Читать книгу Ледяной ксилофон. Проза XXI века - Марина Зайцева - Страница 4

Этот рабочий посёлок назывался необычно и непонятно: Ширингуши. А их улица называлась очень даже понятно – «Новая». Наверное, потому что вся она была застроена домами новосёлов. Это были красивые, высокие и просторные дома. Их украшали широкие окна, многие – с резными наличниками, высокие крылечки с застеклёнными верандами. Дома сияли убранством новых жёлтых стен, ещё пахнущих сосновой смолой, тесовых крыш и ещё не везде окрашенного штакетника палисадников.

Новые дома резко отличались от убогих лачужек старожилов. Вся улица напоминала куски белого хлеба – вперемешку с горбушками чёрного. Лера неожиданно для себя сделала такое сравнение сама. Жёлтые добротные дома – это как белые булки. А бедные лачуги – чёрные горбушки. Она жила в лачуге… На этой, самой крайней улице, в самом её центре, располагалась широкая полянка с мягким, почти белым песком. Она была окружена высокой густой травой, ещё не вытоптанной редкими прохожими, телегами или, тем более, – машинами.

В погожие дни вся окрестная мелкая детвора высыпала на полянку. Скучно здесь не было, кажется, никому. Играли в мячик, в прятки, в догонялки, или в казаки-разбойники. Поголовно все, – с конца апреля и до самой осени— носились босоногими по улице. Родители экономили детскую обувь. А песчаная полянка для их босых, покарябанных и порезанных ступней, от беготни по камням, корягам и стеклам, была как пуховое одеяло! В этом песчаном одеяле их ноги по щиколотку утопали в мягком тёплом песке. Там ребятишки предпочитали проводить всё свободное время. К Лере дети привыкли, перестали дразнить, задирать и вообще обращать внимание. Она была уже здесь совсем своя.

Она даже подружилась с мальчиком Геной из нового соседнего дома, который стоял совсем близко от полянки. Дом прятался на самом краю пологого оврага, среди тенистых деревьев. Их название она уже знала – это были липы. А перед домом стоял огромный толстый, корявый и развесистый старый дуб. В его тени так было хорошо прятаться от летнего зноя. Гена выходил из-под дуба, словно сказочный мальчик-с-пальчик. На его лобастой стриженой голове был надет смешной носовой платок, завязанный на всех четырёх углах: чтобы не напекло солнцем.

В коротких штанишках на лямках, застёгнутых спереди на пуговицы крест-накрест. Его вид дополняла клетчатая рубашка, а на ногах были надеты светлые в полоску носочки и светло-коричневые сандалики. Он был один из немногих детей, кто носил летом сандалии. Родители у него были молодые и обеспеченные: папа работал на местном кирпичном заводе мастером, а мама – медсестрой в больнице. Гена был младше Леры года на два и ещё плохо выговаривал некоторые буквы. Сначала он, едва завидев её, обзывался, стоя на безопасном от неё расстоянии – на крыльце дома. Он кричал нараспев непонятное слово:

– Касмаца! Касмаца! – Что, очевидно, означало, «косматая» (это было правдой). Оранжевые кудри её, вечно нечёсаные, невольно торчали на голове в разные стороны – словно стремились улететь. Девочке было неприятно и обидно слушать его дразнилки. Но как-то незаметно он сам прилип к ней – из-за её доброты и недрачливости. А ещё потому, что она не пыталась в отместку надавать ему за обзывалки тумаков.

Ещё у Леры были две подружки – тоже из нового дома неподалёку: одноклассница Люда и её младшая трёхлетняя сестрёнка Галя. Девочки играли на полянке вместе. Люда – большеглазая девочка, с русыми косичками и жидкими, как мышиные хвостики, – была улыбчивая добрая и совсем не жадная. Обе сестрёнки ходили в красивых платьицах. А у Гали было короткое расклешенное красное пальтишко – с сине-зелёными отворотами на манжетах, карманах и капюшоне.

Такое пальтишко Лера уже однажды видела, когда ехала на пароходе в город Куйбышев. И у Люды и Гали на ногах были сандалии – в отличие от многих детей. Лера только глубоко вздыхала, глядя на своих подружек… Люда часто выносила из дома большой красно-синий, упругий, с двумя белыми полосками мяч, пересекающими его вдоль и поперёк на четыре равные части. Этот мяч привёз девочкам из командировки из соседнего города Саранска их папа. Они играли, перекидывая по очереди мяч друг дружке и Лере тоже давали поиграть.

Но однажды мальчишки постарше схватили мяч и стали играть им в футбол, пиная босыми ногами и долго не отдавали. Маленькая Галя плакала, но озорники всё равно не хотели возвращать мяч. Тогда Галя с громким рёвом бросилась домой и пожаловалась маме. Мама вышла и приказала мальчишкам вернуть его. Те нехотя пнули грязный и замурзанный мяч, весь зелёный от травы, в сторону Люды, и убежали восвояси.

Теперь сестрёнки играли им только во дворе своего дома. Но зато Люда теперь выносила на полянку верёвочную скакалку. У мальчишек скакалка особого интереса не вызывала. Другие подружки теперь без опаски долго прыгали с ней, показывая всевозможные подскоки и финты. Они скакали то на одной ноге, то на двух вместе, то попеременно, то складывая руки крест-накрест. Или две девчонки, держа скакалку за ручки, раскручивали её, снизу вверх, а третья подпрыгивала на счёт – до тех пор, пока не «пропадала». Потом они менялись.

Как-то Лера пришла на полянку и увидела там незнакомого мальчика. Он привлёк её внимание тем, что стоял с кульком конфет, а перед ним собралась стайка мальчишек. Заинтересованная, она сделала несколько шагов в его сторону, но всё равно встала поодаль. Её очень смущал этот нарядный мальчик. Было ему на вид лет восемь или девять. Высокий, тоненький, он был одет во всё новое, добротное. Ладную фигурку облегала комбинированная коричневая вельветовая «бабочка» – с черным верхом, карманами и воротником – на диковинном замке-«молнии». На темноволосой голове красовалась вышитая бархатная узбекская тюбетейка. Эти тюбетейки были в большой моде – их носили и взрослые, и дети, и даже девочки. Леру просто потрясли его тёмно-серые прямые брючки со стрелками и кожаные коричневые «плетёнки» на ногах. Она смотрела на него во все глаза. Перед ней стоял не мальчик, а какой-то сказочный принц.

Незнакомый мальчик с каким-то ленивым и надменным видом доставал из кулька и ел конфеты – кофейные «подушечки». Они были такими ароматными, что даже на расстоянии кружили голову и вызывали обильную слюну… Мальчишки поменьше заискивающе заглядывали ему в глаза и канючили у него конфетку.

– Дай конфетку, а? Дай… – Просил один, суетливо вертясь вокруг него.

– Ну откуси хоть кусочек! – Просил другой – и губами с шумом всасывал слюну. Но мальчик-«принц» был непреклонен. Он даже глазом не повёл ни на одного из них. И продолжал медленно и лениво жевать сладкую вожделенную массу. И, кажется, что он наконец объелся этих конфет. Перестав жевать, и, держа кулёк в левой руке, правой достал из него одну конфету, держа её большим и указательным пальцами. С надменным видом оглядел просителей. И наконец произнёс:

– Так кто хочет конфет? – К нему, отталкивая друг друга, кинулась стайка мальцов лет пяти-семи.

– Я! – Кричал один и тянул руку к кульку.

– Я! Дай мне! – Хныкал второй, отпихивая первого.

Нарядный мальчишка с кульком сказал, обращаясь ко всем сразу:

– Ну держите! – И взяв в рот конфету и помусолив ее во рту, выплюнул прямо в песок. Пацанята опешили. Но только на долю секунды. И тотчас всей кучей бросились за конфетой. А самый быстрый и ловкий счастливчик уже облизывал её, сплёвывая песок и соринки.

– Ещё? – С самодовольным видом снова спросил пацанят незнакомец. И, не дожидаясь ответа, отправил обсосанную конфету по тому же пути – на землю. Мальчишки бросались к месту падения конфеты, и хватали её, вырывая друг у друга.

Они были похожи в этот момент на голодных птенцов, выпавших из гнезда, – эти маленькие послевоенные оборвыши и полусироты. У некоторых вернулись с войны отцы всего несколько лет назад. Но они не всегда могли свести концы с концами, потому что были больны после ранений или инвалиды. А матери надрывались за гроши на местном кирпичном заводе. Многие дети не то что конфеты – сахар на столе видели не каждый день.

Сначала Лера тоже хотела попросить конфетку. Но её что-то останавливало. Какое-то смешанное чувство стеснительности и упрямства мешало ей. Она стояла поодаль и исподлобья хмуро глядела на то, что происходило на полянке. И где-то из глубины её души – прямо со стороны болезненно сжимающегося маленького сердечка – поднимался неясный, смутный гнев против этого холёного и заевшегося незнакомца.

Наверное, это было просыпающееся в ней врождённое чувство собственного достоинства. Но девочка не знала и не догадывалась об этом. Ведь она ещё мало что понимала. Просто она вела себя, естественно, как подсказывало ей сердце. Она уже не хотела конфет! Вид этих обмусоленных и выплюнутых подушечек вызывал у неё тошноту. А мальчишка, показавшийся её сначала таким красивым, таким нарядным, просто сказочным принцем, стал ей противен. И до такой степени, – что ей вдруг захотелось подойти к нему и ударить изо всех сил! Сцена на детской песчаной полянке длилось ещё какое-то время. Мальчишка выплёвывал конфеты, а пацанята ловко подбирали их и, порой вырывая друг у друга, нисколько не брезгая песком и грязью. А тот вошёл во вкус, подержав во рту, он то и дело их выплёвывал. На его по-прежнему надменном лице блуждала какая-то самодовольная и гадкая полуулыбка. Наконец содержимое кулька опустело.

Он сунул в него руку… Артистично изображая недоумение, пожал плечами и помахал перед глазами детворы правой пустой растопыренной ладонью. Потом левой рукой перевернул кулёк, и потряс им, показывая, что тот действительно пуст. Наконец, скомкав его, небрежно бросил под ноги стоявшей стайке малышни. Кто-то из них торопливо поднял смятую бумагу и, развернув, стал жадно нюхать ещё не выветрившийся аромат кофейных подушечек. А нарядный противный зазнайка повернулся к ним спиной и, не оглядываясь, вразвалочку пошёл в сторону своего нового – всего два дня назад заселённого дома. Лере он уже не казался сказочным принцем…