Читать книгу Возвращение в будущее - Мария Цейтлин - Страница 17

Кроме тёти Гитл частым гостем в нашем доме был дедушка Исаак – отец мамы. Он был незаурядной личностью. Есть семейная легенда о том, как однажды зимой дед сумел вытащить провалившегося под лёд коня и, придя домой, сначала насухо вытер животное и только потом занялся собой.

Дед наш был необыкновенным человеком, прошедшим тяжелейшие испытания, которые наложили свой отпечаток на его и без того неординарную личность. Голод, болезни, два пожара, смерть жены, погромы и, как следствие всего этого, переезд и необходимость начать строить жизнь на новом месте. Твёрдый характер в сочетании с физической силой и стойкостью позволили ему спасти семью и заново выстроить свою жизнь. И на всём этом долгом и трудном пути первое, что поддерживало его и давало силы – это его вера в Бога, которая ни на миг не ослабевала даже в самых тяжких бедах, выпавших на его долю. У истинного еврея вера в Творца не слабеет в испытаниях. Для нас эта его способность никогда не падать духом и противостоять самым тяжёлым жизненным ситуациям, оставалась непостижимой загадкой. Мы не в силах были её постичь от того, что не верили так, как верил он. Однажды мы в этом убедились.

Я помню, как-то раз, в самом начале весны, дедушка приехал к нам с гостинцами: Алику привёз какую-то игрушку, мне и Гиле – сладости, и про папу с мамой не забыл. Приехал радостный, весёлый, раздаёт подарки и замечает, что дочка его какая-то понурая.

– Что с тобой, Ента? – спросил дедушка.

– Ой, плохо что-то с утра сегодня…

– Молчи, – перебил её дед, – нельзя говорить “плохо”, особенно сегодня!

– А почему “особенно сегодня”? – спросил Гиля.

– Потому что сегодня Пурим – самый весёлый еврейский праздник, – ответил дедушка, – сегодня можно только радоваться! Это закон. Заповедь – радоваться, и её надо соблюдать.

– А если человек не может радоваться и веселиться? Если ему плохо? Если он болен или просто у него нет настроения? – не унимался Гиля.

– Если что-то болит, забудь, не думай, и боль пройдёт. Если нет настроения, вспомни о хорошем, улыбнись, и станет радостно на душе. Никогда нельзя говорить: “мне плохо”. Когда человек так говорит, Бог посылает ему ещё больше бед, чтобы человек узнал, что такое на самом деле “плохо”. А когда человек радуется, и говорит: “Я счастлив!” Бог говорит: “Нет, ты ошибаешься, ты ещё не достаточно счастлив”, и посылает человеку счастье…

Живя в Сельцах, дедушка заслужил уважение всей округи. Его любили, к его мнению даже руководство колхоза прислушивалось. Несмотря на преклонный возраст – дедушке было под семьдесят – он работал, содержал жену и троих детей, младшему из которых не исполнилось и семи лет. Звали его Миша.

Всё родня его обожала. Миша был умный, не по годам смышлёный, очаровательный мальчишка. И очень красивый. К его сёстрам, Малке и Эстер, семнадцати и шестнадцати лет, природа оказалась не так щедра, а Мишу не поскупилась одарить всем, чем только могла: и красотой, и умом, и добрым нравом. Дедушка очень гордился своим младшим сыном.

Своих старших дочерей, живущих в Могилёве, дедушка тоже не забывал. По мере возможности старался каждую навещать, но больше всего любил бывать у нас. Отправляясь в гости к дочерям, дедушка всегда брал с собой Тору и своё молитвенное облачение. Мы с Гилей подглядывали за тем, как он повязывает на руку и голову тфилин, надевает талес, берёт в руки молитвенник, непонятно зачем становится лицом к печке, совершая молитву, и тихо хихикали за полуприкрытой дверью. Поведение деда нас забавляло.

– Как он может так верить во всё это? – недоумевала я. А Гиля мне в ответ:

– Ну, что ты хочешь? Дедушка же не учился в советской школе, он не знает, что бога нет.

Мы очень старались говорить тихо, но, возможно, дедушка услышал последние Гилины слова. Закончив молитву, он подошёл к нам и, вздохнув, сказал:

– Дети, вы живёте в другое время, и я не могу вас заставить верить. Но я умру в той вере, в которой я родился.

Почему-то эти его слова запомнились мне на всю жизнь.

Однажды мы с Гилей заметили на столе оставленную дедушкой книгу. Мы никогда не трогали чужих вещей, это было не в наших правилах. Но тут любопытство нас одолело, и мы стали с интересом разглядывать старую, потёртую книгу, написанную на древнем языке.

– Буквы странные, – сказал Гиля, – как палочки.

– Не трогай руками! – предупредила я. Но помешать моему брату исследовать неизведанное, было невозможно!

– Да ладно, мы же не съедим её, только посмотрим, – и он осторожно раскрыл книгу. – Смотри, Лизка, письмена какие! Точечки, чёрточки…

– Вот сейчас дедушка увидит, устроит тебе и точечки, и чёрточки, и точки с запятыми по мозгам!

– За что “по мозгам”? – произнёс незаметно подошедший дедушка. – За интерес к святой книге?

– А почему она святая? Её же люди писали.

– Люди бы такое не написали. Люди и о своём прошлом не знают, а уж будущее им и подавно не дано видеть.

– А здесь и о будущем написано? – оживился Гиля.

– Конечно, только не все могут это увидеть и прочитать.

– А кто может?

– Тот, кто очень долго и тщательно изучает святые тексты, – ответил дедушка и, помолчав, добавил, хитро поглядывая на Гилю, – …и тот, кто знает иврит, разумеется.

– А она разве не на идиш написана?

– Нет, Тора написана на древнееврейском языке – на иврите.

– И о чём же в ней рассказано?

– История нашего народа, и вся история человечества с сотворения мира.

Дедушка сел, раскрыл Тору на первой странице и справа налево прочитал:

– “Бэрэши’т бара’ элои’м эт а-шама’им вэ-эт а-а’рэц”. Что значит: “Вначале сотворил Бог небо и землю”. Ну-ка, – обратился дедушка к Гиле, – попробуй ты прочитать!

– Так я же букв не знаю! – удивился Гиля.

– Вот сейчас и узнаешь. Эта буква “бэт”, эта – “рэйш”, “алеф”, “шин”, “йюд” и “таф”. А точки под ними означают звуки “э” “и”. Слово “бэрэши’т”…

Так, ненавязчиво, дедушка склонил нас на изучение иврита. “Знание языка всегда пригодится” – повторял он. Где может пригодиться этот язык, мы не понимали, но нас забавляла новизна и необычность предмета. Каждый раз, приезжая, дедушка давал нам урок, и постепенно замысловатые древние письмена уже не казались нам такими непонятными. Гиле, с его жаждой знаний и страстью ко всему новому, нравилось погружаться в “Книгу книг”, разгадывая тайну святого языка. Меня тоже привлекала странная письменность, такой особенный, диковинный шрифт и мистическое звучание иврита. Кто знает, возможно, мы бы и выучили его со временем, хотя бы на уровне понимания; ведь идиш мы неплохо знали, хоть и не могли говорить на нём, поскольку дома общались на русском, и только родители иногда говорили между собой на идиш. Но, на беду, дедушке случилось заболеть, и какое-то время он у нас не появлялся. Без него мы забросили язык, перестали заниматься и постепенно всё забылось.