Читать книгу Там, где меня ждёт счастье. Том второй - Мэгги Ри - Страница 3

ХХХХ:

Весь оставшийся день я расставлял вещи по полкам, затем что-то меня потянуло, и я лег на холодный пол, чтобы отдохнуть. Тут было спокойнее, чем на кровати… она казалась мне какой-то чужой…

– Карл?! Ты чего?! – буквально через пять минут вбежал дядя и бросился ко мне. Думаю, ему почудилось, что мне плохо.

– В смысле?

– Ты чего на полу делаешь? Голова закружилась? Или что-то другое?

– Ах, нет, нет, я… просто лег отдохнуть. – в ответ на мою легкую улыбку он удивленно повел бровью. В его глазах я был полным дураком. – Понимаешь… кровать как будто чья-то, но не моя. Я… не могу к ней за раз привыкнуть… почему-то.

– Эта кровать принадлежала и принадлежит лишь тебе, Карл. Ты спал на ней, будучи совсем маленьким. Поэтому называть ее чужой было бы странно… Хочешь, можешь поспать в комнате твоих родителей? Или я могу уступить тебе гостиную? Еще есть диван на кухне.

– А какая из кроватей самая широкая?

– В гостиной. Хочешь туда?

– Пожалуй, если тебя это не смутит…

– Нисколько. Я посплю в кровати твоих родителей. – дядя вновь мне улыбнулся и похлопал меня по плечу. Мне стало значительно легче. Как хорошо, что он воспринимает мои дурацкие просьбы и прихоти нормально…

Этой ночью я так и не смог заснуть. Постель была мягкой, а ввиду ширины кровати я мог лечь, как мне вздумается. Но я все равно чувствовал себя чужим. Подушка не пахла больницей, и даже дядей… Она пахла очень знакомо, как будто ароматом родного человека, но я не мог вспомнить какого… И одеяло… было таким непривычным.

Уже завтра мне в школу, а я мучаюсь бессонницей… чувствую себя убогим. Я готов – главное себя убедить в этом. Рюкзак собран. Обувь есть. Рубашка весит на стуле вместе с брюками…

ЭНЛИС:

Прошло семь месяцев со смерти моего отца. Он был чудесным человеком и остался в моей памяти самым лучшим. Ничто не могло его заменить в реальности… Каждое воспоминание приносило неимоверную боль. Особенно маме.

Первые три месяца я не мог сдержать слезы при упоминании его имени, при разговоре о нем… теперь же мне гораздо спокойнее. Я знаю, что тут ему было бы хуже, и небеса для него – спасение.

Но на душе камень лежит и тяжелеет…

– Энлис Телио-Лентие! – я проснулся от толчка в плечо. Римма испуганно смотрела на меня, передо мной стояла учительница географии. – Я к вам обращаюсь, молодой человек!

– Я заснул?..

– Видимо, в самом начале урока! Мы, между прочим, о вашей родине говорим!

– Родине?

– Италия, Рим. Ваша фамилия не итальянская, Телио-Лентие?

– Это… – я запнулся, раскачиваясь из стороны в сторону, а Римма сжала мою руку в своей. – Это родина моего отца, Людмила Ивановна. Я родился в России, а он – в Италии.

– Хорошо… отца. Ты ничего о ней не знаешь, о его родине?

– Простите, нет, папа не рассказывал мне о ней.

– Очень жаль, Энлис. А учебник ты не читал?

– В учебнике вырваны страницы.

Учительница, стуча каблуками, подошла ко мне и взяла мой учебник, развернув длинными ногтями его на главе, которая ей была так нужна. К ее удивлению, страницы и правда были вырваны:

– Зачем ты все вырвал?

– Это был не я, – честно я посмотрел на нее, а Адмакин с первой парты прикинулся глухим. – Мне вырвали страницы, думая, что это меня оскорбит. Да, Артём?

***

Прозвенел звонок. Я договаривался с учительницей о докладе, пока Римма ждала меня за дверью. Когда я вышел, она меня приобняла и поцеловала меня в щеку:

– Не обращай на нее внимание, ладно? Она не знает о том, что…

– Знает она все. Его уже полгода нет, думаешь, никто не заметил?

– Лисси… Тетя Моника же написала о том, что его уволили. Никто не знает, что его не стало.

– Рим, закроем эту тему, ладно? – тяжело вздохнул я и посмотрел ей в зеленые глаза. Сейчас я почти доставал до ее роста, и мне это очень нравилось – я чувствовал, что мы на одном уровне – Пойдем домой, а? – прошептал я ей, а она осмотрелась:

– Но еще три урока…

– Идем, никто не заметит.

Я взял ее за руку, и мы тихо пошли к черной лестнице, где спускались вниз. Руке и сердцу было тепло. Мне хотелось поцеловать ее, и мы остановились. Я стоял напротив нее, на ступеньку выше, затем нагнулся и поцеловал ее в губы, а она рассмеялась:

– Твоя мама знает о том, что ты прогуливаешь уроки, целуясь со мной? – прошептала она.

– А твой отец?

Мы посмеялись и побежали к выходу. Не знаю, вряд ли папа бы обрадовался моему поведению, но стоило мне попробовать принимать решения самостоятельно, как остановиться я уже не мог. Возможно, сам папа был когда-то таким же… и тоже пробовал сбегать с уроков… Ничего не происходит просто так.

РОБЕРТИО:

С каждым месяцем жить мне становилось только скучнее – утешало только время, проведенное за работой в больнице. По сути, жил я до сих пор у Сная, но в течении дня приходил к Монике Кроу – опасно было оставлять эту овдовевшую девицу беременной одну. Несмотря на свое положение, она работала из дома, переписываясь с учителями и строила из себя все такую же занятую личность. Но на самом деле каждый вечер эта «занятая личность» рисовалась у холодильника, плача над жестокой к ней судьбе… При брате она, все же, такой не была.

Ее разнесло на все четыре стороны от постоянного питания, при этом она была похожа на белый мел и постоянно засыпала на ровном месте, а также она совсем перестала следить за внешним видом. Волосы были разбросаны и совсем поблекли, синяки под глазами, губы постоянно были пересохшими в кровь, а белесые руки изнутри были наполнены набухшими сиреневыми венами. О ногах, которые я раньше с таким вдохновением называл «ножками» я не говорю – страшно было смотреть на этот варикоз.

Однажды я зашел к ней в дом, а она и вовсе лежит без сознания на полу. Пришлось ее поднимать и звонить в скорую.

– Ты себя совсем угробила, – сказал я как-то ей на нервах, когда она доедала пудинг. На мои слова она только взглянула на меня, затем опустила взгляд на живот и тихо заплакала:

– Прости…

– Передо мной-то чего извиняться? Ты сама себя к этому привела. Перестань губить свою жизнь, тем более, жизнь ребенка! Он родится и мать в тебе не узнает, глупая ты женщина!

– Я не глупая… Я просто все время хочу есть… и малыш просит… Со мной что-то не так, Берта…

– Ты перестала выглядеть, как прежде, понимаешь?.. Почему?

– Потому что мне одиноко… Мне… одиноко без него…

Мне оставалось только оставить ее наедине с этим гребанным пудингом. И так было всегда.

Когда я возвращался к Снаю, он начинал меня расспрашивать о ее здоровье, читая нотации о том, что сейчас ее здоровью есть угрозы и так далее.

– Снэйкус, я – врач. У нее все в порядке со здоровьем. Ты зря нервничаешь.

– Слушай, ей плохо… она совсем на себя не похожа все эти семь месяцев. У нее жесткий стресс. Неужели, не ясно, что она стала такой после смерти Маркуса?

Я понимал его слова и давно знал об этом: когда брата не стало, Моника перестала быть той милой девушкой, что мне так нравилась. Так или иначе, мне ее было жалко, я не собирался оставлять ее одну, и я был очень зол на этого кобеля за то, что он так легко от нее отделался… Зачал ей ребенка и умер. Бедная девочка…

МОНИКА:

Когда Робертио в очередной раз пришел меня навестить, я лежала в кровати и работала за компьютером. Он спокойно прошел ко мне в спальню и сел рядом, чуть не задев мои чувствительные ноги:

– Как дела?

– Нормально, – не отрываясь от работы, ответила я. По правде, мне просто не хотелось заводить с ним разговор. Он же провел рукой по своим темным волосам и тяжело вздохнул:

– Как малышка?

– Дерется… – еле улыбнулась я ему в ответ, потому что именно в этот момент изнутри меня ударила пяточка. – Она у меня хулиганка…

Мы замолчали, но я видела, что он сидит рядом не просто так. Потом он тихо подвинулся и взглянул на мой округлый живот:

– Можно ее потрогать, Моника?..

Я немного задрала футболку и взяла его большую руку в свою, приложив ее к животу. Энни запиналась, подавая знаки о себе, и Робертио усмехнулся. Он ласково гладил живот, будто хотел погладить Энни по головке или спинке, и на миг мне показалось, что он действительно счастлив.

– Она отзывается…? – прошептал он, смотря мне в глаза. Я поправила футболку и принялась за компьютер. Малышка продолжала кувыркаться, и я каждый раз вздрагивала, когда она задевала стенки внутренностей.

– Это девочка, да? – Берта накрыл мои ноги одеялом, пока я пыталась устроиться.

– Угу.

– Ты ведь и хотела девочку?

– Да, и… Маркус тоже… – опять что-то сжалось в трахее. Я вспомнила лицо мужа перед смертью. Смирись, Моника, прошло так много времени… пора забыть его.

– Ты уже придумала ей имя?

– Да. Энни Кроу.

– Почему не Телио-Лентие?

– Это мое решение. Кроу, и все.

– Именно Энни?

– Да, я так хотела с самого начала.

– Ясно… – вот и наш диалог и закончен на такой грустной нотке. Он бесшумно встал и ушел, а я продолжала шумно строчить письмо заместителю директора. Во всем теле был какой-то трепет, в висках кололо, и я повисла над компьютером, глядя в текст.

Больно… Мне так больно…

ЭНЛИС:

Бесследно покинув школу, мы с Риммой побежали к ней домой, так как он был ближе всего, и дома сейчас никого не было. Когда мы вошли, она, хихикая, освободилась из куртки с обувью и пробежалась до комнаты:

– Подожди, уберу в комнате! Ты пока чайник поставь, ладно?

– Ага! – крикнул я в ответ, разуваясь. Вешалка у семьи Кларден была высоко, поэтому я каждый раз насчет этого комплексовал. Несмотря на то, что мы с подругой были почти одного роста и я стремительно взрослел, я все еще не мог нормально повесить куртку, ни разу не подпрыгнув. Порой, это раздражало.

– Рим, где у тебя спички? – крикнул я, заходя на кухню, но она меня, видно, не услышала. Я долго пытался их найти и каждый раз с успехом на меня вываливались горы сладостей из шкафов, поэтому это не было для меня сюрпризом. У Кларден не было точного представления о порядке, оно было и видно. Несмотря на это, я обожал эту семью и, порой, даже мечтал о том, чтобы стать их родственником. – Рим? – теперь я заволновался. Она так и не ответила и, испуганный за нее, я оставил поиски на потом, подбежав к двери в ее комнату. Услышав какой-то странный шорох, я не постеснялся ее открыть. – Рим!

Римма стояла около кровати, снимая с себя школьную форму. В этот момент с нее упала школьная блузка, под которой ничего не оказалось – лишь бледные груди и плоский живот. Я даже почувствовал, как погладила блузка ее бархатную кожу, а на той возникли мурашки.

– У-уйди! – покраснела она, бросив в меня какой-то тряпкой, попавшейся первой на глаза. – Не смотри!

– Прости, я…! Н-ничего не увидел, честно! – но передо мной уже захлопнулась дверь, прямо перед носом.

Меня одолело какое-то странное смущение. Если бы я сейчас взглянул в зеркало, то увидел бы красное, как помидор, лицо. В первый раз я видел голенькую Римму, и даже сначала подумал, что мне показалось. Никак не подозревал, что Римма, девчонка, с которой я дружу и тусуюсь, такая женственная… Для меня она всегда была той, с кем можно пошутить, с кем можно поделиться тайной, а у нее… оказывается, неожиданно для меня, тело-то девичье. Что за напасть! Сколько времени прошло с того, как мы, будучи маленькими, по рассказам дяди Сная, купались в одной ванне! Сколько времени прошло с того момента, как мы были мелкими, и можно было бегать друг перед другом с голой задницей! Только сейчас я пожалел о том, что совсем этого не помню…

– Не говори никому… – выглянула она уже в плотном халате. – Ладно?

– Да я и не… собирался… Да и про что? – будто бы я не знал, чем отличаются девочки от мальчиков. Римма будет взрослеть, и у нее, в отличие от меня, созреет грудь, появится внутри отделение для ребенка… я так понимаю. А я останусь таким же, как сейчас?

– Как про что?! Про мои сиськи!

– Да нету у тебя сисек… – не знаю, может, я сказал что-то неправильное, но она нахмурилась. Пойми, Рим, я хочу, как лучше. – В смысле…

– Не делай из себя дурака! Ты их видел, мои сиськи!

– Римма, я не… – наши взгляды пересеклись. Она взяла мою руку в свою, затем потянула за нее и сунула ее под халат, а я вскрикнул от неожиданности. – Что ты делаешь?!

– Ты видел. И врешь. Не стыдно?

– За что стыдно то?!

– Ты… дурак!

Спички Римма нашла за чайником. Пока я сидел за столом, думая о произошедшем, она поставила чайник и достала из холодильника суп. Молча я на нее взглянул. Щеки до сих пор пылали, как будто после первого поцелуя… Ладно, поцелуй, а теперь еще и голое тело! Сто раз мы с Риммой валялись в кровати, и я не думал об этом, нет, теперь что-то щелкнуло в голове, и я не могу об этом не думать!

– Прости, ладно? – я попробовал взглянуть ей прямо в глаза, а она сильно смутилась. Видно, до нее только сейчас дошло. Римма как раз из тех людей, кто сначала делает, а потом уже думает.

– Ничего, если это ты. Ты… ведь меня любишь.

– Люблю! Очень сильно люблю, Римма! – я хотел ее обнять, как обычно, но зажался в себе. Я боялся, что теперь она не будет нормально воспринимать мои объятия. Но, вопреки моим страхам, она подошла ближе и меня обняла:

– Поцелуй меня, Лисси…

МОНИКА:

Мне снился Маркус. Он прижимал меня к себе и согревал своими теплыми объятиями. Его улыбка… карие глаза… я помнила все, помнила его до каждой мелочи не могла забыть. Этот сон был чудесен, но… в нем не было детей. И мы с мужем были сами не свои. Это было так странно, что я вскоре проснулась.

Кто-то щелкнул дверью и зашел в дом.

– Моняш, как твои дела? – из-за дверной рамы показался Снай. Рядом с ним стоял мой отец с пирожными в руках. – Я тут твоего папу по пути подхватил. И маму.

– Маму? – я немного удивилась. В последний раз я видела ее на поминках Маркуса.

В этот же момент в комнату вбежала Тайрэн Кроу, которая выглядела так, словно только что сошла с красной дорожки. Так о чем я?… Я всегда знала, что мама вела звездный образ жизни, сверкая своей улыбкой на обложках журналов.

– Моника, зайка, ты как? – увидев меня, лежащую в кровати, она подбежала поближе. В мочках ее ушей были серьги из натуральных алмазов, а на шее сверкала цепочка с подвеской из золота «Lallu».

– Привет, мам, – я тихонько поцеловала ее в щеку и села поудобнее. – Ничего, я уже в норме. Спала вот…

– Правильно, что спала. Здоровый сон – здоровый дух. Как малышка?

– Хорошо… Нет, мам, правда, все хорошо.

– Можно ее потрогать?

– Рэн, оставь дочь в покое. Она только что проснулась… – папа поставил пирожные на стол и подошел ко мне, опустившись на колени возле кровати. – Тебя оставить одну, Моняша?

– Нет, я… Не надо, я просто… – потерла я глаза и зевнула. Так и тянуло в сон. – Мне немного холодно. Я бы не отказалась от горячего шоколада…

Хорошо, что рядом не было Берты. Он бы опять вспылил насчет моего веса.

– Я сейчас тебе его сделаю, хорошо? – Снэйкус мне кивнул, а мама с папой посмотрели ему в след. Я уже давно заметила, с каким ужасом они глядели на меня. Я стала местами толстой, бледность и исхудавшие конечности убивали мою внешность, а глаза совсем потускнели. Мне было трудно смотреть на себя в зеркало, я совсем не чувствовала себя живым человеком.

– Не смотрите на меня так, будто я чудовище, а мой малыш – лишний груз.

– Нет, ну что ты, Моня, – папа переглянулся с мамой. – Твое состояние известно каждой беременной женщине. Мы тоже с этим сталкивались, это нормально.

– Пап… не забывай о том, что я семь месяцев назад стала вдовой, – слезы сами выступили на моих глазах. – Мне ужасно не хватает его…

– Милая, – папа положил свою руку ко мне на колени и погладил меня по ним. – Ну что ты, зая… Это трудно, понимаю, но… ты встретишь мужчину, что примет тебя такой, какая ты есть.

– Нет. Никогда. Никогда, слышишь?! Во мне уже умерла женщина, папа!

– Это не так, Моника, – слово вставила мать, подсев ко мне. – У тебя просто депрессия. Все пройдет.

– Но мне не хватает Маркуса!.. Не только морально, но и физически! Мне… не хватает его голоса, его ласки… Мне не хватает того секса, что был у нас с ним!..

Папа недобро вздохнул, а я погладила Энни:

– Да, папа, дети появляются после секса. И я занималась им с мужем. И мы любили друг друга. Ты это понимаешь и делаешь такое лицо…

– Просто… Ты же знала, что он мне не нравится…

– И что, папа, я должна была выйти за того, который тебе понравится?! Конечно! Главное, чтобы его любил ты, а не я! Тебе на меня плевать!

– Папа не это имел в виду, Моня, дорогая… – мама посмотрела мне в глаза, а я закрыла их руками и заплакала. – Моняш, не плачь… Все обойдется, милая… Скоро малыш появится на свет, и тебе станет лучше!

– Маркус… Уйдите… Уйдите все!.. – с захлебом и кашлем могла я выговорить только это имя. Никто мне не был нужен, кроме него. Я уже не могла остановиться. Я перестала плакать только тогда, когда они ушли по просьбе Сная, а сам он сел рядом, поглаживая меня по спине:

– Ты у меня хорошая… Они не понимают тебя, да?

– Зачем ты привел их?

– Они попросились, я не мог им отказать. Но впредь буду знать, что этого делать не надо.

– Снай, мне плохо… У меня такое чувство, что меня сейчас стошнит… Мне так плохо, Снай…

– Вызвать скорую?

– Дай мне градусник. Или нет… вызови скорую, да… – я почувствовала нарастающие боли в голове. Больно… как же больно… Я так боюсь за Энни…

ЭНЛИС:

Когда мы смотрели с Риммой фильм, мне позвонил дядя Робертио с возмущением крича о том, что мама лежит дома с высокой температурой. Я же выслушал его и начал собираться. Только не хватало истерик…

– Позвони мне, когда придешь, хорошо? – Римма меня обняла, а я ее поцеловал. – До встречи.

– До встречи, Рим.

Так странно… Мы уже так много знаем друг о друге, целуемся как взрослые, а тут я еще ее и совсем без одежды увидел… Во мне зажглось какое-то необъяснимое чувство.

МОНИКА:

Энни беспокойно пиналась, совершая внутри меня трюки, от которых я каждый раз вздрагивала. Когда я носила в себе Лисси, он был таким спокойным и тихим, по сравнению с ней…

– Как ты? – Снай, который все это время был рядом, потрогал мой лоб. – Уже лучше?

– Не знаю… Господи, такое чувство, будто она… сейчас полезет… – мы оба взглянули на живот, и я освободила его от кнопки на брюках. – Больно.

– Давно больно?

– Минут пять.

– Может, поедем в отделение?

– Не знаю… Я боюсь оставлять тут Лисси одного. Вы с Бертой его не нашли?

– Он был с Риммой, уже идет домой, – зашел в комнату Робертио и принялся сверлить меня взглядом. Он пришел как раз после работы, совсем усталый. – Ты готова?

– Нет… совсем нет… – и я легла поудобнее. – Может, я просто съела что-то не то?.. Ах…

– А если это схватки?.. Регулярность есть?

– Нет, схватки больнее. Ой… Когда я рожала Лисси, мне было больнее…

– Ты же понимаешь, – Сная поперхнулся, – что родовой процесс с каждым ребенком разный.

– Но… У меня девочка пышненькая, такими легкими родами я не обойдусь… – посмеялась я и погладила живот двумя руками. Все мысли были только Энни. – Мальчики… вы же… будете рядом?

– Спрашиваешь! – Снэйкус взял мою руку в свою. – Да куда тебе без нас?

– А то вдруг… Маркус решит забрать меня…?

– Не говори чепухи! – вскипятился злой Робертио. – Ты – эгоистка до последней капли! Об Энни и Энлисе совсем не думаешь?!

Снай серьезно на него посмотрел, но продолжал так же ласково говорить со мной:

– Не обращай на него внимания. Ты – здоровая женщина, Моника. И Маркус знает о том, что тебе еще рано умирать. Тебе надо успокоиться, милая… Вот скажи мне… Куда без тебя твоим детишкам?

– Я… Я не знаю… я бы доверила их тебе или Берте.

– Шикарно! Оставить своих детей, зачатых с помощью удовольствия, на своего деверя, который к ним не имеет никакого отношения и… мать твою, Моника, я не люблю детей! Мне будет проще от них избавиться! – Берта грубо пнул что-то на полу, а я вытерла слезы, глядя ему в глаза:

– Не говори так… – затем я протянула к нему руки, чтобы его обнять, а он смутился и подошел ближе. – Иди сюда.

РОБЕРТИО:

Моника распахнула руки, и мы обнялись. Она опять плакала:

– Мне очень больно, когда ты так говоришь… Мои дети – почти что твои дети, Берта…

– Моня, я… всегда буду рядом с тобой и твоими детьми! – тут же влез Снай, гладя ее по голове. Он любыми способами пытался вывести ее из депрессии. – Потому что я очень люблю тебя и Маркуса. За все эти годы мы стали одной семьей. Поэтому… Ты можешь не волноваться, зая. Сейчас мы соберемся, закажем такси, и я тебя отвезу к доктору.

– Да… – девушка зажмурилась от того, что ее живот явно разрывали изнутри. – Ох, Берта… Останься тут и встреть Лисси, ладно?..

– Хорошо. – видя, как она извивается от боли, я вспомнил сегодняшние роды в больнице. На пост привезли молодую девчонку, которая родоразрешилась мертвым новорожденным. Видеть ее слезы, этой еще совсем юной, казалось бы, мамы было невозможно. На душе все еще было тяжело.

Когда такси приехало, Снэйкус подхватил Монику на руки и аккуратно пронес через дверной проем. Я же помог ему ее обуть и перенес в машину ее основные вещи в маленьком чемоданчике.

– Я еще не готова ее выпускать в этот мир, Снай… – шептала она, убирая волосы со лба. – Снай…

– Все будет хорошо, Моня… Я с тобой.

ЭНЛИС:

Когда я пришел домой и тихо закрыл за собой дверь, меня встретил дядя Робертио. Своими строгими глазами он обещал мне что-то плохое:

– Ты где шлялся? На часах семь вечера!

– Я был у Риммы, мама разрешает мне к ней ходить, – я вытер сапоги о коврик и сел, чтобы их снять. – Как она, кстати?

– Уехала. У нее боли.

– Боли? Ей плохо? – я немного испугался, зная, как переносит боль мама. – Что-то с Энни? Как давно мама уехала?

– Они с дядей Снаем уехали час назад. Стоит надеяться, что все хорошо. Все-таки, малышке уже девять месяцев.

– Я позвоню ей… – только я взял телефон, как дядя выхватил у меня его прямо из рук:

– Это не твое дело! Иди, и садись за уроки, понял?

– Отдай мне телефон! Ты не имеешь права мне запрещать звонить маме!

– Она, может, рожает! Совсем идиот что ли?! И в кого ты такой уродился?!

– Не твоего ума дело! – в этот момент я вырвал телефон у него из рук и, пока он за мной гнался, успел запереться в туалете. Он разгневанно грозился выломать дверь, а я уже набирал маму. На звонок она ответила не сразу, только спусти десять минут?

– Лисси? Ты дома?

– Мама, как ты?! Как Энни?!

– Все хорошо, мы едем домой, Лисси. Дядя рядом с тобой?

– Не знаю, я заперся от него в санузле… Тебе нужно с ним поговорить?

– Да… Ты не мог бы дать его к трубочке?

Аккуратно открыв дверь, я нашел его на кухне. Он сидел на диване, читая что-то из маминых книг. Заметив меня, он нахмурился, но я уже подсунул ему телефон:

– Тебя мама к телефону, – я передал ему мобильник, беспокоясь за то, что он сейчас проболтает мои последние денежки.

МОНИКА:

Лисси передал Робертио, и я сразу поняла, что тот ужасно разозлен:

– Этот сукин сын заперся от меня!

– Р… Робертио, прекрати так называть моего сына. Обзывая его, ты оскорбляешь меня.

– Да плевать я на это хотел, Моника! Он не слушает меня! И никогда не слушал, это у него отцовское! Я жалею о том, что стал дядюшкой этому гаденышу! Ты в курсе, что он часы проводит у Сная дома? Ему все равно, что дома его ждет беременная мать!

– Робертио. Хватит.

Я сделала передышку и села рядом со Снэйкусом в машину. Водитель включил подогреватель под креслом.

– Я уже еду домой.

– Как малышка? – голос Берты стал немного тише. Кажется, он немного успокоился.

– У меня были ложные схватки. Доктора сказали, что я просто переволновалась… Я еду домой, слышишь? Вы что-нибудь съели с Лисси?

– Нет, я не думал о том, что этого мелкого надо будет еще и кормить.

– Берта, – я переглянулась со Снаем, который сидел рядом. Он недобро кивнул, явно, разочарованный. – Я надеялась на твою помощь. Ты же взрослый человек, можешь разогреть котлеты племяннику.

– Я же сказал: мне на него плевать! Это щенок моего брата, ясно?!

Тут Снай, сидящий рядом со мной, зарычал и взял у меня телефон, закричав в него:

– Слушай ты, кусок дерьма! Тебя попросили помочь! Ты вообще мужик или нет?! Что за помойку я слышу из твоего рта?! Значит так, слушай меня, кретин: я с Моней приезжаю, и чтобы стол был накрыт едой, все было убрано, а малыш доволен, понял?!

– Мужик ли, спрашиваешь, я?! – тот ему отвечал таким же яростным криком. – Да ты во мне мужика никогда и не видел!

– Ты к этому стремишься еще больше! Так, мы будем прямо сейчас выяснять отношения или как?!

– Да мне уже фиолетово, какую угрозу ты мне выкинешь в этот раз, «голубой мой вагон»! Пора мне уже съезжать от тебя, да про все хлопоты забуду! Красноволосый урод!

Звонок оборвался. Робертио громко сбросил трубку, и я сжала ноги вместе, гладя малышку. Она всякий раз начинала пугаться, когда кто-то ругался или кричал.

– Прошу тебя, не ругайся с ним… – прошептала я тихонько другу, погладив его по руке, а он недовольно цокнул языком. – Он – одинокий человек… Грубиян, криклив… он словно маленький ребенок.

– Одинокий, говоришь?! Да он пользуется моим домом и моими чувствами! Он каждую ночь проводит рядом со мной в кровати, и после этого он… одинокий? Я столько ему сделал, а он… обзывает меня «голубым»…

– Не сердись, Снэйкус, прошу… ты пугаешь ее…

– Прости, Моняша… Я просто… – и он прилег мне на плечо, пока мы стояли в пробке, устало вздыхая. Мы оба молчали, а я думала о Лисси, позабытом всеми… Бедный мой мальчик…

ЭНЛИС:

– Отдай мне телефон! – уже десять минут я скакал, с яростью дубася дядю в живот. Он куда-то спрятал мой мобильник, и теперь меня игнорировал. – Я расскажу о твоем поведении маме!

– И что страшного то случится? Ты, мелюзга, мне угрожаешь? Мне?!

– Иди к черту! – я подпрыгнул и хорошенько влепил ему леща, после чего он вскрикнул и вывернул мне руки за спину. Силой он затолкал меня в комнату, несмотря на мой крик, затем запер меня с обратной стороны. Этого я боялся больше всего.

– И чтобы я тебя не слышал!

– Выпусти меня! Я буду жаловаться на тебя в полицию!

– Я отдам тебя в детский дом при случае, малявка!

– Мама не позволит тебе!

– Да твоей мамаше уже плевать на тебя, ты это еще не понял?! У нее будет другой ребенок, ты ей уже не нужен!

– Заткнись! Она любит меня, а я люблю – ее! Тебя злит тот факт, что я – сын твоего брата! А у тебя детей нет! И не удивительно! У такого дурака детей быть не может!

– Я сейчас тебе шею сверну…! – он так треснул по моей двери, что сверху на меня посыпалась потолочная пыль.

Нужно было сохранять спокойствие до приезда мамы, но я уже еле сдерживал слезы. Ну, конечно… Мама меня очень любит! Но этот сопляк… вечно так говорит, будто лучше всех знает…

«Я так хочу есть… И мне немного холодно… Мама, прошу тебя, приезжай скорее…»

МОНИКА:

Когда я, наконец, вернулась домой, оказалось, что Лисси заперт в собственной комнате, а Робертио ушел, оставив записку:

«Не хочу иметь дело с такими родственниками».

Я побыстрее нашла ключ под диваном и Снай помог мне открыть дверь к сыну. Лисси сидел на кровати, вытирая слезы, и, как будто обвиняя, глядел мне в глаза:

– Ты все-таки пришла за мной…

– Лисси… – я подошла к нему легкими шажками и прижала его, замерзшего, к себе. Он обнял меня дрожащими руками, они были такие ледяные… как у Маркуса перед смертью… – Прости меня…

– Да уже все равно… Ты не виновата…

– Но я…

– Все нормально уже, говорю! – он разрыдался и вырвался из моих объятий. У входа его остановил Снай, и Лис уткнулся лицом ему в бок, всхлипывая.

– Ты хороший парень, мы это знаем… И мама это знает, Лисси… – он его крепко к себе прижал, успокаивая. – Ты будешь таким же прекрасным человеком, как твой папа… Ты уже такой взрослый, уже можешь постоять за себя. Ты умница.

– Я не хочу закончить жизнь так же, как он…

– Лис, – Снэйкус прижался лбом к лбу мальчика и серьезно посмотрел ему в глаза, и одновременно как-то нежно, – это был несчастный случай. Такое бывает чрезвычайно редко.

– Это несправедливо… – плечи Лисси задрожали, а я отвернулась от них, чтобы они не видели моих слез и тихо сказала:

– Лисси, я тоже скучаю по папе, но… Нам пора привыкнуть к тому, что его рядом нет… Прости меня… Я стараюсь, но…

– Ты треплешь себе нервы, мама. Так быть не должно.

Мы с Лисси переглянулись, и он громко всхлипнул. Затем он мягко обнял меня и мой круглый живот, внутри которого пиналась Эн.

ЭНЛИС:

Мама плакала, прижимая меня к себе. Ухом я слышал беспокойные пинки сестренки, пытаясь понять, что нас всех связывало…

Я знал. По ночам мама рассматривала старые альбомы с фотографиями папы. Там он был еще совсем молодой и такой улыбчивый. И его улыбка меня заставила вспомнить те радужные дни, что мы провели вместе. Целых семь лет… А мама глядела на фотографии и плакала, плакала… Все девять месяцев, даже отрицая это, она все равно еще чувствовала его присутствие, его голос, аромат… Мама прижималась всякий раз к его духам, мама подолгу сидела в ванне, нюхая его шампунь… Ей не хватало его. Так же сильно, как и мне.

Этой ночью мне не спалось. Я первым же делом выпил немного воды и попытался разложить всю накопившуюся информацию за день по полочкам. Римма. Дядя. Мама. Папа… «Даже когда меня не станет, я все равно буду рядом…» – он сказал это мне незадолго до смерти. Я помню тот вечер, как вчерашний день.

«Не плачь, Лисси.» – он тоже плакал.

Ты же обещал, папа… ты обещал, что будешь рядом, так подай нам с мамой сигнал свыше! У меня так много вопросов к тебе, так много историй, о которых надо тебе узнать… Папа… Папа…

– Энлис?.. – из коридора послышался какой-то странный звук. Что-то пронзительно звякнуло, затем громко разбилось. Я поспешил открыть глаза и по звуку нашел в темноте мамину комнату. Она лежала на полу, плача, а рядом были осколки от вазы, которую, видно, она зацепила. Лицо мамы выражало лютую боль:

– Лисси…

– Что случилось, мама? – мне стало за нее беспокойно. Я подбежал к ней, и из ее уст вырвался какой-то незнакомый мне звук, больше напоминающий крик. – Мама?

– Все… Все будет хорошо… Но… Набери мне дядю Сная, зайчик… а-а… – и она схватилась за голову. – Лисси, прошу тебя…

Я перепрыгнул через осколки и схватил домашний телефон, набирая дядю Сная. Гудок раздавался, но он не подходил. Только не это!

– Больно!.. – вскрикнула мама голосом, совершенно незнакомым мне. Она начала беспокойно мешкаться на полу, пытаясь встать, и меня охватил ужас. Неужели Энни выбрала эту ночь?

РОБЕРТИО:

– Отлепись от меня! – пытался оттолкнуть я Сная от себя, когда он навалился на меня всем своим весом и яростно стал глядеть мне в глаза. – Хватит!

– Что за хрень ты нес тогда?! Что это за гребанная записка?! Отвечай! Я сейчас тебе покажу «голубой вагон»! А ну смотри мне в глаза, четырехглазый!

– Слезь с меня!

– Да я тебя сейчас поимею, а не слезу! Проси прощения!

– Пошел ты!

– Мазохист хренов… – я почувствовал, как он кусает меня за ухо, затем за шею, и завертел головой, руками упираясь ему в неожиданно голую грудь. Мне хотелось кричать от возмущения, но я боялся, что нас услышит Римма.

– Придурок… озабоченный кретин… – шептал я, пока он настойчиво терзал мою ключицу губами. Меж губ вырвался сдавленный стон.

– Что я слышу? Что это был за дивный звук? – Снэйкус как-то нагло ухмыльнулся, и я почувствовал его руку на своей груди.

– Пошел ты…!

– Отчего такая ругань? Я ведь не безразличен тебе.

– Да мне вообще на тебя начхать!

– Твое тело с тобой не согласно, Робертио Телио-Лентие… давай, закрой глаза и представь кого-нибудь получше меня…

Я не выдержал и дал ему по щеке с громким хлопком. Он сначала вздрогнул, затем серые глаза взглянули в мои:

– Готовь задницу.

– Эй! Оставь меня в покое! Ты, сумасшедший папаша! У тебя дочь в соседней комнате, а ты играешь тут со мной, как с игрушкой!

– Как с игрушкой, значит?.. – красные волосы повисли над моим лицом, и я от него отвернулся. – Ты так и не вник?.. Я люблю тебя.

– Плевать!

– Люблю тебя… – его губы зацеловали все мое лицо, а руки ловко расстегнули мой воротник. – Ты такой беззащитный, Тио… Ты… Это так по-женски…

– Я тебе сейчас рожу размажу по стенке, – я попытался подняться, но был повален им на подушку. Он пользовался тем, что сейчас я был особенно уязвим: усталый, голодный… Где-то в коридоре, может мне и показалось, звонил телефон, а он, несмотря ни на что, стянул с себя брюки и продолжил меня целовать, играя с моими чувствами. Ненавижу. Как же я себя ненавижу…

– Черт возьми, Тио, что ты делаешь со мной…

– Отпусти меня!..

– Хочешь сказать, все, что я делаю – тебе не нравится? – его волосы скользнули по моему животу, и я вздрогнул.

– Все до единого. Говорю же тебе, я не такой! Я… Ах, Снай, хватит!.. Я же тебе не баба! Опомнись!

– Тио, – его пальцы сжали мои губы до боли, – за все эти годы я уже понял для себя: мне не важно, какого пола человек, если ты его любишь. Ты странный, у тебя дерьмовый характер, но мне хорошо рядом с тобой… Я не чувствовал такого счастья даже с Карен!..

– Не чувствовал, потому что тебе не нравятся женщины! Ты…! У тебя фетиш на мужиков! Конечно, она не была тебе нужна, когда рядом был мужик! Тебе хоть-кого, главное: мордашку мужского пола!

– Ах ты, ублюдок! – он мгновенно перевернул меня на живот и, несмотря на мои крики и сопротивление, полез руками под мою футболку. – На что я влюбился в тебя? Ты портишь не только мою жизнь, но и Мони!

– Отпусти… меня…

– Пошел ты к черту!

– Хватит! – я не удержал слезы и зарыдал в подушку. Он задрал мою футболку и провел пальцами по моему позвоночнику, другой рукой прижимая меня за поясницу к себе. – Не надо! Я буду кричать!

– Я сейчас рот тебе перевяжу шарфом, понял?! Кричать он будет! Проси прощения! Мы еще не все выяснили!

– Иди в задницу!

– Сейчас как пойду! Посмотрим, как ты у меня говорить потом будешь! Сколько от тебя визгу!

Я зажмурился, когда он захватил мои бедра своими руками. Его поясница прижималась прямо к ним, а голая грудь грела мою спину, и я бился в истерике, пытаясь вырваться из-под него.

– Папа! – тут в коридоре встала Римма. Она держала телефон у уха. – Это Лисси. Там что-то с тетей Моней.

– Лежи смирно, – Снэйкус хлопнул меня по бедрам, и по телу прошел кипяток, сменяясь внезапно чувством удовлетворения. Пока он накидывал халат, я нашел время, чтобы побыстрее подняться с кровати. – Да, Лисси, что такое? – сквозь телефон я слышал крик мальчишки. – Что с мамой, Лис? Я не понимаю тебя! Лисси? – в телефоне явно был шум. – Я еду, слышишь? Еду!

Сидящий на кровати, я до сих пор не понимал, почему меня еще нет за дверью. Снэйкус застегнул на себе рубаху и поднял на меня властные глаза:

– Поехали. С Моней беда.

У меня было дурное предчувствие. Пока два парня занимаются не понятно чем… что может произойти?