Читать книгу Там, где меня ждёт счастье. Том второй - Мэгги Ри - Страница 4

МОНИКА:

Боль казалась мне безумием. Внутри меня как будто был заперт громоздящий шторм, ему было никак не успокоиться. Нервы не выдерживали, и в глазах темнело все больше, я чувствовала, что теряю сознание от страха и необычных ощущений.

– Лисси! – я кричала, надеясь на сына. Ноги подвели меня, и я не могла подвинуться. Организм прекращал свою работу, я знала. Лежа на холодном полу, я ничего не слышала, кроме собственных всхлипов, но даже они были похожи на шум дождя, идущего за окном. Погода настораживала.

«Сегодня я думала о тебе… Будь у тебя выбор, что бы ты предпочел?.. Оставить меня в мучениях… или подал бы мне руку?..»

Со стены свалилась рамка с семейной фотографией внутри и разбилась вдребезги у моих ног. Плохо… Очень плохо!

– Мама? – слышу голос Лисси. Он так напуган, что повзрослел в моих глазах на несколько лет. В глазах его ужас. Я чувствую кровь, она разливается по полу, пачкая мою ночную рубашку… – Мама! Что с тобой?! – Энлис уже плачет, его крик срывается. Он прижимает меня к себе и что-то шепчет… Я слышу:

«Все обойдется…»

Так говорил твой отец, Лисси… Твой папа, он умер слишком рано. Это было так несправедливо. Он умер… тогда, когда внутри меня уже цвела его любовь. Маркус… О, Маркус… Твои губы… Твои карие глаза… Твой смех… Твой голос… Я так любила тебя, и мне так тебя не хватает…

– Мо-мо, – я слышу этот ласковый голос и схожу с ума. Я кричу, дабы заглушить его, но он так навязчив, – Моняша… Открой глаза! Открой глаза, Моника! Моня… Монечка… Прошу…

Открыв глаза, вижу перед собой яркий свет. Лисси зовет Снэйкуса, а Робертио смотрит с паникой куда-то вниз. Наши глаза встречаются. Мне так жаль…

– Берта… – шепчу я, но он не слышит. Он кому-то звонит. Энлис плачет где-то в стороне, и я чувствую чьи-то холодные руки, не осознавая, что они – мои. Мне так много хочется сказать…

– Моня, ты меня слышишь?!!! Это я, Снай!!! Моня!!!

– Маркуся… – в мыслях только его имя. Голос Сная так печален. Идет дождь, и я чувствую его на коже. Мы под ним. Машина. Доктора. Скорая. Быстрее… – Маркус…

Я вижу его карие глаза, он смотрит на меня таким настороженным взглядом. Почему именно сейчас?

– Маркус… Дай мне руку… Забери меня…

– Нет. Нельзя, – он не улыбается. Такой же юный и красивый, такой мудрый.

– Почему…

– Сейчас на грани жизнь нашей дочери. Ты не должна уходить, пока не родишь ее. Прости меня, Моника.

– Я не смогу… Сколько бы не пыталась, я не смогу ее родить, пока тебя нет рядом…

– Я рядом. Я всегда был рядом. Ты этого не видела и не видишь, но я был и есть… возле вас, троих.

– Я не смогу, Мара… Не могу…

– Можешь. Я с тобой.

– Тихо, тихо! Кажется, перевернут! – послышался беспокойный крик. Я лежала в полумраке, мигал свет. Как же мне невыносимо больно… Кто-нибудь, скажите мне, что происходит… Я не понимаю…! Я ничего не понимаю…

– Монечка, постарайся, Моняша… Прошу тебя, держись… – меня схватила теплая рука. Черные, как уголь волосы… зеленые глаза цвета летних листьев… запах духов, немного резкий… длинные ресницы… Берта?

– Берта… – я положила ладонь ему не щеку. Он трясся от ужаса?

– Моника? Ты слышишь меня? Моника!

– Уходи… Ты – несчастье для меня и моих детей… Уходи… Энни выбрала время родиться, когда ты нас покинул…

РОБЕРТИО:

Роды начались прямо в машине скорой помощи. У Моники отошли воды, и она кричала каждый раз от потери крови. Схватка за схваткой трясли ее, она теряла сознание… Ребенок был ужасно напуган, сердечко шумно стучало. Ее развернули головкой, и она начала свой путь в эту жизнь. У матери было очень много разрывов, и она не могла пошевелиться от боли. Лисси, который поехал с нами, сидел в углу, пытаясь не смотреть на мать, и плакал от увиденного ужаса. Снэйкус пытался его успокоить, но, так или иначе, от психологической травмы мы его спасти уже не могли…

– Я вижу головку! – акушерка схватилась за младенца, а Моника неистово закричала. Снай из-за всех сил пытался закрыть Энлису уши.

– Мы приехали, – водитель просунулся через окошко и сразу открыл дверь. – Все хорошо?

– Все плохо! Кровь не останавливается! Она теряет сознание, давление зашкаливает! Такое чувство, что у нее не получается бороться за жизнь… Ну же, душенька!..

– Мар… кус… – Моника все еще находила силы тужиться, может, неосознанно. Застонав, она прогнула спину и закричала. – Не уходи! Маркус!..

– У нее видения? – я сжал ее руку в своей, а она немного улыбнулась сквозь слезы. – Что с ней?!

– Она то отключается, то приходит в себя… Повторяет одно и тоже имя… Сейчас мы ее перевезем в родильный зал, ей будет лучше. А вот сыночку ее туда нельзя!

– Понял. Могу ли я что-нибудь сделать?

– Отвлечь ее. Она не должна терять сознание… Подержите головку!

В этот момент я поймал головку Энни и почувствовал, как сжимается организм Моники изнутри. Вот опять ее трясет от боли, она плачет… Это просто убийственно.

– Еще немного… – я отсчитал время схваток и на следующей схватил ее за руку. – Ну же, Моняша! Немного! Совсем чуть-чуть!

Малышка вылезла головкой, и уже начинали появляться ручки. Мать просто сгорала от боли, а младенец спокойно продвигался. Я уже чувствовал ее сердечко… Такое быстрое… Уже видно ее волосики… такие светлые…

МОНИКА:

– Я не могу, Маркус!.. – плакала я, а он обнимал меня и утешал. Я чувствовала невыносимую боль и тяжесть внизу. Я хотела умереть, лишь бы только не мучиться. – Маркус! – я чувствовала его руки, такие настоящие… его плечи, его губы… Я целую его в эти губы, и мне становится легче.

– Не надо, Моня! Опасно!

– Я хочу остаться с тобой…

– А как же наши дети?..

– Я не смогу… На что им мать, которая обездвижено лежит в постели, Маркуся?.. Я так устала… На что я им?.. Я не смогла стать нормальной матерью для Лисси… Я не смогу быть хорошей матерью без тебя… чему я могу научить наших детей, мечтая о том, чтобы умереть?..

– Лисси любит тебя… И он не простит нам…

– Он уже не простил!.. Тебя не стало полгода назад, а он до сих пор винит всех на свете… А-агх!!! – тут я упала на колени. По всему телу кипела кровь. Я закричала от страшной боли, она пыталась убить меня с каждой схваткой, и голова так болела, что вот-вот могла лопнуть… Я знала, что если я останусь там… то разрожусь уже только инвалидом. И останусь такой одна. Крик становился все громче и отдавал по телу так, будто иглы впивались в кожу… но в этот миг резкая боль сменилась неимоверным облегчением. Маркус взял меня на руки и куда-то понес…

Боли больше не было…

ЭНЛИС:

Маму увезли в палату, а я сидел в зале ожидания с дядей Снаем. Эта ситуация жутко напоминала мне день папиной смерти, отчего я не мог спокойно сидеть на месте.

– Лис, – меня тронул за плечо дядя Снай, который пытался меня отвлечь, – ты… придешь на день рождения к Римме в субботу?

– А… да, конечно, я ей обещал.

– Спасибо, – он добро улыбнулся, нервничая. Красные волосы, намокшие от пота, свисали над лбом, и он смотрел куда-то в стену. – А то она меня каждый божий день спрашивает о тебе…

– Да, знаю… – я улыбнулся, но ненадолго. Даже мысли о Римме не могли меня взбодрить. Как же там мамочка?… Как там Энни?.. – Дядя Снай… рожать ребенка это опасно? Больно?

– Всегда во всем есть риск, Лис. Жизнь, вообще, опасная штука. Но, смотри… – он улыбнулся и погладил меня по волосам. – Ты же родился. И Римма родилась. И я давным-давно родился.

– И… папа? – я сжал губы, чтобы не заплакать. – Выходит, жизнь так коротка?

– Нет, зайчик, это редкость… Но… смотри, ведь папа прожил хорошую жизнь? Он повзрослел… женился… Он стал твоим отцом… Он был с теми, кто его любит.

– Папочка… так не хотел умирать… – мой нос сам шмыгнул, и я больше не мог сдерживаться. Дядя Снай увидел это и прижал меня к себе. – Он хотел увидеть, как я вырасту… Как родится Энни… Он… Он не увидит, как это все произойдет… Я… Папа…

– Энлис, ну что ты? – из палаты выбежал дядя Робертио с румянцем на щеках. Запыхаясь, он подбежал ко мне:

– Она почти родилась!

– Энни?

– Да!

– А мама? Как она?

– Все хорошо, ее уже клонит в сон, но процесс идет. Энни почти родилась!

РОБЕРТИО:

Энлис изумленно на меня взглянул желтыми глазами:

– Мне можно будет взять ее на руки?

– Конечно! Она же твоя сестричка!

– Тио, мне тебя сменить? – Снэйкус мягко на меня посмотрел, и я бы ни за что не поверил в то, что совсем недавно он домогался до меня у себя дома. – Тио?

– Нет, я… я дал себе слово, что не оставлю ее во время родового процесса! – я натянул улыбку на лицо и кивнул. Затем набрал воздуха в легкие и отправился в палату вновь.

Малышку уже вынимали. Она запуталась в пуповине и махала ручками. Тихая.

– Ну во-от… – акушерка взглянула на меня так, словно отцом был я. Она аккуратно взяла на руки младенца, так похожего на мать. – Это девочка!

– Энни… – я усмехнулся. Малышка покорчилась и заплакала, махая крепкими кулачками. После тяжелого процесса у нее полопались сосудики на лбу, и она была немного синенького цвета. – Какая же миленькая… – мне дали ее в руки, и я облегченно вздохнул. Она была такой легкой и нежной, что все мое внимание теперь было уделено только этой девочке. – Какая она чудесная, Моника… – со слезами на глазах я посмотрел на ее мать. На меня смотрел уже обездушенный взгляд. – Моника? Боже, ты потеряла сознание?!

– Мы… пытаемся привести ее в чувства, но у нас не получается… Кажется, нам нужна подмога. Ну же!

Я, в замешательстве держа плачущего младенца, схватил Моню за руку, но она не шевельнулась, губы не дрогнули. Я сжал ее руку в своей, щупая пульс, затем прижался к ее груди, но… ни шума, ни биения сердца.

– Что с ней? – медицинский персонал окружил роженицу. Аппараты… Даже младенцу время не уделили! А она сжималась у меня в руках и «мяукала» от обиды. Я помню новорожденного Лисси, так похожего при рождении на своего отца… Но эта малютка… копия мамы. Светлые волосики, курносый носик, длинные реснички… Такая миленькая…

МАРКУС:

Моника было истощена и тяжело дышала. Я чувствовал, как дрожит она у меня в руках. Очередная слезинка скатилась по ее щеке…

– Маркуся… – глаза, отекшие от отчаяния, слабо моргнули. – Маркуся… это ты…

– Я. Отдыхай, кроха. Ты устала, намучилась.

– Энни… она…

– Она родилась, все хорошо… Я это чувствую.

– С ней все хорошо?..

– Крепенькая девчушка… – я ей улыбнулся, а она провела рукой по моему лбу и облегченно вздохнула:

– Я счастлива… Я так счастлива, что она родилась…

– Отдыхай… Отдыхай, родная моя…

ЭНЛИС:

Мое сердце готово было выпрыгнуть из груди, меня подташнивало. Я так сильно волновался, что начал забывать свое имя.

– Лисси? – перед носом оказалась чашка с горячим шоколадом. Дядя Снай сунул ее мне в руки и сел возле. – Ну как ты?

– Не очень… – я усмехнулся. – Но… пока держусь.

– Ну ничего, ничего… Скоро все закончится.

– Я… себя в этом убеждаю.

Перед глазами вновь возник папа, улыбающийся мне в последний раз. Мама… Как мы справимся без него? Ты сможешь родить сестренку? Без папы? Господи…

– Хотите взглянуть на сестричку? – вдруг ласково прозвучал голос рядом. Это была акушерка, которая увезла тогда маму. – Она родилась.

– М… Моя?.. Мне?.. – встревоженно посмотрел я на нее. – Конечно!

– Ее назвали Энни… – женщина улыбнулась, но в чем-то был подвох. Эти глаза.

– Мама! – как только я вбежал в палату, меня остановил дядя Берта. На руках у него лежала маленькая малышка, которая похныкивала, махая ручками. – Энни?

Дядя закрыл перед моим носом дверь, не дав мне пройти, но вышел ко мне с сестричкой. Энни была такой крохотной, что я не верил, что она настоящая – будто куколка. Такие маленькие ручки… ножки…

– Я… возьму ее?.. – дядя неодобрительно моргнул, но в конце концов дал мне крохотный сверток в руки, показав, как держать, а сам зашел внутрь палаты. Когда я взглянул ему в глаза, я заметил, что его глаза опухли… Но он не плакал… Он…

– Мама?.. – не пойму, зачем, но выступили у меня на глазах слезы. Я вдруг сильно чего-то испугался и, сам того не понимая, пихнул дверь. Когда я вошел, то увидел дядю у маминой кровати, но вошел я так тихо, что тот меня не заметил.

– Прости меня… – он плакал, и в этот момент заплакала Энни. Дядя вздрогнул и развернулся на нас, и позади него я разглядел маму. Она неподвижно лежала, как-то странно глядя куда-то в потолок…

– Энлис?! Уйди отсюда! Немедленно! – от его крика новорожденная Энни совсем сжалась и покраснела от плача. Я прижал ее к себе, придерживая златовласую головку. Мне хотелось уберечь ее от всего на свете. Но я был слишком растерян.

– Мама… Что с ней?.. – сквозь ком в горле прошептал я. Энни так брыкалась, что выскальзывала у меня из рук.

– Свали отсюда, говорю тебе! – теперь мы с дядей оба стояли и растерянно смотрели друг на друга. Он совсем напоминал мне моего ровесника. – Он… забрал ее, – закрыл глаза он и набрал в себя воздуха.

– Кто?

– Маркус. Твой отец, Энлис. Он… Он…

Слеза, скатившаяся с его щеки, громко капнула на пол, и он всхлипнул, хватая себя за волосы:

– Впрочем, тебе все равно…

РОБЕРТИО:

Малец смотрел на меня, как на какого-то изверга, а я, как не пытался сдержаться, рыдал и не мог остановиться. «Она, Моника, тогда в машине шептала его имя… и он забрал ее потому, что я ее отпустил…»

– Дай мне увидеть маму, – Энлис стиснул зубы и нахмурился. От его «отцовского» упорства мне хотелось блевать. Но его глаза были воистину материнскими, и они меня сбили с толку. – Слышишь?! Пусти меня! Это моя и Энни мать!

Не успел я отойти, как он ворвался в палату с криком. Ему никак не приходило в голову, что у него на руках только что рожденный ребенок.

– Отдай мне Энни! – когда я к нему подошел, он сидел возле матери, ничего не понимая.

– Нет.

– Что это значит?! Она тебе не игрушка!

– Я ее брат! А ты ей – никто! – он вцепился в меня свободной рукой, плача.

– Твоя мать умерла! Теперь ты мне – не преграда!

– Мама…! – он застонал, изогнувшись. Слезы полились из его глаз, и он истощенно вскрикнул, затем резко вздохнул и так же резко выдохнул, кутая в свою кофту малышку. – Я не отдам ее тебе… я… я дал маме слово, что позабочусь о ней! – Энлис повертел головой и щекой прижался к щеке сестры. – Она – моя.

– Ты предлагаешь, чтобы я поручил мелочь тебе, а ты не ходил бы в школу?! Ну уж нет!

– Тогда я буду жаловаться на тебя!

– Слушай меня внимательно, – я сел напротив него, а он опустил глаза, – я отдам тебя в детский дом, понял?! Если ты еще раз будешь перечить мне – я отдаю тебя, и ты справляешься без меня, Энни будет со мной.

– Это не ты ее сделал. Ты… Ты слишком много о себе… – заткнул он свою пасть. Я знал: он меня боится и не сможет противоречить моим угрозам.

– Мама-а… – он опять затрясся в дрожи. Этим он напомнил мне меня, когда я потерял родителей…

В тот день они ехали за подарком Маркусу к дню рождения, но сорвались на машине с обрыва… Оба. Оба погибли в один день, в одну минуту, не имея возможности бороться за жизнь. Теперь… и Маркус, и Моника тоже с ними, а я… один. Совершенно один. Как всегда.

***

– Тио… – когда я пеленал Энни и пытался сделать ей еду, ко мне зашел Снай. Он ревел, как малое дитя, глубоко вздыхая. – Робертио, я не хочу жить без них… эта пара…

– Ты пришел, чтобы напомнить мне об этом?

– Тио… – его руки легли мне на плечи, и он меня обнял. -… что я сделал не так?.. Я же был рядом с ней, но…

– Она была рядом с Маркусом. Всегда.

Снэйкус через мое плечо взглянул на девочку, которая теперь взяла соску бутылочки и набивала животик молоком.

– Не держи ее в лежачем положении, положи на руки… – он взял ее на руки и покачал, чтобы она не боялась. – Не отпускай головку, позвоночник, бутылочку держи.

– Я… справлюсь, дурак… – я мягко ее взял, чтобы не напугать, а она довольно почмокала губешками.

– Не ругайся на меня, ладно?.. Я хочу помочь тебе, потому что тебя люблю… Мне так больно, Тио… у меня остался только ты и дети… – его голос дрожал.

– Хватит.

– Не говори так, будто тебе действительно плевать на меня, – он прикусил губу и тихо сел возле меня на кушетку. – Я в растерянности…

– А я – нет? Нам мне теперь двое детей. Один младенец, один подросток. И оба не мои.

– Они – твои родные человечки…

– Ни за что. Я их… за чужих считаю, – в этот момент у меня в руках запищала Энни. Я, не понимая, в чем дело, попытался ее успокоить, прижав к себе, но она была такая крохотная, что я боялся к ней прикасаться. – Тихо… Тихо, Энни… – шептал я, но она меня не понимала… Я совсем не умею возиться с детьми, особенно с младенцами…

– Попка, – Снай вдруг подхватил влажную салфетку со стола и прижал к ее бархатной попке. – Она какает…

– Ох!.. Спасибо… – мы сели рядом, и пока Снэйкус вытирал ее, я смотрел на ее маленькое личико. Это были маленький носик, бархатные реснички и микроскопический ротик…

Она жадно сосала им бутылочку, причмокивая при этом губёшками и издавая смешное сопение.

– Такая милашка… – я ей улыбнулся, пока Снай на нас глядел.

– Наконец-то, ты это признал…

– Она… такая беззащитная, Снай, я боюсь.

– Она в твоих руках, ей тепло… если ты еще думаешь иначе, я заберу малышку к себе, и Лисси тоже.

– Лисси?

– Он чувствует с тобой себя не комфортно. Это все знают.

– Я сам с ним справлюсь. Этот щенок у меня получит правильное воспитание…

– «Опека», Берта.

Мы со Снэйкусом переглянулись, я вздохнул:

– Я не обижу его. Никакой «опеки» не будет… Никто у меня его не заберет.

– Да… – меня обняла его рука, и я почувствовал необычайную легкость, когда его голова легла на мое плечо. Он старался себя сдерживать, но слезы слёзы сами по себе капали мне на плечо:

– Несмотря на то, что ты такой жестокий… я, почему-то, верю тебе…

Энни закашлялась, и я взял ее на плечо. Сопящий носик смешно похрюкивал. Она такая крохотная…

Вдруг она как-то пошевельнулась и на ее ротике возникла беззубая улыбка, протиснувшаяся через сон. Эта улыбка была не Маркуса и не Моники… это была улыбка моей матери… точно такая же.

Я поуютнее ее накрыл, вспомнив родителей. Когда они показали мне брата, он был таким же маленьким… Я никак не думал, что он проживет так немного… и на свет от него появится… двое детей?