Читать книгу Молчание вдребезги. Как написать и потерять роман - Марина Лугавцова - Страница 9

На следующее утро после не очень удачного праздника окончания рукописи я приготовилась повторить полезный опыт чтения вслух. Ради совершенствования «Градо» стоило еще раз вспомнить подзабытые рассказы. Наверняка обнаружится что-то полезное для финальной главы, или я смогу отыскать еще пару-тройку ловких приемов для развития сюжета. Вот чего мне действительно не хватало в романе – так это действия. Настоящего действия. Непрерывной активности и каскада головокружительных поступков персонажей! Как правило, в молчаливых снах мои будущие литературные герои не разговаривали, а бегали без остановки от одного эпизода к другому. А в романе наоборот. Они говорили и говорили, забалтывая переживания, события, происшествия. Они не просто прогуливались по набережным Васильевского острова, берегам Финского залива, улочкам города Боровичи, а болтали, как заведенные механические игрушки, в изнеможении падая лицом в грязь, когда завод заканчивался. Общение с ними по ту сторону условного переплета, скажем прямо, выглядело однообразно и утомительно.

Нужный отрывок из первого рассказа под названием «Серебряный сон» отыскался сразу, стоило только как следует распушить слежавшуюся пачку примятых листов. Я включила настольную лампу, поставила поближе к правой руке чашку горячего чая с утонувшим на дне нежным кусочком красного грейпфрута. Полная боевая готовность для чтения вслух.

– Начинай. Я на стриме. Или стреме? Как лучше сказать?

Мой соавтор раскрыл глаза как можно шире и с суровой мрачностью недреманного ока уставился на листы, испачканные выцветшими каракулями.

– Только вообрази, Мартин, что же я увидела, выглянув из окна автобуса с арбузной крышей. О, там было на что посмотреть! Не стоит лишний раз объяснять, что я вовремя, растолкав попутчиков, заняла самое удобное место в салоне. Около окна и рядом с водителем. В собственном сне мы всегда сидим – как главные герои – в партере на литерных местах. Пожалуй, начнем вот с этого абзаца…

Прищурившись, я попыталась разобрать бледные каракули с пружинками невнятных завитушек. Настольная лампа не помогла. Уж слишком полиняли за несколько лет чернила. Пожухли и выцвели плоды эксперимента с фамильной старинной перьевой ручкой фонтанирующего, когда ему захочется, вдохновения. Вдохновение испарилось, а ручка имела особенность разбрызгивать чернила каскадом клякс в конце сложноподчиненных предложений. Пришлось забраться с ногами на широкий подоконник и упереться линялой рукописью в оконное стекло. Толком не разобрав первые предложения, я начала расшифровывать каракули скорописи примерно с середины листа:

– Наблюдаю, как за окнами плещутся волны. Какая-то незнакомая водная стихия. Что это? Средиземное море, северная река Печора, Чудское озеро?

– Даю подсказку. Это серебряная река. Такое простое название. – Мартин неожиданно подал голос.

– Не перебивай и слушай дальше! – отмахнулась я от чужих домыслов. – Кудрявое от мелкой ряби вневременное без географических привязок пространство тягучего серебра или ртути ослепляло сиянием жидкого металла. Не хватало еще ослепнуть во сне. Я ведь еще сплю? Сплю, конечно… Лучше бы повернуть голову в более безопасном направлении. Если это возможно. Хорошо, поворачиваю голову, и что же? На противоположной стороне дороги я вижу высокие, как стены крепости, скалы. Высокие, с еле заметными бороздками расщелин и верхушками в виде сточенных зубов хорошо пожившего крымского дракона. Мне приходилось постоянно запрокидывать голову, чтобы в промежутках между порушенными зубами хотя бы мельком увидеть небесные полосы перистых облаков, напоминающих узоры слоистого агата дождливо-петербургского оттенка, но без привкуса влажного тумана. На серо-коричневой поверхности скал едва заметны, и то если присмотреться, вспышки тусклых и холодных слюдяных искр между кустами пыльных однолетников. Рассматривать унылые каменные создания мне неинтересно – скучноватое зрелище – и голова со скрипом, как дверь на тугой пружине, опять поворачивается к сияющему ртутному морю.

– Как огонь в камине – бока поджаривает, глаза слезятся, но так и тянет опять на пылающие поленья посмотреть. Вот и ворочаешься туда-сюда, пока не заснешь. – Мартин воспользовался ситуацией и демонстративно прикрыл глаза. Вроде, как наяву, иллюстрировал тяжелый отдых с поджаренными боками.

– Жидкий металл искрит, как при сварке, а я все равно смотрю – и плачу, плачу. Пока опять не отворачиваюсь. Уже в сторону салона с пассажирами. Сквозь мутную пелену слез вижу спящего на заднем сиденье кота по имени Мартин. Вот так сюрприз. Я даже не успеваю порадоваться присутствию друга. Пронзительное бибиканье в кабине водителя заставляет вздрогнуть. Мартин просыпается, зевает, оглядывается по сторонам. Я в нетерпении машу двумя руками одновременно, как взлетающая птица. Знаками приглашаю его присесть рядом, и кот вроде бы согласен. Он прыгает в проход между сиденьями, но подойти ко мне не успевает. Двигатель автобуса еще раз натужно взревел, зафырчал, и тот жалобно скрипнул стертыми покрышками, не в силах сопротивляться крену в сторону ртутного озера. Я спиной чувствую, как автобус задевает боками о скалу, и колеса с резким присвистом скользят, скользят, скользят… Болтанка в салоне продолжается на фоне многоголосья, напоминающего звучание хора в античном театре. Неужели я слышу голос рока? Удары о скалу раскидывают пассажиров по салону, и мы все вместе падаем с высоты. В последний момент успеваю схватиться за поручень, пытаюсь открыть окно. Только бы выбраться из ловушки. Поздно. Автобус с кричащим и воющим содержимым ныряет колесами наружу в жидкий прохладный металл. Окна тут же освещает подводный свет, похожий на северное сияние. Перед нами медленно открывается перламутровый занавес театра для будущих подводных жителей. Добро пожаловать в прекрасную страну навеки уснувших мореплавателей! За спиной слышен приглушенный звук. Будто пробку из бутылки вытащили при помощи штопора. Ш-ш-шпок! «Готово!» – закричали вокруг радостные голоса. Звук знакомый, смешной – страх исчезает. Окно разбито. Каков храбрец наш неизвестный спаситель! Мы спасены и можем покинуть место катастрофы, по цепочке выплывая наружу через отверстие в лобовом стекле. Первый глоток воздуха – мягкий, пронзительный, напоенный запахом свежесорванной розы «Баккара», перевитой влажной от капель духов Chat noir атласной лентой золотистого оттенка из набора королевских лакомств бельгийской фирмы «Годива». Не торопясь, укутавшись в букет ароматов, подплываю к берегу. Пробираясь меж камней, падаю на песок лицом вниз, не сгибая колен, как солдатик оловянный. Опасность миновала. Смаргиваю с глаз капельки прозрачного серебра и тут же просыпаюсь.

– Мартин, а ведь описание катастрофы очень похоже на события из первого сновидения трезвого Лариона. Он плывет по кровавой реке со стаей обреченных птиц и не знает, увидит ли когда-нибудь берег спасения.

– Все так. Только пятна нефтяного во сне нет! С плывущими в его внутренностях черными блестящими птицами. Лично мне понравилось, как радуются на берегу пассажиры автобуса. Только смирились с неизбежным, как раз – и выбил кто-то железным или меховым кулаком стекло; – два – все спасены. «Воды ласковой Леты смывают с души испытанное, как следы на песчаном плесе». Что-то такое читал о Тибетской книге мертвых. Диманис тоже песком чистился. И тело, и душу.

– Кстати, сейчас как раз о судьбе кота Мартина можешь еще узнать что-то новенькое. Тебе интересно? Тогда слушай. «Сон. Просто сон. Должен исчезнуть из памяти при свете дня, но нет. Перед глазами всплывают эпизоды спасения и лица пассажиров автобуса. После пережитого я видела их в своем воображении более четко, ясно. Единственный знакомый – кот Мартин – исчез. Остальные нет. Попутчики с терпением и надеждой ждали меня на берегу. Я теперь знала все об их прошлом, настоящем и будущем. Будто мне подсунули их личные дела в подводном отделе кадров. Теперь при встрече я увижу их в любом обличье, узнаю по описанию и старым фотографиям.

Как же предусмотрительно я поступила, проснувшись с легкой, но все запомнившей головой! Тут же, не вставая с кровати, набросала обрывки эпизодов в блокноте и составила из набросков и впечатлений почти связный рассказ. На следующий день желание писать не оставило – пришлось вспомнить еще один недавний сон «Витрина со стеклянной дверью без ручки» о дружбе с собакой черно-белой масти, одетой в синий плащ с завязанными под брюхом концами, чтобы этот самый плащ не мешал ей бегать по пересеченной местности. А потом сны все вспоминались и вспоминались – разноцветными горошинками посыпались в рукописный кулек шуршащим потоком. Так постепенно я и наскребла не одну дюжину собственных рассказов для сборника.

Разыгравшееся воображение, как прожектор, высветило едва заметные, трепетные, тонкие, словно вырезанные из фольги сновидения. Они отбрасывали на завиток раковины бессознательного тот самый серебряный свет сердечной тоски и муки – предвестницы грядущих потрясений и трагедий.

– Все, теперь окончательно все. А кто не слушал и не танцевал с гимназисткой под грохот заготовленных снарядов для будущей бойни… – я с шумом и раздражением захлопнула папку с рукописью.

Мартин был вынужден отреагировать. Он чуть шевельнул кончиком хвоста и открыл глаза. По-видимому, он вовремя вспомнил основное правило безопасности для друзей – баловников от словесности: «Обходите стороной дома, пораженные литературной проказой, где собираются почирикать о ремесле и пригубить свежеиспеченные опусы, разлитые по старинным хрустальным бокалам или керамическим стопкам „сувенир из Кунгура“». Стоит только кому-нибудь, а коты не являются исключением, переступить порог творческого лепрозория, как вас тут же загонят, как дичь, в угол жесткого дивана, похожего на лавку столыпинского вагона. Но это еще не все. Вас буду томить при помощи новых творений, как в деревенской печке горшок с молоком, пока жертва искусства не заснет, не потеряет сознание или не придумает приличный предлог для побега наружу за кофейной чашкой с первым глотком свободы.