Читать книгу Ледяной ксилофон. Проза XXI века - Марина Зайцева - Страница 8

Двенадцатилетнюю девчонку Леру, убежавшую из дома месяц назад, привёз из областного детского приёмника сопровождающий и сдал в поселковое отделение милиции. Ему надо было везти в другой город в детский дом ещё троих мальчишек. Ей же – ехать домой, совсем в другую сторону, в лесной посёлок, который находился как раз в этом районе. Дело было уже к вечеру. Он сдал девчонку дежурному отдела под расписку и указал адрес, куда её надо доставить.

Молодой милиционер – звали его Саша, знал эту девчонку. Её уже привозили сюда в прошлом году. И вот – опять она здесь. Тогда она, ночуя на улице, прямо на траве, на опушке леска, примыкавшего к посёлку, недалеко от её дома, сильно продрогла под утро от обильной холодной августовской росы. Чтобы согреться, она поискала глазами вокруг, чем бы накрыться. В предрассветном сереющем утре увидела недалеко от себя на верёвке сушившееся бельё и одеяло.

Недолго думая, она на четвереньках подкралась к одеялу и быстро сдёрнула его с верёвки. Одеяло было байковое, слегка влажное: то ли от ночной росы, то ли ещё не успело высохнуть с вечера. Но девчонка была рада и этому. Она быстро закуталась в него и, воровато оглядываясь – не видит ли кто – согнувшись, побежала к леску. Там нашла заросли погуще, забралась в них и, свернувшись комочком, согрелась и крепко уснула.

У неё не было намерения красть это одеяло. Но раз теперь так случилось, не бросать же его где попало. Да и потом ведь ещё где-то придётся ночевать… А ночи здесь, как сделала она не очень радостное открытие, под утро очень холодные.

Девчонка жила в семь тётки – родной сестры по матери. Она опять провинилась перед тёткой и её мужем. Все её провинности заключались в том, что плохо следила за двумя детьми тётки, которые были младше её. Что упустила на плите молоко для каши, что не вовремя постирала их мокрые штаны…

И вообще, что строптива, упряма и слишком независима. Нет, чтобы быть тихой, покорной, послушной – быть благодарной, что тебя приютили, а не сдали в детдом. И вообще, что была здесь лишней, никому не нужной. Мать у неё заболела и умерла три года назад. Но в детский дом ее почему-то не сдали. Может, потому что девчонка получала за мать приличную пенсию…

Когда ей доставалось от тётки прутом или свёрнутым вдвое ремнём – это она ещё как-то терпела. А вот когда тёткин муж пытался поднимать на неё руку – уже было слишком! Этого её независимая натура терпеть никак не могла. Оттолкнув его и грубо огрызнувшись, она убегала подальше и надолго – лишь бы не видеть его противную ненавистную, вечно пьяную рожу.

Постоянный, промах, который она совершала, состоял в том, что она никогда не успевала взять с собой хлеба. Ведь её побеги были не запланированными и неожиданными. Девчонка научилась терпеть голод по нескольку дней. Летом было хорошо. Тогда она ела ягоды, орехи, знала, какие съедобные грибы можно есть. А воды в ручьях и речках тоже всегда было вдоволь – где она пила и купалась. Возвращалась домой она лишь тогда, когда становилось совсем невмоготу от голода. Когда как-то сама собой притуплялась боль от несправедливо причинённой обиды.

* * *

На третий день ее выследили-таки в соседнем лесу вездесущие местные мальчишки. Она попыталась от них убежать, но ей было жалко бросить одеяло. Краем сознания она понимала, что оно чужое, и его надо будет вернуть. Конечно, тягаться в скорости с ними, держа на плечах одеяло, она не могла. И, наконец, под победное улюлюканье и крики их злорадной своры:

– Воровка! Воровка! – Была припёрта спиной к мохнатой старой ели. Лера, окружённая плотным кольцом из шести бдительных сверстников, посрамлённая, с понурой головой – по-прежнему держа на плечах злополучное одеяло, – медленно плелась к посёлку, где её уже ждала разъярённая тётка со свёрнутым вдвое ремнём в руке, и толпа соседей по бараку. У кого-то из них она ещё позавчерашней ночью стащила с верёвки одеяло.

Тётка хотела, как всегда, совершить экзекуцию, над преступницей, но сделать ей этого как раз не дала хозяйка украденного одеяла. Она хотела просто забрать его – раз вещь нашлась, и закончить всё дело миром. Но тётка не отдала одеяло, сказала, что сама отведёт воровку в поселковое отделение милиции. Но как вещественное доказательство возьмёт его с собой.

И процессия во главе с тёткой, с воровкой, державшей, под мышкой злополучное одеяло и шестерых мальчишек-свидетелей, продолжающих её охранять – чтобы вдруг снова не сбежала – двинулась по дороге через весь посёлок в сторону милиции. Её повели намеренно по людным улицам – чтобы весь народ видел и сурово осуждал воровку.

Местные сотрудники отдела очень удивились, что родная тетя сама привела племянницу сдавать в милицию. Разбирались недолго. Выслушали суть дела и свидетелей.

У девчонки взяли объяснение. Но были озадачены тем, что отсутствует потерпевшая сторона. А это значит, что нет претензий к девчонке, и что это всё это – самодеятельность.

Пацанам велели покинуть дежурную часть и бежать домой – нечего детям лишний раз здесь торчать. А с тёткой провели строгую беседу за плохой пригляд за ребёнком: были хорошо наслышаны об этой семейке…

«Дело» заводить не стали – зачем им лишняя морока с глупой малолеткой. Одеяло, как «вещдок», тоже регистрировать не стали: велели вернуть хозяевам – раз они сами не пришли за ним.

Ещё два раза Лера попыталась убежать из дома зимой.

Один раз спряталась на чужом сеновале. Там провела два дня. Её чуть не запорола вилами хозяйка, которая, ни о чём не подозревая, решила сбросить сено корове. Сначала она натыкала на вилы сено в стороне. Потом перешла к месту, где лежала на спине, поджав ноги к животу и, молча сжавшись от страха, девочка. Хозяйка сеновала ткнула вилами чуть рядом. А потом – прямо над ней!

Лера услышала шорох сухого сена от вил прямо над своей грудью. Она даже зажмурилась, ожидая следующего укола вилами. И… молчала. К её счастью, хозяйка, очевидно, решила, что скинула сена достаточно. Девочка слышала, как она слезала вниз, скрипя лестницей и потом в хлеву кидала вилами сено корове в кормушку.

Лера, испугавшись, что во второй раз ей может не повезти, когда стемнело, слезла с сеновала и нехотя поплелась домой. Там её, за двухдневное шатание неизвестно где, как всегда, выпороли ремнём.

Второй побег тоже был неудачным. Хотя на этот раз Лера тщательно готовилась к нему. От своей незавидной доли она решила уехать к дядьке, живущему далеко за морем – в Приморье. Когда-то в детстве она прожила у него одно самое счастливое лето. Леру тогда даже записали в школу во второй класс. Но тогда ещё была жива мама. Она написала письмо дяде и велела привезти дочь домой. Леру привезла дочь дяди. Так что учиться ей пришлось не в городской школе-десятилетке, а деревенской школе-четырёхлетке.

Выбрав время, когда взрослых не было дома, Лера сложила в женский клетчатый платок порезанные полбуханки чёрного хлеба, кусок сала и три куска сахара-рафинада (больше дома не оказалось), ложку и кружку. Налила в пол-литровую бутылку воды. Взяла смену белья и серый обмылок хозяйственного мыла. Туго, на два узла, завязала всё в платок.

Накормила гречкой с молоком и уложила младших братьев двух и пяти лет, чтобы они не видели, как она уходит. Посмотрела на будильник на столе – время было девять часов вечера. Она заторопилась: боялась, что вот-вот вернутся взрослые. Оделась, надела валенки, взяла свой узелок и осторожно, чтобы не скрипнула дверь, вышла на улицу.

Быстро оглянулась по сторонам: не идёт ли кто в сторону их дома. Но на улице было совсем темно и пусто. Тогда Лера, чтобы её никто не мог остановить, побежала прочь от своего дома в сторону железной дороги. Она поднялась к насыпи и в темноте по шпалам дошла до освещенной станции. Но, не доходя, свернула в сторону: вокзал на ночь закрывался от посетителей. Пассажирские поезда сюда прибывали только два раза в сутки: в восемь утра и пять часов вечера. Да и денег у неё не было. Поэтому поезд отпадал.

Девочка пошла дальше, перешагивая через рельсы, то и дело спотыкаясь на шпалах – туда, где на запасном пути стояли товарные вагоны. Он знала, что поезда, состоящие из вагонов, платформ и цистерн, формируются днём. А ночью идут в город Холмск с грузами прямо в порт и там выгружаются или, наоборот, некоторые идут порожняком – под загрузку.

Именно порт был целью Леры. Там она рассчитывала незаметно проникнуть на теплоход и доехать до Владивостока или Находки. А там – рукой подать до Партизанска, где жил дядя. Но так как путь предстоял долгий, она предусмотрительно и взяла с собой еду и воду.

Лера медленно шла вдоль состава и в отдалённом свете высоких пристанционных фонарей проверяла вагоны. Но все двери в них были заперты на тяжелые задвижки и находились высоко – ей до них было не дотянуться.

Наконец только в одном вагоне заметила малюсенькую щель. Она сняла варежку и попыталась просунуть в неё руку. Её маленькая рука хоть и прошла в щель, но с небольшим усилием. Тогда она, положив узелок на снег, стала изо всех сил тянуть и толкать в сторону тяжёлую металлическую дверь, пытаясь шире раздвинуть щель.

Наконец через некоторое время это ей с трудом удалось. От её слабых усилий дверь начала поддаваться и раздвинулась на столько, что Лера уже могла в её проём свободно пролезть. Подняв свой узелок, закинула его в тёмную страшноватую пасть вагона. Затем подпрыгнув и, зацепившись за шершавый пол, извиваясь на животе и дрыгая ногами, кое-как забралась туда сама.

Нащупала в темноте узелок и подняла его. Держась левой рукой за стену вагона, осторожно пошла вдоль, пока не уткнулась дальний угол. Она села там, сжавшись, на корточки и стала ждать, когда состав тронется. Она бездумно оставила дверь не очень плотно закрытой. Вскоре услышала характерное постукивание металлическим молотком по колёсам. Она знала, что это путевой обходчик осматривает, всё ли в порядке с колёсами и со сцепом вагонов. Проходя мимо вагона, в котором притаилась Лера, он увидел непорядок: не до конца запертую дверь.

Осветив фонарём пространство вагона, на секунду задержав свет на непонятной тени в углу. Лера сидела там, затаив дыхание, – ни жива ни мертва. Она боялась только одного: что обходчик сейчас её обнаружит и, грубо ругаясь, вышвырнет вон с позором из вагона. Но обходчик не стал уточнять, что там такое в углу, – может, это просто тень – и громким лязгом задвинул дверь. Лера с облегчением выдохнула всей грудью…

Пока она сидела, то почувствовала, как в железном вагоне холодно. Просто стужа какая-то сковала всё тело. Но вскоре заскрипели колёса и вагон, покачиваясь и постукивая на стыках рельс, всё быстрее и быстрее стал набирал ход. Девочка почувствовала себя впервые счастливой.

Часов у неё не было. Когда поезд вдруг остановился, она решила, что уже приехали. Лера собралась встать. Но затёкшие ноги, хотя она была в валенках, её совсем не слушались, а замёрзшее тело тряслось от сильного озноба. Пока она боролась с непослушными ногами и озябшим телом, вдруг резко заскрипела и отодвинулась дверь.

В него вскочил человек с ярким фонарём в руке.

Лера даже не успела ничего подумать, как человек, посветив в её угол, направился к ней и поднял за подмышки с четверенек. Она едва удержалась, чтобы не упасть, но он продолжал держать её сзади – уже за шиворот пальтишка. Скосив глаза, девочка рассмотрела его: это был милиционер.

– Вставай! – Сказал он громко. – Приехали.

Лера еле стояла на одеревеневших ногах, держа в руке свой узелок и тряслась от холода и страха. Милиционер довёл её до двери вагона и сказал кому-то внизу, светя фонарём:

– Сержант, принимай пассажирку! – И он почему-то засмеялся.

И оттого, что смех его был весёлый, а голос добрый, у неё отлегло от сердца. Значит, сильно ругать не будут…

А снизу её уже принял на руки второй милиционер.

– Ну, пойдём, – сказал один из них, – будем разбираться.

– Куда? – упавшим голосом спросила Лера. 0

– В милицию, – объяснил второй милиционер. И они повели её куда-то по тёмной незнакомой и пустынной улице. Шёл уже первый час ночи.

Медленно плетясь под конвоем двух милиционеров, по ночной улице, Лера наконец догадалась, что её выдал путевой обходчик ещё на первой станции.

«Вот гад какой! – думала она, – значит, он меня видел. Но почему же ещё тогда не выгнал из вагона? А только зачем-то передал на другую станцию».

Впереди она увидела какой-то тёмный провал, похожий на туннель. И тут же, было, подумала сбежать от своих конвоиров. Но только ей стоило дёрнуться, как девчонка тут же ощутила на своих руках их цепкую хватку. И мысль о побеге отпала сама собой.

Дано ли было осуществиться её мечтам о путешествии на теплоходе и долгожданной встрече с дядей, не задержи её на промежуточной станции милиционеры? Для начитавшейся морских приключений наивной девочке-подростку, это навсегда так и осталось загадкой. А в данный момент её привели в отделение милиции и сдали дежурному.

У неё проверили узелок: не украла ли она чего? Но там, кроме хлеба с салом, кружки и бутылки с жидкостью с водочной этикеткой, ничего больше интересного не оказалось.

Дежурный милиционер вынул пробковую затычку и понюхал горлышко бутылки, при этом зачем-то пристально посмотрел на девчонку. Но из бутылки ничем не пахло. Вода…

Он пожал плечами, хотя весь «багаж» беглянки вызвал у него недоумение.

– Далеко собралась? – спросил дежурный.

Но она в ответ молчала, низко опустив голову.

Милиционер не стал её больше ни о чём не спрашивать. Утром начальство разберётся… Он отвел ей место на жесткой, сделанной из реек (от этого похожей на садовую), деревянной скамейке у стены дежурки.

Лера сильно хотела в туалет, но постеснялась попроситься… И долго сидела, терпя, но потом легла и проспала до утра.

Наутро пришла молодая женщина в милицейской форме, но с добрыми приветливым лицом школьной пионервожатой. Это был инспектор по делам несовершеннолетних. Она расспросили девочку, откуда она, долго выясняла причину побега из дома.

Лера сказала, что собралась ехать на теплоходе к дяде в Приморье, чем только вызвала улыбку у инспекторши. Потом её накормили завтраком – гречневой кашей с тушёнкой, хлебом и чаем. А два часа спустя на дежурной машине отвезли в соседний посёлок, откуда она сбежала.

Вызвали тётку в поселковый отдел и сдали ей беглянку под расписку.

* * *

И вот она, спустя год, снова оказалась здесь. Милиционер, которого звали Саша, хорошо тогда её запомнил: не часто сюда доставляют малолетних правонарушителей, тем более – девочек. Она тогда была маленькая, рыжеволосая, испуганная. Теперь девчонка заметно подросла и изменилась. Взгляд исподлобья: колючий и неуступчивый. И какая-то недетская усталость на лице.

И еще… вот это… Его удивило, что на голове у девчонки не было тогдашней оранжевой кудрявой копны волос. Она была острижена под самый корень – под ноль! Где это её так обкорнали – хотел он спросить, но почему-то не спросил. И так всё понятно – если её привезли из детприёмника… Он сам когда-то, учась в милицейской школе. проходил там практику.

Тем временем незаметно приближалась полночь. А девчонку надо где-то уложить спать. В дежурной части были только несколько стульев вокруг стола да длинная узкая пустая скамейка вдоль стены, выкрашенная светло-коричневой масляной краской – для посетителей. Он озабоченно посмотрел на скамейку – там даже лежать невозможно, не то чтобы спать. Его взгляд переместился по дежурной комнате и упёрся в железную дверь с небольшим зарешеченным окном.

КПЗ… Ну да, это была камера предварительного заключения. Обычно сюда привозит милицейский «уазик» поселковых пьяных, хулиганов и дебоширов. В камере была устроена широкая лежанка, на которой правонарушители коротают ночь до того времени, когда начальник милиции утром решит, куда кого распределить в дальнейшем – по степени тяжести вины или проступка каждого из них.

На данный момент камера была пуста.

Дежурный по отделу решил поместить девчонку на ночь туда. Ей хорошо и ему спокойно. Теперь уж точно она никуда не убежит. В душе он этого немного опасался. Вдруг отвлечётся на что-то, а она – незаметно шасть за дверь – е ищи-свищи её ночью… А так – запер на ночь на засов и дремли себе спокойно, в ожидании непредвиденных происшествий.

Он окликнул девчонку по имени – почему-то неожиданно вспомнил, как её зовут:

– Лера, – доброжелательно обратился он к ней, – тебе спать пора. Я тебе одеяло дам и подушку, постелешь вон там. Он указал на дверь камеры. – и спи до утра. Девчонка встрепенулась и удивлённо уставилась на него.

– Чего? – спросила она. – Я буду спать вон там – в тюремной камере?! Да вы что! Я ни за что не буду там спать! – с нажимом повторила она. – Я не преступница! – Неожиданно от возмущения из её глаз брызнули то ли слёзы, то ли искры – то ли то и другое вместе… – Я лучше вот здесь на скамейке посижу до утра.

– Да пойми ты! – Дежурный по отделу еще как можно более мягко снова обратился к ней. – Это вовсе не камера для тебя. Это просто место, где ты только поспишь ночь.

Но она упрямо мотала головой и плакала. Ему была непонятна причина её упорного несогласия спать в совсем пустой камере – на просторной лежанке – с подушкой (пусть даже это плоский ватный тюфяк) и фланелевым одеялом.

Молодой дежурный по отделу сидел на стуле напротив и не знал, как убедить беглянку в том, что надо ложиться спать.

Пока он её уговаривал и убеждал, вспомнил, что даже ещё не ужинал. Он достал из тумбочки белый алюминиевый чайник, налил в него ковшиком воды из ведра и поставил на электроплитку. Вынул из этой же тумбочки завёрнутый в хрустящую пергаментную бумагу ужин: два куска белого хлеба, намазанного сливочным маслом, и переложенных четырьмя кружками ароматной любительской колбасы.

Когда чайник вскипел – насыпал туда прямо из пачки заварку. Потом в две зелёные эмалированные кружки налил кипяток и положил по две ложке сахарного песку. Бутерброды поделил на двоих.

– Иди, – обратился он к Лере, – попей со мной чаю. Проголодалась, небось?

Она взглянула не него с благодарностью и впервые за весь вечер улыбнулась. Не ожидая второго приглашения (по опыту знала, что второй раз могут уже не позвать), пододвинула свободный стул к столу.

Лера пила сладкий обжигающий чай, ела хлеб с вкуснющей колбасой, и её душа таяла от безмерной благодарности к дежурному милиционеру с ласковым домашним именем Саша.

После вкусного ужина она поблагодарила его и снова отодвинулась от стола на прежнюю позицию. От горячего чая её незаметно потянуло в сон. Дежурный заметил это.

– Ну что, ты и теперь будешь упрямиться или ляжешь спать в камере? – спросил он. Девчонка сонно посмотрела не него и ответила:

– Ладно. Я лягу там. Только дверь в камеру не закрывайте.

Эта неожиданная просьба его озадачила.

– Почему? – снова спросил он, не понимая её. Он подумал о том, о чём подумал ещё раньше: не сбежать ли она ночью собралась? Но девочка она была не по годам умная и предугадала его вопрос:

– Вы думаете, я убегу? Да куда я ночью убегу? Некуда мне бежать… – Она произнесла это с какой-то усталостью и обречённостью в голосе, что у дежурного невольно сжалось сердце.

– А в чём же тогда дело? – Он по-прежнему ждал внятного ответа от неё.

– Если вы запрёте камеру на засов, то я … – она запнулась, подбирая слова, пытаясь объяснить этому доброму милиционеру, она потеряет в себе то, – она сделала долгую паузу, – не зная, как выразить словами, что она думала, от чего хотела себя уберечь.

И замолчала в отчаянии, – поняв, что не сумела объяснить ему то, что чувствовала. Она и себе этого объяснить не могла до конца.

Не могла, но каким-то необъяснимым чувством понимала, что, если он её запрёт, тогда она переступит ту грань, потеряет в себе нечто очень важное, единственно ценное и неповторимое. А именно: оказавшись в камере предварительного заключения, запертая на засов, за которой потом навсегда будет ощущать себя зэчкой. И тем самым, как бы по собственной воле, приобщившейся к преступному миру.

Дежурный по отделу получил ответ, которого совсем не ждал и который ввел его в ещё большее недоумение. Он ожидал, Лера попросит не запирать дверь – чтобы не лишать её ощущения свободы. Подростки всегда очень остро реагируют именно на лишение их свободы. Но это была совсем другая – и от этого ещё более удивительная – просьба.

– …если вы запрёте дверь, тогда я буду уже как преступница – как будто я уже сидела в тюрьме!

И, кажется, этот молодой, но мудрый парень понял её. Он понял эту девочку-подростка и что-то новое понял в себе самом. Он открыл и оценил в ней глубинную духовную нравственную чистоту. Не смотря на все, свалившиеся на её детский возраст беды и потрясения, она трезво и отчётливо оценивает, ту опасную черту, за которую ей заходить категорически запрещено. Никогда!

Она сама – на всю свою дальнейшую судьбу, будучи неблагополучным ребёнком, постоянно находясь у этой опасной черты, но инстинктивно стараясь от неё отодвинуться – поставила перед собой эту высокую нравственную планку. А эта не запертая дверь в камеру – её нравственный оберег от всего неприятного в будущем. Когда Лера всё это ему, как могла, сумбурно высказала, когда поняла, что он, кажется, её тоже понял, только теперь согласилась лечь спать в камере.

Но всё равно, ещё не переступив порог, повернувшись к дежурному, она снова горячо, с отчаянием в голосе (так утопающий с последней надеждой хватается за соломинку), попросила:

– Пожалуйста, не закрывайте дверь, – даже когда я усну.

Вдруг её озарило, и она нашла простое объяснение тому, что пыталась долго, путано и многословно объяснить.

– Понимаете, – сказала Лера, – если камера не заперта, а раскрыта настежь – тогда это просто комната. А если закрыта, да ещё на засов – то тогда это камера, это – КПЗ!

– Не переживай! – сказал дежурный твёрдо. – Я ведь дал тебе слово.

Утомлённая переживаниями и событиями этого долгого дня, Лера на лежанке свернула одеяло пополам, положила сверху тюфяк, потом легла на нижнюю часть, укрывшись верхней, и мгновенно провалилась в тёмную бездну сна. Она проспала ночь без сновидений.

Дежурный по отделу выполнил своё обещание: оставил дверь камеры распахнутой настежь до самого утра. Иногда он тихонько подходил к открытой двери и прислушивался к тихому сонному дыханию девочки и возвращался на свой стул.

Наутро Лера проснулась в приподнятом настроении. Взглянула на дверь – она была распахнута настежь. В её прямоугольный проём прямо из окна дежурной части широкой ослепительный полосой падал солнечный свет – он обещал хороший августовский день.

Торопливо свернув одеяло и тюфяк, почти бегом вышла из камеры, при этом передернув плечами – словно отряхивалась от какой-то незримой скверны… О том, что её ожидает вскоре дома, Лера старалась не думать.

15.01.2021, Москва