Читать книгу Трудно быть Ангелом. Книга Вторая. Роман-трилогия - Мастер Солнца Покрова Пресвятой Богородицы - Страница 17

Руки тряслись у Постника от восторга и шока, и слёзы радости безудержно текли по щекам и капали вниз, свечи горели, а он, в шоке, плача, тихо всё сам себе повторял:

– Свершилось… Свет! Свет! Ангелы с небес… Свершилось! Простил Он нас всех. Слава Тебе, Господи, слава! (Постник рыдал.) И меня простил… Меня, самого грешного.

Мэри, и девушки, и все вокруг плакали от счастья. Мэри хотелось прыгать, как девочке, со свечами, бегать по храму, кричать от радости и хлопать в ладоши. Душу её переполняла волна блаженства и поднимала наверх! Она размахивала руками со свечами, а свечи не тухли! Поэт тихо, в полуобморочном состоянии, прошептал: «Слава тебе». А у Юродивого все руки были закапаны воском от свеч. Он низко кланялся, поцеловал пол храма, затем встал, крепко обхватил обожжёнными руками Поэта и повёл его, полуживого, из храма на мороз – подышать. Поэт был как в тумане. На воле он взглянул вверх: «Господь помиловал!» и упал от бессилия. Но Юродивый вовремя поддержал друга и прошептал:

– Святой и Ангелы с нами!

В храме царила великая радость. Все как один художники опустились на колени на ковёр рядом с монахом. Они ощущали огромное счастье в душе, и все осознавали истину – Дух Святой посетил их храм!

Постник проникновенно в слезах запел акафист:

– Слава Тебе! Показавшему нам Свет.

Слава Тебе! Возлюбившему нас любовью глубокой, неизмеримой, Божественной.

Слава Тебе! Осеняющему нас Светом, сонмами Ангелов и святых.

И не вменил нам грехов…

Все были в изумлении, и по щекам текли слёзы радости. Мэри с трудом держалась за стену – она не хотела уходить из прекрасного недорасписанного каменного храма. Все перецеловались, обнялись; счастье читалось на лицах и художников, и девушек, и молодых женщин. Постник на коленях продолжал петь и тоже светился от счастья. Мэри одновременно ревела, и улыбалась, и, как дура, не могла успокоиться от нахлынувших чувств. Казалось, что даже каменные стены радостно плачут от счастья!

И все ликовали:

– Теперь с Божией помощью дело пойдёт!

– Простил нас Господь.

– Благодать!

– Благодать!

Мэри с улыбкой кивала и не могла произнести ни слова. Юродивый заглянул в двери:

– Братья, выйдите и вдохните морозного воздуха, почувствуйте Благодать и свободу в душе. И всем родным Благодать понесём! (И улыбнулся.)

Все в радостном потрясении от случившегося выходили из храма. Молодого Художника пришлось с трудом поднимать с колен (сам он встать не мог) и вывести его в слезах под руки на улицу. В храме остался только Постник-монах.

На воле ещё несколько секунд все в шоке не могли говорить. Потом людей охватили восторг и радость, и они всё ещё шёпотом, будто боясь спугнуть Благодать, делились:

– Неужели я это видел? О Господи, Благода-а-ать!

– Смотрите – снег пошёл!

– Благодать! Я завсегда это чувствую.

– Постойте! Дайте и я скажу. Я! – затараторил Молодой Художник. – Я в Иерусалиме был! В прошлом годе на Пасху летал, да, я видел Благодатный огнь в Храме Гроба Господня, и я Благодать ощутил. А тут так же, о Господи! Всё то же самое, как в Храме Господнем, только божественный луч пошёл сверху вниз! Бам! И в нашем храме меня разрывает всего изнутри! Аж, вжа-а-ах! И сердце бах! Ба-бах! И свечи жарче и ярче! О Господи! И это так же – Allegro con fuoco, воистину, Боже, я Благодать ощутил, как в храме гроба Господня в Иерусалиме! Точь-в-точь сегодня так же почувствовал я! О Боже, я видел свет – столб света под куполом вниз на Поэта! Ох, я сразу понял – божественный Свет, и он же и в меня вошёл, Свет! Свет будет на фресках моих! Ах, Господи, я счастлив! А-а-а-а! Как я счастлив! Мама, я храм распишу! Мама, мамочки…

Молодой художник не мог остановиться, сбивчиво говорил и прыгал, и плакал от радости. На душе у всех был праздник – художники радовались, как дети, кидали шапки вверх, обнимались, и все кричали друг другу:

– С нами Бог! С нами!

– Простил Господи нас!

– И даже Митрополит с нами молился! Господи – чудо!

Поэт, бледный и уставший, еле стоял на ногах. Юродивый поддерживал его и шептал:

– Спасибо, брат! Когда ты упал, ты же умер. Я видел – ты умер! А потом… Ты ожил? Живой же!

– Я молился и думал – помру. Встану ль с колен? Волна молитвы всё время со мной, а в конце – на разрыв, и воздуха нет, падаю, теряю сознание! Чую – смерть пришла! Но Ангелы перед глазами стояли… И задышал.

– То Святой Дух с Ангелами спустились с небес на тебя и на небо вошли. Божественный Свет! Оживил тебя Дух! И Храм оживил, и – вах! – Благодать разлилась, поселил Святый Дух Ангелов в Храме! Теперь фрески пойдут. Ах-хорошо-то-о. Всё через твоё спасение произошло! Все мы будто умерли и спаслись, недостойные, вместе с тобой. Этот Дар – божий подарок. Это Ангелы были! Я такого чуда не видел и более не увижу вовек! Мама, папа мои, я видел Ангелов! А-а-а!

– А где Постник?

– Что где? В храме – Ангелов бережёт.

– Слава Богу. Но в следующий раз за наглость Бог накажет меня-а-а, убьёт Он меня-а-а! Навечно убьёт! За самовольство моё, за грехи! Боже мой, прости Ты меня, прости, я больше не буду… За что Ты, Господи, любишь меня? А?

– Угодил ты Ему! Покаянием. Свет сверху лился на тебя, и Ангелы были, а Святой Дух вверх прошёл над тобою.

– Я больше не буду, не буду…

– Не плачь.

– Почему оживил? А? Я не Лазарь! Я хуже во сто крат! А, Юродивый? Брат?

– Братка, не плачь, Божья Матушка за тебя заступилась, Бог помиловал за молитвы Её! И Они любят тебя – не отпустили «домой».

– Не отпустили меня. Зачем-то и правда я нужен Ему?

– Значит, не всё ещё сделал! Ты, Поэт! Поэт на земле!

– А? На земле?

– Не отпустили тебя!

Поэт криво улыбнулся и, потрясённый, в шоке кивнул со слезами, добавил:

– Я не умер? Не отпустили?

– Ты нужен здесь!

– Зачем? А? Страшно подумать мне…

Юродивый успокаивал:

– Ну что ты, Поэт? Ну что ты, братка? Не плачь, радуйся!

И Поэт несколько раз глубоко вздохнул:

– Да, давай радоваться.

Рядом появилась Мэри:

– Поэт? Любимый!

Поэт притянул Мэри к себе. Она закрыла в объятьях глаза и улыбнулась для поцелуя. Поэт посмотрел на её лицо и улыбку:

– Ангел мой…

– Я не надеялась!

– Здесь надо верить, и только верить, мой Ангел… Ангел.

– Это ты Ангел мой! Люблю, люблю! Я обожаю тебя! (Она взяла его лицо в свои руки и бесконечно целовала.)

На Поэта накинули тулуп, и все обнимали его, благодарили, фотографировались с ним, снова обнимали его (и вместе, и по очереди), целовали, кричали от радости. Праздник был у людей! Будто раньше им не хватало кислороду, а теперь дали навалом его – дыши всласть, радуйся и живи. И все, кто был в храме и каялся, молился и пел, были в восторге от Благодати! И светились от счастья!

Когда люди немного отошли от потрясения, Художники весёлой толпой повели дорогих гостей за большой стол. Поэта торжественно несли на руках – он был ещё слишком слаб. Мэри нежно поддерживала голову любимого и, счастливая, постоянно наклонялась и целовала его. Вошли в трапезную, встали у большого стола, помолились перед обедом (суп и пельмени) и закусили. Все были счастливы! Девушки пили кагор, и Мэри выпила с ними. Юродивый был фантастически счастлив, и радостно всех обнимал, и кричал на весь стол, а все ему вторили.

Среди всеобщего ликования Поэт поднялся и сказал:

– Друзья, братья и сёстры! Что видели сегодня – сберегите в сердце своём, идите в храм и отдайте Богу что вы должны; и не говорите об этом неверующим, ибо затопчут; не хвастайтесь, ибо слетятся стервятники и будут клевать; а скажите об этом всем оглашенным, что приобщились к тайне Благодати великой. Иже ещё донесите до верных, чтобы тоже сорадовались, и берегли Благодать, и зажигали души свои с высочайших небес.

А Мэри радостно вскрикнула:

– У меня итальянские мурашки побежали по коже! Смотрите, посмотрите на руку мою! Смотрите же все!

Поэт, довольный, тихо сказал:

– Да, это чистая Благодать, это как золото, высшая проба.

А в ответ ему уже говорили:

– Спасибо, Поэт!

– Спасибо, брат!

– Вы самый… Вы самый!

– Стоп! Ещё раз скажете «самый» – и я в морду дам. На Литургии, на Евхаристии надо Благодать всем получать. Митрополит молился за вас! И я из-за вас чуть не умер! Запомните, братья, вся слава только Ему. А Благодать божия, да, она теперь с вами (и улыбнулся устало), берегите её.

– Да! – пообещали хором.

Все разом воодушевлённо и радостно кричали, и прыгали, как дети, и весело, восторженно говорили с Поэтом, обнимались с ним, фотографировались и хотели с ним выпить. А он вымученно всем улыбался:

– Что-то сердце тихо бьётся.

Мэри тут же забеспокоилась:

– Давление упало? Эй-эй-эй! Пожалуйста, быстрее сварите кофе Поэту! Кофе! Ему срочно нужен кофе, и обязательно с солью и с перцем! Чёрный, горячий!

– Может, валидол?

– Нет-нет, кофе подайте!

Сварили кофе и осторожно, стараясь не расплескать, поднесли драгоценную чашку. Поэт посмотрел на Мэри, и она его поцеловала, а он сказал:

– Радость моя… Обнимают, а я там и словно над обрывом стоял, и на реку смотрел, а меня Ангелы за руки сзади держали, упасть не давали, а Господь Бог будто перед глазами стоит, и я на коленях Его умоляю, в голос прошу. Наверное, ради этих дней и живу. А?

– Ты просто устал, милый… Устал.

– Смертельно устал. А ведь я, как последний трус, всю дорогу переживал, мучился, думал, что не смогу, не получится, и зачем всё это мне. Пробитое колесо и мусор строительный, краски – всё мне мешало… Я иногда думаю – больше не смогу, не выдержу, упаду, разобьюсь! Ан-нет, Бог по молитвам моим даёт силы ещё и Благодать. А теперь хорошо?

– Чего ты боишься? Я же с тобою.

– Ты всегда со мной, – с улыбкой сказал Поэт. – Отними у меня сны о тебе – я умру.

Мэри снова и снова целовала Поэта. Она очень гордилась Поэтом и так любила его, что ей хотелось прямо здесь отдаться ему. Поэт мелкими глотками пил горячий кофе и улыбался, усталый, счастливый. А на столе стоял огромный самовар, и за столом царила всеобщая радость, все одновременно говорили, улыбались, смеялись, обнимались… Среди общего восторга и веселья выдохшийся Поэт тихо произнёс: «Чуток отдохну» и прилёг на колени к Мэри. Она гладила его волосы, а он сразу заснул.

…Постник был ещё совсем молодой парень, и, когда его сменил в молитве Молодой Художник, он, счастливый, вышел из храма, со Сторожем на паперти вздохнул и сказал:

– Потрясающе! Чудо! Свершилось, Благодать разлилась. (Перекрестился несколько раз.) Ох! Я не знаю… Как? Я не знаю, какую дверь Поэт открывает. Но я всей душой почувствовал, дар речи потерял, мог только молиться, упал на колени и только молитву твердил.

– Ох, да-а-а уж! – подтвердил старый Сторож.

– А Поэт ещё жив?

– Я видел – живой, живой он. Художники в трапезную его понесли.

– Я боялся – помрёт. А я говорил ему всю дорогу, что трудно, но надо, а он усталый был и недовольный, невыспавшийся. А когда вошёл в храм, то это был уже не Поэт, а кремень. О-о-о, и он, Блаженный, как упал на колени и в голос звал, просил, умолял. А когда и вовсе на пол упал, я подумал – умер же он! Умер! На небо ушёл… Эх, а теперь радость, счастье, друзья! О Боже, божественное счастье во мне. Господи, я же ради этого жил целый год! С самого входа в монастырь. И дождался! Ах, нереально! Меня трясёт до сих пор. Гляди, Сторож, смотри – руки трясутся от радости! О-о, я это запомню на всю жизнь! Ох, теперь, Сторож, будут красивые фрески на куполе! Будут!

– Пойдуть фрески, пойдуть красивые. Истинный крест!

– С Божией помощью дело пойдёт! Благодать.

– Да-а-а, божественно, Благода-а-а-ть, Благодать. Пойдуть фрески, пойдуть.

Постник в рясе шёл в сопровождении Сторожа, и много, восторженно рассказывал и пересказывал, и не мог остановиться, а Сторож кивал. От храма они пришли к народу, к столу, и тут Постник с удивлением увидел – Поэт спал за столом на коленях у Мэри. И тогда он захлопотал, запричитал и скомандовал всем:

– Осторожно вы! Ради Бога! Несите в машину, он же дитя Бога. Осторожно же!

– Все мы дети Бога.

– Я так не думаю! Осторожно, говорю вам, несите. Через Поэта прошёл божественный ток, это мы были грешные, а теперь святой Дух на нас отражается. Тихонечко вы! Тихо-тихо-тихо, вот так. Несите в машину его. Да осторожно же вы!

Спящего Поэта всем миром бережно несли на руках до микроавтобуса и уложили на задний диван как самое дорогое дитя. Обожание полное! Все хотели непременно нести его и хоть пальцем дотронуться до него. Если бы Поэт не уснул за столом, его растащили бы на сувениры!

Постник продолжил командовать:

– Отойдите же! Осторожно же! Подушку несите. Где подушка? Ну, слава Богу.

Подушку уже подали в руки Мэри. Она нежно и бережно положила голову спящего Поэта на подушку и тихо поцеловала его.

Постник решил быстрее вернуться в свой храм, пусть недорасписанный, холодный, но теперь радостный, хранилище Ангелов и Благодати божественной. Он хотел непременно вернуться в Храм и остаться там подольше, радоваться и молиться, работать и штукатурить. Счастливый, он, конечно, понимал, что был не настоящим монахом, а только послушником, учеником и алтарником, и ему вместе с художниками предстояло ещё долго работать и расписать храм. А на Пасху вместе с Настоятелем и с художниками в присутствии Спонсоров из Москвы надо провести праздничную пасхальную службу. И если раньше он не верил, что так и будет, то сегодня искренне уверовал – да, так и произойдёт! Сам Господь Бог взял храм под свой личный контроль и опеку. Аллилуйя! Постнику не терпелось поскорее вернуться в свой храм. Он уже трижды поклонился спящему Поэту, а потом Юродивому земными поклонами, крепко обнял, поблагодарил их за помощь грешным братьям и, радостный, скорее побежал в храм.

Постник, коротко стриженный, с ещё маленькой кучерявой бородкой, летел по улице без шапки. И вдруг что-то толкнуло его в грудь и остановило! И лёгкая неземная радость вновь охватила Постника, и он удивлённо услышал сладостный звон – колокола ударили на колокольне. И будто из ведра его елеем облили. И заплакал от счастья Постник в рясе, и от великой Благодати шептал:

– Благодать-то какая! Господи Боже мой, я тоже Дитя Бога. Я теперь тоже Дитя Твой. Боже, простил меня, простил! Я видел, ощутил Твою Благодать. О, радость во мне! Ангелы, Ангелы! Расскажешь кому – никто не поверит.

Стоял и не мог ни говорить, ни идти, плакал радостными слезами и беспрестанно крестился монах. Бог простил все грехи его тяжкие, явно послал Благодать! Стоял и улыбался самый счастливый человек на земле. А вокруг – зима белая, снежная, и мороз крепчал, а ему, счастливому, всё было жарко, и отчего-то очень хотелось летать, и непременно высоко-высоко. Так и стоял без шапки, и улыбка от уха до уха. Расстегнулся и счастливо и сладко вздохнул:

– Эхма! Какой радостный день! Ура-а-а!

Воздух вокруг был чистый и сладкий, и оказалось, что для радости, счастья не обязательно ему, Постнику, быть знаменитым артистом или богатым банкиром, быть модным футболистом или купаться в лучах славы популярным певцом. Сегодня он был истинно счастлив в старом неотремонтированном храме, далеко от Москвы. Весь год Постник пребывал в послушании и мечтал, что когда-нибудь божиим словом будет лечить людей, крестить и заблудших спасать, крестом изгонять бесов из грешников, и побеждать бесплотных врагов, молиться за Патриарха, за Президента и воинство, за весь российский народ, и этим он Россию спасёт от набегов и бед, и от разорения. И будет он Воин Света Божественного из армии Христа и будет биться с бесами и прогонять супостатов. А если предстоит умереть, то обязательно как Поэт – за людей и за друзей в геройском поступке! А ещё мечтал Постник, что будет ощущать Благодать – сладкую, как мёд, и лёгкую, словно полёт Ангела, и душа его счастливая тоже будет летать. Но до сего дня или грехи мешали ему, или его маловерие, но Благодать была очень слабенькой. А сегодня впервые он ощутил в полную силу на себе Благодать и любовь Отца Господа Бога к нему, простому монаху послушнику. До слёз радости и до самой глубины юной души эта божественная любовь сейчас сотрясала и грела его. Хотелось пить. Монах рукой зачерпнул снег, в рот положил и стал его есть. И казалось ему, что слаще и вкуснее этого снега он ничего не едал. Постник улыбался во весь рот, а колокола забили звонче, сильнее, и поплыл по всей округе праздничный проелейный святой перезвон. «Благодать! Благодать!» Это поди Сторож храма, звонарь, от Благодати на радостях ударил в колокола «Пасхальное Воскресение». И от счастья Постнику захотелось всех сразу обнять. Он искренно верил, что может летать, и огромная душа его теперь не помещалась вся в нём и радостно кружила над ним:

– Боже мой! Боже!.. Счастье, – шептал монах. – Слава Тебе! Слава Тебе! Много ли надо для счастья? Много, много внутри! Благодать и колокола! Мама, мамочка моя покойная на небесах, слышишь ты, как я счастлив? Я Счастлив! О, Господи Боже! Стоп, стоп! Господи Боже, так вот же – я понял себя, я хочу быть Батюшкой и служить Иереем в этом храме чудесном, в храме моём вместе с Ангелами служить Литургии, Молебны, Вечерни! О, Господи, вот же то, что мне надобно, и Бог всемилостливый специально меня привёл в этот храм! И заставил меня работать и его штукатурить весь год, а сегодня… О, Господи! Конечно же, непременно, я умолю Настоятеля направить меня в семинарию! И я буду Иереем счастливого храма. У меня будет жена, детки и Ангелы! Ах-ха-ха-ха! Мои Ангелы свыше! Ага-а-а!

Со стороны было видно, как радостно размахивал руками, кричал и смеялся юный послушник в рясе, и алые щёки его растянулись в счастливых улыбках. Постник улыбался, а перед ним стоял его храм с Ангелами, снег и мороз – и всё для него, это рай на земле. Сегодня впервые для него пели Ангелы… Пели в грешном земном мире его.

Неожиданно Постник заметил женщину, что сидела на скамейке и плакала. В её трясущихся от личного горя руках была недокуренная сигарета. Постник встал рядом и, улыбаясь, спросил:

– Ты чего плачешь?

– Эх-х-х, парень… Счастья больше не будет. Нет, не-бу-дет. (Затянулась сигаретой.) Впереди только лямку тянуть: и детей, и мужа умирающего и злого. Безнадёга, ничего впереди. Понимаешь? Парень? Ни-че-го. И больно. Обидно мне! Жизни нет, и не будет радости больше, и плакать хочется. Эх! Все мечты, что были, ушли и не сбудутся, нет… нет… Плакать хочется, парень, мне, плакать. Я в стену упёрлась, впереди только… Эх-х-х, парень… (Она курила и плакала.) Тоска-а-а.

– Не плачь же! Пошли со мной, сестра, обещаю – жизнь твоя наладится.

– Ну что ты говоришь, парень? Что ты в жизни понимаешь?

– На колени встану – пошли, дело делать.

– Ты дурак? На какое дело зовёшь?

– Очень важное дело! Будешь свечками торговать, записки о здравии принимать, полы мыть и о здравии мужа молиться. И детей с собою возьмёшь, побегают, с Богом поговорят. Ты просто не представляешь, сестра, как мне сейчас хорошо! Пошли со мной, пошли налаживать жисть твою…