Читать книгу Катехизис пишущей машинки - Март Вулф - Страница 8

На меня толпа часто поглядывали как на слабоумного. То ли юмор у меня такой, то ли просто воображение неплохое. Люди – шутка, неиссякаемая и бесконечная как сама грязь. И как мне не смеяться над людьми, когда в голове самые нелепые моменты, в действительности ведь вы суматошные и скучные, а юмор уже превратили в мероприятие, безумие больше не заразно, воображение тухнет на прилавках… Я сидел и слушал Шуберта, как помню, эти его танцы девственников и лесных эльфов. Тогда я думал о женщинах, признаться – я лучший мужчина. Я всегда думаю о женщинах. Серьезно, мужчины устроены так, что все вертится вокруг них, а женщины орудия вращения. Либо, завалить и разболтать при первом же случае, либо написать, влюбиться, страдать, восхвалять. Любить, влюбить. Да, это есть во мне, во мне есть многое, во мне есть любовь, нежность и ненависть. Я самый живой человек в этом городе. Может пустить рекламу? Часто думать о женщинах – вредно, особенно если ты работаешь с детьми или около того. Дело в этой любви, любви к противоположной части, любви к другому, неопознанному. Любви к неизвестному. Это новое. Необъятное, исследовательское.

С Луизой мы не могли долго терпеть друг друга, я мало помалу, мало кого терплю. Это мой крест, злой рок. Линия жизни другого, отмечается нам человеком, знание о котором мы приобретаем именно в этой точке. Ни до, ни с начала и не хотим знать даже дальнейшие его шаги. В этом проблема, проблема в не стремлении к знанию. Знание полезно, имеет силу, если опыт научит им пользоваться. Однажды она мне позвонила и сказала, чтобы я не приезжал.

– Март, не приезжай сегодня, ладно? – Сказала она шепотом.

– Луиза, милая, все хорошо? – Просвистел кто-то сзади.

– Подожди минутку. – Она отвернулась от телефона, чтобы это сказать. Я слышал. Она быстро вернулась ко мне. – Март, хорошо?

– Ах же сучка. – Я бросил трубку.

Голос на фоне был сухим, статным, как крона дерева или гора миндального оттенка, он был груб, величественен и подчинял женщин. Вот блядь! Наверное, она там, с каким-то красавцем! Они смеются над моим членом и восхваляют его хобот! Как там говорила малышка Фанни? Машина любовных атак? Господи, что за стерва! Ах ее губы, ее нежно персиковые губы… Сука! Как же я ошибался! Он здоровый как бык и красив, как Александр! Голодный как великан! Я сел в автобус и поехал к ней. Ах мое бедное мужество! Приехал и вломился к ней. Ключи у меня были.

– Март, я же просила…

– ГДЕ? ГДЕ ЭТОТ ТВОЙ ЕБАРЬ!?

– Кто?

– ЭТОТ АПОЛЛОН! – Он вылез из залы и был именно тем, кем я его представлял. Тоже с татуировками, какой-то тривиальный дракон на руке. Вот на кого она запала? – АХ, ВОТ ТЫ ГДЕ, СУКИН СЫН? – На столике у дивана стоит бутылочка вина.

– Ты Март?

– Я МАРТ. – И я лезу бить его лицо. Он старательно уворачивается, но применяя смекалку, я пользуюсь окружением: запрыгиваю на диван и бью ему ногой по шее, прыгаю на шкаф, он кряхтит и разваливается, падает всей толщей на меня, Луиза орет и просит остановится, на голову мне падает малюсенький горшок с орхидеей, все валится к чертям, он пытается мне помочь, голова идет по чужеродному шву и мне больно, точно ледоруб я принял в голову за Троцкого. Все орут, не понимают в чем дело. Я вылезаю весь в грязи и беру бутылку, бью его ей по лицу, но он не падает, а бьет мне в ответ. Вспышка и я еле поднимаюсь. Я больше злюсь и кидаюсь на него, хватаю за шею и душу, он выворачивает мне руки и отталкивает, отвесив оплеуху.

– Март, остановись, ты не понял…

– Ты дрянь! Я отдал тебе жизнь, отдал серебро и открыл тебе мрак, я полюбит тебя!

– Март, сука, это мой брат!

– Что?

Ее брат – гей. Он рассказывал ей о своем парне. Они часто виделись у Люсьена, и он говорил обо мне. Мы сели за стол. Пока остатки шкафа складывались за спиной. Луиза вынесла бутылку бренди. Он пил ровно так, как ему полагалось, а она всегда была свободной. И я ценил это в ней.

– Разве ты мог подумать, что кто-то будет мне интересен?! – Ударилась она в истерики.

Мы выпили, я принес извинения. Он сказал, что Луиза не хотела нас знакомить, потому что он мог в меня влюбиться. Что? Абсурд! Ах-ха-ха! Ты мелкая, обкуренная дрянь! Боже мой, невероятной величины абсурд и пусть только скажут, что сталкивались с подобным! Мне стало неловко. Я рассмеялся во весь голос. Смех больного ублюдка наполнит вашу жизнь историями. Надо же, что за нелепость, что за склад ума! Дурь окончательно превратила ее мозг в йогурт! Кто ей может быть нужен! Ха! Мы нашли друг друга в независимости, а ее брат – в тупости!

Держитесь подальше от самостоятельных женщин, но стремитесь к ним, понеже лучше вы не найдете. Как-то раз, я занимался бездельем и параллельно писал, читал и нежился с нею. Мы валялись, пили и говорили. Потом я вернулся к машинке, а она, как ведомая общественными волнениями в пользу пороков, начала заводить темы не совсем приятные. Она не работала, а на дурь я никогда деньги не тратил, в отличии от нее. Это вредно.

– Почему ты пьешь?

– ‎Помогает концентрации.

– ‎Как алкоголь этому способствует?

– ‎Все бренные мои и тяжёлые мысли отбрасывают себя за ненадобностью, а остатки лепят друг из друга симфонии. Надо уметь расставлять приоритеты.

– ‎Ты называешь это симфониями? Да это ничего не стоит!

– Пусть ничего не стоит. Это должно быть бесценно. Искусство бесценно.

Она успокоилась. Прошлась по комнате, взяла кружку и отпила.

– Устройся куда-нибудь. – На выдохе сказала она.

– Можно.

– Например менеджером колл-центра. – Ненавязчиво намекнула она.

– Я не могу терпеть людей.

– Меняй свое отношение.

– Это не принесет хлеба.

– А что принесет? Твоя писанина?

– Она хотя бы не отбирает мое время.

– Чем ты планируешь заниматься в жизни?

– Тем, что сохранит меня. Писать, пить. Больше пить. Может быть уехать.

– Посмотри на себя! Ты пьян, неопрятен и туп! На тебя не одна женщина не посмотрит! Ты жалок и уродлив! Тебе ничего не принесет денег. Как я могла повестись на тебя…

– Конечно, пусть я туп, но неведом. А ты, как тупая шлюха, пережевывая мою еду не довольна. – Я почти вмазал ей ладонью. – Завтра ты будешь такой же.

– Скотина! Ты всю жизнь будешь метаться за грошами!

– Я буду жить так, как я захочу. Я свободен и непреодолим.

– Конечно, Тим, вот имеет стаж банковского работника, а ты?

– А я не Тим. Я умней.

– Он несет деньги и пашет в три погибели.

– Ну и вали к своему Тиму, а я буду там, где мне хватает на действительность.

– Где!? Где тебе хватает на твою действительность? Ее вообще НЕТ!

– Слушай, сваливай. Сваливай побыстрее, пока я не начал бить тебя.

– Ты же не бьешь женщин!

– Давно ты начала считать себя женщиной?

Я взял ее шмотки из шифоньера и всю эту кучу бросил по ветру, блядскому и переменчивому, как она.

– Это моя квартира!

– Это моя жизнь! – Выкрикнул я из ее комнаты, с охапкой трусов, носков и лифчиков, чтобы вся улица знала эту девицу. Шлюху с мешковатыми сиськами.

– Уходи. Уходи, или я вызову полицию!

– Вызывай! Мне плевать.

Я собрался, вышвырнул остаточные ночнушки, трусики, смотрящиеся на ней как запретный плод, как корзинка спелых ягод, я выбросил ее штанишки, в которых она меня встречала, они пахли снегом, радостью и глупостью. Я выбросил все; пеньюары, сердце, страсть, молитву, смех и запах. Я ушел с молнией. Я ушел недовольной природой. Лавиной. Катаклизмом. Я ушел как уходили в крестовые походы. На подвиги – с громом. Салютованием и благословением. У меня ничего не было. Я бросил очередной вызов этому миру в соседнем кафетерии с ноутбуком. Я перебился в парке. Крепко прижав к груди имущество, чтобы его никто не стащил. Немного времени я корил себя за то, что назвал ее шлюхой. Вот они. Шлюхи, которых боги прозвали женщинами.