Читать книгу Молчание вдребезги. Как написать и потерять роман - Марина Лугавцова - Страница 7

В ноябре семнадцатого года наша распрекрасная жизнь внезапно закончилась. Нелепое происшествие заставило меня, как и главного героя пока еще не написанного романа, поскользнуться и упасть в глубокую пропасть. Вернее, я не удержалась на складной лестнице, развешивая картины, и рухнула вниз, проломив спиной прочный гипсокартон, прикрывавший стены одного известного исторического здания на Биржевой линии Васильевского острова. Герой романа отделался легким недомоганием, пользуясь милосердием автора, а я нет.

Пролетая отмеренное судьбой расстояние, я еще успела, как следует, полюбоваться миром, перевернутым вверх тормашками. Наблюдение за пространством глазами каппы из «Страны водяных» Акутагавы Рюноскэ дли лось недолго и прервалось ударом о земную твердь. Бамс! Бамс! Баммес! Еще раз Баммес! Чмок! После легкого поцелуя бетонного пола в позвоночник наступила тишина – и черный квадрат перед глазами поглотил всю многоступенчатую темноту бессознательного. Как советовал мой учитель по академическому рисунку20: «Никогда не вглядывайся в самую глубину теневой стороны. Нечего грязь разводить». А я и не вглядывалась. Я ее просто увидела! В моем падении с лестницы не было ничего сверхъестественного. Случаются такие события с людьми чаще, чем хотелось бы. Соблюдаешь ты технику безопасности или нет – полет вниз неизбежен: так уж эти лестницы обычные и складные хитро устроены. Как тут было не вспомнить герою будущего романа «Градо» Диманису, как бесстрашный Валентин Булгаков21 так же летел ласточкой головой вниз, подбитой камнем собственной усталости и любви к искусству. Вот до чего может довести любителя живописи ночная развеска картин накануне открытия выставки. А иногда можно и не оправиться от травм22. Совсем не справиться с притяжением земли. Вроде обычное дело – стены украшать произведениями искусства – обычное, но рискованное. Может быть, не случайно Николай Гоголь, по преданию, перед смертью просил только об одном: «Лестницу мне! Лестницу!»

Мое падение закончилось обычным, но затяжным приступом меланхолии. Как же так? Вроде кости целы – отделалась синими полосами на спине и багрянцем синяков на руках и ногах, стонущих при каждом неловком движении писклявыми лиловыми голосами: «Мы же тебя предупреждали». Предупреждать-то предупреждали – да что толку – двигаться и вставать с дивана не хотелось, не желалось и не мечталось. Вроде меня, как бутылку, встряхнули, и вся муть со дна ударила в голову. Наши с Мартином вечерние посиделки прекратились, и кот заметно приуныл. Но ненадолго.

– Хватит хандрить! Вставайте, маркиза Кара-бас. Вас ждут великие дела, как говорил какой-то там мудрец доблестному герцогу Максимилиану Анри Сен-Симону. Кстати, Максимилиан – прекрасное имя, данное мне при рождении. Мечтал носить его при себе до конца дней своих, да не сложилось.

Приоткрыв один глаз, я разглядела рядом с собой на подушке, примятой лавандовым облаком сатиновой наволочки, знакомый оскал несостоявшегося Макса. Вы когда-нибудь видели говорящих котов? Если нет – поздравьте себя – вы пока еще в полном порядке.

– Вот оно что! Какой же Степа, оказывается, враль! А чем тебе имя Мартин не угодило? – прошептала я. – Значит, хватило смекалки удивить меня единственно возможным способом? Изыди, шпион мохноногий!

Я и не заметила, как с неожиданной прытью вскочила с дивана и погналась по коридору за мелькающими впереди лапами и хвостом. Мышцы ног с каждым ритмичным ударом пятки об пол – правой или левой, неважно – разогревались все сильнее и сильнее, а кровь с энергичным барабанным боем все активнее пульсировала по артериям: «Встала, встала! Беги, беги!» Освеженный, или освежеванный, сверхъестественным событием разум стряхнул оцепенение, и я с усилием притормозила около последнего поворота перед кухонным окном – бежать дальше было некуда. Разве что выпрыгнуть в окно. Полюбовавшись рамой с единственной бронзовой шпингалетиной, увитой одичавшим без присмотра плющом, я плеснула из лейки воды в горшок с буйным растением, зачем-то дотронулась до коричневой колючки угрюмого кактуса в керамической плошке и ойкнула от неожиданности. Колючка пребольно царапнула ноготь и укусила за кончик мизинца – брызнула кровь – пришлось срочно искать аптечку, вступая на привычный путь повседневных хлопот.

Ну, вот и славно. Я окончательно пришла в себя, заварила чай с распустившейся в чашке хризантемой Цзюй Хуа и с нежностью расправила на мизинце симпатичный бантик из бинта в виде все той же белой хризантемы, так гармонично прислонившейся к краю чаши Кагуяма23 подобно главному сокровищу первой после выздоровления чайной церемонии. Я успокоила внутреннее волнение, уперлась локтями в круглый стол и вдохнула облако, напоенное лечебным туманом японской чайной плантации. У меня впервые ничего не болело, не постукивало в позвоночнике, не шумело в ушах и не ныло в сердечной мышце. Полное освобождение тела и разума. Над головой кухонные часы с духами Севера по краям циферблата привычно щелкали минуты, как семечки на ледяной завалинке. Мир приветствовал мое возвращение: «Добро пожаловать, и больше не хандри». Неужели все плохое отступило? Прихлебывая чай, я ритмично, в такт щелканью минутных семечек, жевала колотые камешки настоящего тростникового сахара, наблюдая, как из-под клетчатого кресла с похвальной осторожностью выползает, замирая после каждого шага, виновник происшествия.

– Итак, – я посмотрела на Мартина с негодованием зверски обманутого человека: – Совершенно случайно, находясь в состоянии шелкопряда в коконе спокойствия, воли и зарождающейся жажды активной жизни, узнаю, что кот по имени Макс-Мартин, оказывается, нечестен со мной. Он, видите ли, решил поспособствовать моему досрочному превращению в бабочку или годную в хозяйстве прочную шелковую нить. Как ты смог так долго скрывать свои способности?

– Я не скрывал. Но разве со мной о чем-то, кроме еды, кто-нибудь когда-нибудь разговаривал? Просто я, не торопясь и основательно, готовился к общению с двуногими прямоходящими – изучал методом научного наблюдения человеческие повадки, книги читал познавательные, фильмы смотрел занимательные. Ждал подходящего случая. Один раз чуть не проболтался, когда Журавликов звонил.

– Было дело. Думала, что послышалось. Вроде как комар пролетел рядом и пропищал в ухо: «Не отдавайте меня никому. Не надо…» Кстати, полярник Степа и не настаивал на твоем возвращении. Можно сказать наоборот, намекал, что мой номер потерял и случайно дозвонился методом перебора цифр.

– Еще бы, – ухмыльнулся кот. – Думаю, его дружок пингвин-альбинос больше одного сезона не протянет, общаясь со Степкой-обманщиком. Да и сам Журавликов давно забыл о подземном переходе между жизнью и смертью. Был кот, раз – и нет его. Он за минуту до твоего появления хотел мешочникам меня подкинуть.

– Да, странный тип. И ящик обещанных подарков не привез.

– И не надо нам от него ничего. Бойтесь полярников, дары приносящих. – Мартин с изяществом откормленного ягуара, убежавшего из тесной клетки зверинца, впрыгнул на стол и заглянул в мои глаза, не фокусируясь на зрачках. – Бедная моя, измучила себя и других. Как же тебе помочь-то, маркизушка?

– Что это за марки-зушка? Я же не болезненная филателистка какая-то.

Мои глаза увлажнились, и я громко высморкалась в мятый носовой платок с изображением черного пенни, забивая, как в лузу, подкативший к гортани биллиардный шар сладостной жалости к себе несчастненькой.

– Вот-вот, все правильно – поплачь. Знаешь историю про одного кота и маркиза Карабаса при нем? Славный такой парнишка. Да и не маркиз он вовсе, а так – простодушный, но удачливый сын мельника с хорошим зрением – первым мышку увидел на королевском ковре, за что и был приближен к толпе аристократических мешочников. Вроде жил себе паренек со смешной птичьей фамилией, а стал по прихоти обстоятельств настоящим лордом. Может такое произойти наяву? Как думаешь?

– Полностью исключено. Совсем ты, Мартин, в политике не разбираешься! Будущий лорд из не лордов, если таковой и возникнет на вытоптанном не нашими доморощенными лордами острове, будет носить не птичью, а настоящую медвежью фамилию. Слышу, как наяву. Звук гонга, глубокая пауза и хорошо поставленный вопль из Гримпенской трясины: «Сегодня лорд Медведев не явился на заседание палаты пэров». Звучит? Хотя… не будем тасовать чужие карты – твоя история с французским акцентом.

– Какая разница. Главное – смысл. Карабас – добрый, беспомощный, без настоящего друга потерялся бы на первом же опасном повороте к замку людоеда. И ты у меня такая же – беспомощная, плаксивая…

– Теперь и ты будешь жизни меня учить и Карабасихой звать?

– Про японское понятие «тейней»24 тебе ничего не известно? Зачем же так грубо выражаться? – удивился кот: – Сокращу до первых букв имя – Кара и восточное «наше вам с кисточкой» присоединю. Мне больше нравится обращение Кара-тян – достойная общения с незаурядной личностью, смахивающей на обычного кота со скрытым резервом развития. Все. Пора действовать, а не разговоры разводить.

– Что это за интерес к востоку у тебя прорезался, незаурядная личность в мехах?

– Где восток, где запад? И кто разберет, где мы с тобой сейчас чаи распиваем. На каком острове? Хонсю, Хоккайдо, Кунашир, Карафуто-Сахалин, Васильевский, Аптекарский… Вопрос, вопрос, вопрос…

Напевая с приятной хрипотцой механической шарманки, Макс-Мартин подкрался ко мне еще ближе, легонько смахнул со стола носовой платок и с нежностью коснулся бархатной лапкой моей щеки, произнося спасительную мантру голосом мудрого ветеринара:

– Все, все. Неприятности убежали, улетели, ускакали далеко-далеко, пока не приложились с разбегу чугунным лбом в страну восходящего и превосходящего все материальные ценности мира того самого общего для всех солнца. Прощайте, прощайте, скалистые горы, тревоги и напасти! Да не дергайся ты так – когти спрятал. И Курильские острова под присмотром – неприятностям там не место. Так что летите, беды бедовые, куда подальше. И вот что еще. На работу тебе пора собираться. Вставай, одевайся и иди себе. Штольц молчит – тянет хозяйство в одиночку. Жилье за городом в прошлом году захотела – он кредитов набрал и недвижимость, как яичко на ладони, выкатил в виде избушки на краю заброшенного живописного парка. А вы, Кара-тян, все на диване лежите…

– Да, совсем я расслабилась, и Штольц, действительно… перестал ехидничать.

– Временное явление. – Мартин со знанием дела развалился на столе в позе опытного знатока человеческих характеров: – Вот приведешь дела и себя в порядок, а заодно освоишь еще одно полезное ремесло. Ты же всегда выход находишь, когда в тупик восходящего солнца головой стукнешься.

– Что-то не припомню, когда меня в последний раз в тупик жизнь загоняла…

– Еще бы ты вспомнила. Как-то случайно, ненароком, нехотя, проходя мимо, я подслушал, как вы со Штольцем обсуждали падение одной особы с корабельного трапа музейного корабля, пришвартованного к причалу набережной Петра Великого на реке Преголя, а не Прегель, как немцы привыкли называть.

– А-а-а-а-а-а!

– Вспомнила! – кот понимающе посмотрел на меня: – Штольц еще удивлялся, как нормальный человек может свалиться с трапа, как пьяный боцман.

– Какая же обидная и ничем не оправданная несправедливость! Со мной в больнице как раз лежал тот самый боцман, упавший с трапа. Мы с ним вместе страдали в окружении таких же, как мы, покалеченных, но безжалостных сплетников. Боцман, действительно, упал с трапа, но совершенно трезвый, а я так и не смогла убедить товарищей по несчастью, что муж не доказывал мне теорему Ферма при помощи кулаков. Правда, соседка по палате имела свою собственную версию случившегося и утешала меня, как могла, занимательными рассказами, как ее дочь получила по лицу ударом копыта лошадки на соревнованиях по конкуру – и ничего, выжила.

– А что после больницы происходило, помнишь? Посидела, подумала, потом еще раз подумала и опять кисточки да карандаши из сундука достала. И понеслось по кочкам да оврагам. Мастерская, мансарда, подпольный подвал. Обнаженная натура сквозь запотевшие очки целомудрия, разноцветная эмаль для иллюстраций стихов, пленэры по субботам плюс «Балтика номер семь» на берегу Финского залива для вдохновения и все такое. Параллельно опять же выставками занялась и картины по стенкам назло судьбе до сих пор развешивала, как будто лететь без крыльев для тебя плевое дело. Перезагрузка или перестройка – великое дело для летунов с башни шестнадцатого аркана!

– Все так. Только к чему ты клонишь?

– Тебе опять сверху прилетело – сигнал послан. – Мартин многозначительно подмигнул в сторону потолка: – Займись делом. Как говорил один философ, после провала штабных учений: «Замаскировался и пополз по-пластунски к письменному столу над ошибками работать». Стол у тебя уже есть…

– Не хочется ползать. Пойду лучше на диванчике полежу и полюбуюсь паутиной трещин. Авось паук выползет или скорпион какой от соседей сбежит. Будет с кем поговорить о справедливости.

Я поставила на стол пустую чашку с увядшим цветком и поплелась в сторону спальни.