пустым, – нарушает ход моих мыслей очередная гостья ток-шоу. – Мы перешли на доставку, но это лишь капля в море. Мне страшно за моих сотрудников, за моих клиентов. Но, несмотря на это все, я вижу невероятную солидарность. Люди звонят и заказывают еду для врачей, медсестер. Это дает нам всем надежду.

Бросаю взгляд на грузный мусорный пакет, доверху набитый едой. Бастин, конечно, редкостный урод, но что я ему докажу, выбросив все эти продукты в мусор? Он ведь об этом даже не узнает!

«Надо будет убрать все в холодильник», – решаю я, но продолжаю стоять у двери шкафа, не оставляя попыток найти между пестрыми стикерами хоть какую-то связь.

– По какому принципу ты их отбираешь? – спрашиваю вслух, когда глаза останавливаются на имени Харпер Янг.

Один. Два. Три…

Чем дольше я смотрю на этот розовый стикер, тем сильнее ощущаю растущее внутри напряжение, и наконец, вспышка – точно по телу пробежал электрический ток. Аккуратно срываю листок с ее именем. Считается, что Ангел смерти убивает из чувства милосердия и сострадания, но Харпер Янг было всего шесть. Как он объяснил себе необходимость убить маленькую девочку? Ведь у нее впереди была вся жизнь…

Ищу стикеры с именами самых юных жертв, медленно срывая один за другим: Анира Ямада – десять лет, инсулин; Аиша Хан – девять лет, инсулин; Лейси Пак – шесть лет, инсулин; Ян Сунь – десять лет, инсулин; Юни Такэда – десять лет, инсулин; Мариам Касим – шесть лет, инсулин; Лилиана Патель – одиннадцать лет, инсулин; Харпер Янг – также с высоким уровнем инсулина.

– Они все азиатки, и у всех был зафиксирован скачок инсулина! – удивляюсь я своему неожиданному открытию. И пока моя догадка крутится в голове, трансформируясь в готовую мысль, я смахиваю с двери имена остальных жертв, возвращая на него только восемь. – Вдруг это и есть его главная фантазия…

Я выкладываю стикеры в хронологическом порядке, поражаясь тому, как раньше не увидела этой последовательности: пять случайных жертв среди пациенток среднего и пожилого возраста и одна та самая, ради которой он все это и делает, – азиатская девочка.

– Не может быть! – ахаю я, прикладывая ладонь к открытому рту.

Раз убийца охотился на девочек-азиаток, значит, у него есть личные мотивы, за которыми может стоять как расовая неприязнь, так и генетическое сходство или же какой-то прошлый травмирующий опыт.

Внутреннее чутье, или же как любил говорить профессор Лимерман, чудовище, живущее внутри каждого профайлера, заставляет делать выбор в пользу двух последних вариантов. Именно поэтому, делая наброски психологического портрета убийцы, первым пунктом на листке я указываю этническое происхождение: «Азиат». То, что главной мишенью для него становятся девочки, может напрямую указывать на потерю дочери, младшей сестры или подруги, чья смерть случилась много лет назад, возможно, даже прямо у него на глазах.

– Версия с девочками хороша, но зачем убивать еще тридцать девять женщин? – бубню я, кусая кончик фломастера. – Для чего понадобились остальные?

Ответов у меня нет, зато теперь я точно знаю, что мне делать. Не раздумывая ни секунды, я пишу Бастину: «Мне нужна вся информация о больнице. Готова встретиться и обсудить нюансы с твоей подругой. Время работает против нас».