Читать книгу Под знаком огненного дракона. Лёсик и Гриня. Книга 2 - Марина Важова - Страница 9

Растеряв половину команды, Маша решилась на разрыв, только настоящей причины никто не знал. Устоявшаяся версия ревности и соперничества и рядом не лежала, хотя все атрибуты были налицо. Скромная провинциалка Танечка, белобрысая, бесцветная моль, оживающая и смелая только на сцене, преданной наложницей ходила за Гриней, всегда была под рукой и не ревела от его грубостей, только бледнела и выкатывала белёсые глаза. Она плелась за ним после репетиций, невзирая на присутствие Маши.

Но такое происходило теперь всё реже: Гриня умудрялся под конец разругаться со своей начальницей в дым и уходил не прощаясь. Так что в квартиру Танечка заходила вместе с ним и тут же начинала бесшумно и заботливо хлопотать, угадывая с полувзгляда, полуслова его желания. И спали они на одном диване. Просто спали, как спят уставшие люди: Гриня – разметавшись по диагонали, Танечка – вполглаза, на самом краешке, сторожа его сон. Иногда Гриня наблюдал из-под прикрытых ресниц, как она с утра пораньше бродит тихонько по комнате, проверяет его одежду, что-то зашивает или складывает, бормоча чуть слышно. Ему даже показалось – стихи. То, что они сегодня проснулись, обнявшись, тоже ничего не значило. И уж никак не давало этой бледной немочи особых прав.

Он прекрасно помнил, что накануне при всех обозвал её тупой амёбой, хотя именно в этот день у неё впервые получился кувырок с четырёхфитильным веером. Чистенько так сработала, как учили. Хотел было похвалить и даже начал со слов «ну, наконец-то!», но потом придрался к сбою ритма и полчаса всем доказывал, что отсутствие слуха – это диагноз и не лечится. А она лишь улыбалась своей бледной вымученной улыбкой и каждое слово ловила, будто он её нахваливает, а вовсе не гнобит.

Утром Гриня вроде как почувствовал укол совести: единственное существо на белом свете, которое непритворно любит его, а он чуть ноги об неё ни вытирает… Но раскаяние длилось не долго, и, когда они завтракали в сосисочной на углу, он вдруг пристал с расспросами о её прошлом, докапывался до интимных подробностей, она послушно, торопливо отвечала, а он обрывал на полуслове и спрашивал про другое, но тоже не дослушивал.

Она так и не притронулась к еде, всё старалась отвечать как можно правдивее, потом —короче, а под конец, когда его тарелка опустела, заботливо придвинула свою, нетронутую, и заботливо прошептала: «Ты поешь, поешь, тебе силы нужны». А он, позеленев лицом, вскочил и со словами «спасибо, я сыт», которые вполне могли иметь завершение «твоими баснями», выбежал из кафе и полным ходом двинул к метро, ничуть не заботясь, идёт за ним Таня или нет. Она всё же его нагнала у самого входа и вручила жетон, а потом всю дорогу молчала и лишь время от времени поднимала на своего кумира робкий, ласковый взгляд, в котором читалось… Ах, да что там! Гриня не глядя всё понимал.

Ребята тоже понимали, остальное додумали, и Маша не была исключением. Только её заботило совсем другое. С кем там спит звезда фаершоу, её давно не волновало. А вот того, что коллектив рассыпается, она допустить не могла. Только управляемая команда имела шансы выжить в накатившей тотальной конкуренции. И управлять должен кто-то один! Мало ли, что Гриня – гвоздь программы. Времена изменились. Драконов не делал только ленивый, причём всплыли такие экипированные, летали над залом, изрыгая искры и дым. Техническое оснащение позволяло создавать сильные эффекты без особого риска. Гриня же работал «по чесноку», но оценить это могли только такие же одержимые, как он. Публика клевала на всякую мишуру и чистого трюка не понимала.

Он же слышать ничего не хотел о мухляже, гордился собой и презирал перестраховщиков. Его бесили эти разговоры о лазерном шоу, о замене открытого огня на электрику, о взаимозаменяемости артистов. И кем они могут его заменить?! Пусть попробуют, думал Гриня после очередного скандала и не знал, что уже пробуют, что после его ухода – как всегда эффектного побега! – ребята не разошлись. Маша сделала короткий звонок, и тут же, как по волшебству, появился некто Дрюня с большим красным кофром на колёсиках. И сам такой большой и уверенный в себе.

Он бесцеремонно вставил в компьютер флешку, и на мониторе замелькали люди в блёстках. На них прямо с неба спустился слепящий диск, и было видно, как зрители задрали головы и прикрыли глаза козырьками ладошек. Диск приземлился в искрящийся, зелёный дым, из которого проступила гигантская фигура дракона – почти настоящего, покрытого чешуёй, с бьющим о сцену хвостом. Дальше было много похожего на то, что делал Гриня, только без всяких там боковых сальто и огненных вихрей. Вместо этого – полёты над головой публики, мелькание фантастических теней, крутящих неоновые палицы, полуобнажённые мускулистые торсы в татуировках и пирсинге. Музыка гремела, дракон ревел и вдруг выхватил из толпы тонкую девчушку – ага, подсадная! – взвалил её на плечо и вместе они скрылись в нестерпимом блеске яркого света.

Тут Дрюня со словами: «Эта подойдёт», – ткнул в Таню пальцем. Она ничего не поняла, как всегда в отсутствие Грини тупила. Представляла, как он, разговаривая сам с собой – что теперь стало нормой – пружинистой походкой идёт от метро и обнаружит её отсутствие, лишь оказавшись дома. Она не посмела побежать за ним, а теперь выглядит предательницей. Вот ты попала, девочка, вот попала…

Дрюня доставал из кофра с наклейками международных авиалиний новый реквизит, только что привезённый из Германии – все обступили, задавали вопросы, он благожелательно, с юмором отвечал. Так что одна Маша заметила – она всегда всё замечала – как Танечка на негнущихся ногах вышла из зала. Впрочем, это входило в план: пусть сообщит своему божеству, за ночь Гриня успеет всё обдумать и не станет закатывать сцен.

Таня плохо помнила, как добралась, как оказалась у дверей квартиры. А войдя, сразу заметила девушку – силуэт на фоне громадного окна. Всю дорогу она мысленно твердила заготовленную фразу, а тут вдруг разом позабыла и, потерянно кружа по комнате, машинально подбирала с пола бумажки, поправляла сбившееся покрывало. Присутствие незнакомки беспокоило, но лишь в плане намеченного разговора: непонятно, можно ли при ней…

Тут вмешался Гриня, поймал её за руку и приказал: «Ну, выкладывай!». И Таня торопливо изложила всё, что произошло после его ухода. Её на сей раз не прерывали, и это было непривычно, пугало. Девушка у окна не двинулась, лишь внимательно смотрела на Таню, и ей казалось, что до её прихода они как раз всё это обсуждали, что Гриня откуда-то обо всём знает. И она замолчала на полуфразе, а Гриня вдруг обнял её за плечи, подвёл к окну и сказал просто: «Это моя сестра Нина, – и добавил: А это – Танечка, мой самый надёжный друг… Я тебе о ней рассказывал».

Они устроились втроём на диване, пили чай из керамических, ручной росписи пиал, ещё в студенческие годы привезённых Сандро из Узбекистана. Время будто притормозило: обе стрелки настенных часов запутались в крестовине римской девятки, закатное солнце всё никак не могло утонуть в освободившейся от льдин глади залива – медленно тянулся весенний вечер.

Гриня излагал свой план, задуманный ещё зимой, когда первые признаки раскола наметились в виде мелких стычек по любому поводу. Вроде ничего особенного, гастроли редко проходили без разборок, и к этому все привыкли. Но на сей раз их преследовала непруха: то гостиницу приходилось менять, то чего-то наелись и маялись животами, а под конец пропала бронь на билеты, еле добрались до дома, в дороге постоянно грызлись.

Уже тогда Гриня для себя всё решил, но выжидал случая. Так что приглашение некого Дрюни посчитал вполне подходящим поводом к решительному шагу. Первое – и самое главное – разойтись полюбовно, чтобы никаких обид. Второе – и это тоже важно – попытаться переманить на свою сторону Наташу, способную девчонку с лёгким характером. Но главное – организовать новый коллектив, состоящий, кроме него, из одних девушек. Это будет их фишка: дракон и четыре девы.

– Откуда ещё двоих возьмёшь? – спросила Нина.

– Воспитаю, – ответил он, думая о том, что сестрёнка отлично бы подошла.

Как будто читая его мысли, она возразила, что не каждая решится, что она бы не сумела, просто боится огня.

– А тебе Таня поможет с этим справиться, – как уже о чём-то решённом сказал Гриня, и девушки взглянули друг на друга с новым интересом. Танечка конфузилась, она до сих пор работала с огненным инструментом, сжав волю в кулак. Но Гриня успокоил, пообещав научить медитации, снимающей страхи и вообще любые эмоции. Огонь требует спокойствия, никакой удали, а тем более паники.

Гриня пошёл провожать сестру, и Таня было засобиралась домой, но он сказал: «Нет. Никуда не пойдёшь». И она взялась за уборку, перемыла посуду, а между делом представляла, как начнёт заниматься с Ниной, Нулей, как они подружатся и вместе будут заботиться о Грине. Хотелось принять душ, но поначалу она боялась упустить его звонок, потом забеспокоилась, не случилось ли чего. Так и маялась в ожидании и тревоге, прислушиваясь к лифту.

И вдруг заснула, по привычке свернувшись калачиком на самом краю постели, и не услышала поворота ключа в замке, стука сброшенных ботинок, сбивчивых звуков, будто все предметы в прихожей кинулись в ноги к вошедшему, а тот, спотыкаясь и задевая косяки, с трудом пробирался в комнату. Это был Гриня. Мертвецки пьяный.

Танечка очнулась, придавленная тяжестью его тела. Попыталась освободиться, но Гриня зажал её, дыша в лицо горячим алкогольным духом и повторяя, как давеча: «Нет, нет, нет, я никуда тебя не отпущу». А сам силился раздеться и даже её пытался раздеть, но всё только рвал и комкал. Они упали на ковёр, где он вроде на минуту затих и вдруг будто протрезвел – так обстоятельно и спокойно стал снимать с неё джинсы, расстёгивать пуговицы на блузке. Таня слабо отбивалась, но Гриня опять завёл своё: «Нет, нет, нет…», пока она не перестала сопротивляться и только, по обыкновению, смотрела в глаза, с тревогой внимая путаной речи.

Он нёс какую-то околёсицу, а временами отключался. То опускался на дно сознания, преодолевая густые заросли морока, то выныривал на поверхность, и тогда видел отчётливо, как под мощной лампой, каждый волосок, каждую родинку и складочку, даже заусенцы вокруг по-детски обгрызенных ногтей. И глаза с расширенными зрачками и оттого будто чёрные, провальные.

Чего это я? – запоздало опомнился Гриня, – не надо бы… Но мозг уже потерял власть над телом, и оно двигалось новой, но в то же время знакомой дорогой, пробираясь сквозь ладони, волосы, путы лямок. И когда оказался уже совсем близко, когда остался лишь один решительный прорыв, вдруг ощутил неясное сопротивление. Нет, не жёсткий отказ, не оборону из локтей и коленок, а некое ускользание. Вот и губы куда-то исчезли, а под руками не податливые маленькие груди, а вздрагивающие худые лопатки.

Плачет, что ли? – подумалось Грине. Такая большая и плачет, – это он произнёс, видимо, вслух, потому что вновь открылись и губы, и ослепительно белое, смиренное тело. Он понял, что прощён, что допущен, что полностью свободен в своих действиях. Тут же ринулся и резко оказался там, задрожал и забился в конвульсиях, но почти сразу же вышел на верную тропу и двигался по ней равномерно, то замирая, то срываясь в стремительный бег. И лишь достигнув вершины – в долгом, сладостном полёте – он припомнил и разобрался, и спохватился, и устыдился.

Таня оказалась девушкой.