Читать книгу Три страха & три прощения Снэйкуса Кларден - Мэгги Ри - Страница 4

Снэйкус проснулся от того, что в горле совсем пересохло. Голова словно крепкими стежками была пришита к подушке, глаза слипались. Язык напоминал наждачную бумагу. За окном погода опять не играла красками: над домом кружили темные тучи, шел мелкий снег. Мужчина сел в кровати, слегка пошатываясь из стороны в сторону. Его внимание привлекла коварная бутылка, которая прежде была доверху наполнена виски, благодаря которой он теперь чувствовал себя ничтожеством. Впрочем, дело было даже не в бутылке, это было обычное его состояние.

Пытаясь встать на ноги, Снэйкус чуть не навернулся, но вовремя схватился за стол. Под ногами немного плыл пол. Глаза все еще не до конца открылись. У мужчины было такое ощущение, будто это тело вовсе ему не принадлежит. Его, прежде молодого невинного парнишку, заперли в это ужасное каменное стариковское тело, связав руки и заклеив рот, чтобы только истинная сущность не вышла наружу. Она порывалась выйти, и даже этот импульсивный поступок с выпивкой был тому примером, но все было неудачно.

В конце концов у него получилось встать на ноги, сделать первые шаги, подобно младенцу. Ноги были, к слову, такие же ватные, как у того, кто никогда не ходил. Снай подумал о том, что сейчас не отказался бы от воды, как младенец не отказался бы от грудного молока. Язык был настолько сухой, что к горлу уже подступала тошнота.

Открыв дверь, он постарался на цыпочках пробраться на кухню, чтобы никого не потревожить, но у него это плохо получилось – пол предательски скрипнул. Тогда мужчина подумал: «Я что, с ума сошел? Это моя квартира. Мне должно быть плевать на то, кто вообще в соседней комнате. Если захочу, я могу хоть в трусах ворваться к ним в комнату, хоть без трусов…». Последнее его даже немного рассмешило, но он не подал виду. Лишь аккуратно, вдоль стеночки, как это наверняка делали первые прямоходящие его предки homo erectus, напоминающие нынешних обезьян.

Собственная квартира оказалась для Снэйкуса полосой препятствия. В состоянии похмелья он с трудом добрался до кухни, несмотря на боль в спине, и залпом выпил весь кувшин воды, остывший с тех пор, как туда слили воду из чайника. Снай думал, что после воды ему станет легче, но не стало ничуть. Тошнота только стала сильнее. Тот испугался, что сейчас его вырвет прямо при детях и поплелся к туалету, после чего замер над унитазом и подумал: «Нашел чего стесняться. Сами виноваты, что приперлись. Может, после этого они даже перестали бы приходить? А если вырвет, то можно заставить зятька убирать за мной… Лечь где-нибудь и притвориться, что не могу вставать после выпивки. Хотя вставать и правда сложно. Ничего, переживем.»

Разогнув спину, которая безумно начала болеть именно сейчас, Снэйкус матюгнулся под нос и вернулся обратно на кухню, будто другого пути и не было. Сел за стол, слегка царапая прожженную сигаретами скатерть, и потянулся за очередной сигареткой. Стоило ему зажечь одну, к горлу мгновенно подкатила рвота, и ему пришлось срочно тушить ее, а затем ковылять до унитаза и принять прежнее положение.

«Даже некому волосы подержать…» – с этим вердиктом он выплюнул накатившее и посмотрел на себя в зеркало. «Ну ты и урод, Снэйкус Кларден». Снова вывернуло наизнанку. После второго раза последовал третий, и Снай понял, что с него совсем хватит. Не нужно было пить сразу полтора-два литра воды, зачем он вообще купил эту бутылку виски. Чтобы отрубиться? Таким же образом можно было купить огромную пачку снотворных и наестся вдоволь, зато не было бы похмелья с утра. С дня. С вечера. Вообще.

Когда тошнота отступила и желудку стало как-то легче, мужчина аккуратно пробрался назад на кухню и достал из аптечки абсорбент. Он вспомнил, как прежде Тио всегда учил его при боли в животе, тошноте и рвоте заедать это дело абсорбентом. Он говорил, что тот токсины уберет, что желудок будет лучше переваривать все остальное. Что только не говорил этот Тио… Где он был сейчас, когда был так нужен Снаю именно в данный момент? Они могли бы прекрасно посидеть вместе. В конце концов, может быть, он подержал бы Снэйкуса за волосы, пока тот блевал. Решив, что пора отбросить ненужные мысли, Снай вытер мужскую скупую слезу и, хлюпнув носом, подошел к шкафу за полотенцем. Нужно было привести себя в порядок.

***

После душа Снэйкус почувствовал в себе прилив сил. Обмазавшись различными кремами впервые за долгое время, он приятно для себя пах, ему нравился аромат шампуня. Завязав полотенце на поясе, замотав полотенце на голове, он босыми ногами последовал к себе в комнату, оставляя за собой мокрые следы, параллельно чистя зубы и что-то напевая под нос. Он даже забыл о том, что дома кроме него кто-то есть, настолько хорошо он себя почувствовал после душа. Перебирая с щеткой в зубах свою одежду, он вдруг осознал, что большая часть одежды осталась сушиться в соседней комнате после дождя, после чего вернулся в ванную, дочистил зубы и пошел на разведку в соседнюю комнату. Если бы сейчас у него на руке был фитнесс-браслет, то он непременно узнал бы, насколько больше обычного сегодня он сделал шагов, пробивая тропы через многочисленное количество ненужных вещей в квартире.

Подойдя к комнате, он слегка приоткрыл дверь, пытаясь подсмотреть в маленькую щель, но у него не получилось. Он лишь услышал голос Мули и Карла. Удивительно, но зять говорил очень мягко и тихо:

– …Иногда я спрашиваю у Риммы, почему она так стремится к тому, чтобы поскорее забеременеть, и она говорит, что безумно боится остаться одна. Возможно, это моя вина. Наверное, это из-за того, что я слишком долго был на работе.

– В этом нет чьей-то вины, – Снай расслышал чей-то чужой голос и по его телу прошла дрожь, настолько давно он не слышал, как кто-то незнакомый говорит в его доме. – Такое состояние, как аутофобия, патологическая боязнь одиночества, возникает по многим причинам, и она достаточно объяснима. Наши предки всегда держались вместе, а если кто-то терялся, то непременно погибал. Иным словом, страх одиночества является своего рода тем же страхом остаться ни с чем, потеряться, погибнуть. И это не означает, что твой уход на работу заставил Риммулю испытывать эти чувства. Это накопленные эмоции, определенное отсутствие контакта с окружающими людьми или неполноценное общение с ними. Причиной также могла стать какая-то ложь, предательство со стороны близких людей, после чего у тебя, Рим, могла бы создаться стойкая уверенность в том, что ты сама со всем справишься, но при этом останешься одна, что никто тебе не окажет поддержку. Почти все идет из детства, любые наши страхи или предубеждения… – в этот момент Снэйкус, заслушавшись, случайно слишком сильно нажал на дверь и открыл ее, после чего быстро собрался и в своем облачении поплелся в угол комнаты, делая вид, что его здесь нет и не было. Он заметил, что отвлек сидящую на диване Мулю – она повернула в его сторону голову, Карл же лишь проследил за ним глазами. В очередной раз Снай, забирая с сушилки вещи, думал о том, что это так-то его квартира и он здесь хозяин, и никакое мнение его не коробит. Подумаешь, папа пришел завернутый в полотенца на голое тело после душа, зато от него вкусно пахнет. Дочь не должна стесняться его за это. В конце концов, пусть скажет своему этому псих-психологу, что у папы помутнение рассудка и топографический кретинизм, и он теряется даже в собственной квартире.

– Получается, на это ощущение могло повлиять что-то из детства? – Снай услышал, что Муля продолжила диалог после долгой паузы, на что психолог бодро ответил.

– Доказать, что именно этот страх пошел оттуда, сложно, но предположить можно. Если углубиться в какие-то детские конфликты, покопать там, то можно найти что-то интересное. Например, если родители в какой-то момент расстались у ребенка на глазах, то это вполне могло бы понести какую-то психологическую травму, страх из-за недоверия к близким людям, если они расстались неправильно и не поговорили с тобой об этом.

– Мои родители… – Снай прямо-таки чувствовал, как кто-то сверлит взглядом ему спину, пока он тихохонько собирает свои вещи с сушилки и складывает их рядом на стол. – Они расстались, когда мне было несколько месяцев от роду, я вряд ли это помню, но… Был момент, когда мама пыталась отнять меня у отца. Мне было около одиннадцати-двенадцати… Карл, должно быть, помнит, как тогда сильно у меня поехала крыша.

– «Поехала крыша»? Как это выглядело?

– Я начала вести себя агрессивно по отношению к родным людям. Когда мама меня забрала, я обозлилась на всех. На еще маленького Карла, даже не думая о том, что у него самого в жизни проблемы. На отца, хотя он был не виноват. Я ненавидела всех, и сейчас понимаю, что этому тоже была какая-то причина.

– Всему есть причина. Что ты чувствовала тогда перед злостью? Обиду? Грусть?

– Когда мама меня забрала к себе, сначала я испугалась. Очень сильно. Я подумала, что больше никогда не увижу папу, – голоса эхом отдали в уши Снэйкуса, который все это время стоял к ним спиной и делал вид, что его не видно. – Мы тогда начали говорить с мамой и она настраивала меня против этих людей. Она говорила о том, что папа не сможет сделать меня счастливой, что он ничего не знает, что она поймет меня как женщина лучше, чем он. Она говорила, что Карл – дурак мелкий, и что я выше всего этого. А у меня было ощущение, что меня бросили все и мама правда единственная, кто встал на мою сторону. Но она не была рядом, практически никогда. Я все это время была сама по себе.

– В тот момент ты испытывала то же самое чувство? Страх за себя и свое будущее.

– В тот момент оно было, но несильное. Я знала, что меня не бросят, потому что они не имели правда это делать. Ее бы посадили или отдали бы меня отцу. Сейчас… Я уже взрослая, – голос Риммы дрогнул. Снай слышал, что она опять плачет. – Такое ощущение, что это пришло с возрастом. Такое ощущение, что я просто поняла, что никого не посадят, если я останусь одна. Что нет никакой гарантии на то, что я всегда буду с кем-то.

– Как реагировала мама на твои эмоции?

– Никак. Я никому их не показывала. Я просто злилась. И не могла это контролировать. Когда она перестала обращать на меня внимание, я обозлилась и на нее тоже. И на папу. Очень сильно. Я скучала по нему.

– Папа как-то пытался связаться с тобой?

– Нет… Думаю… Ему было в тот момент не до этого, возможно…

– Минуточку, – вдруг громко пробасил Снэйкус и голос его скрипнул. Он обернулся на них в своем обличии с полотенцем на голове и посмотрел на молодежь, прервав их милую беседу. Римма сидела, прижавшись к обнимающему ее Карлу, вытирая слезы, а так называемый психолог в упор смотрел на Снэйкуса, будто прожигая его насквозь своим пристальным взглядом. Снэйкус замер, испугавшись. Сердце в пятки ушло. Он даже не понял, почему. Молодой человек не выглядел страшным, скорее наоборот – это был парень лет тридцати с абсолютно не такой внешностью, какую себе выдумал Снэйкус. У него заранее был образ психолога в голове: это был щупленький дядечка, поправляющий на носу очки, вцепившись острыми ручонками в свои бумаги с записями. Перед ним же был скорее художник или балетный танцор с прямой спиной, довольно-таки широкими плечами, серьезным взглядом серых глаз. Нет, это был не серый. Это был цвет морской волны, подумал внезапно Снай, когда увидел на лице незнакомца улыбку и опешил. Тот скромно улыбался, совершенно отбросив куда-то свою серьезность, после чего Снэйкусу стало немного стыдно. Он столько всего надумал про этого человека, а им оказался мальчишка со смазливым личиком. Кто-кто он там? Магистр в области психологии? Да скорее моделька с подиума. – Я хотел сказать… Что… – мужчина осознал, что забыл ухватиться за нить мысли, та куда-то улетела из его головы. – Что… В общем, вы неправы. Вот.

– Серьезное заявление. Какой из моих аргументов показался вам ложным? – тот переглянулся со смущенными Карлом и Риммой, после чего опять посмотрел в глаза Снэйкусу, заставив его краснеть, не то от стыда, не то от злости.

– Все. У моей девочки не было проблем в детстве. Все проблемы лишь придуманы вами и навязаны им, чтобы они заплатили вам побольше денег. Каждый раз вы будете навязывать им все больше проблем и продлевать «заседания» на диване, чтобы отгрохать бабло.

– Звучит, как гениальный план по созданию бизнеса, но, увы, нет. У меня другая схема, – широко улыбнулся он, вызывав недоумение у Снэйкуса. – Те, о ком вы говорите, направляют свои силы на то, чтобы получить много денег и исполнить заветные мечты, например, уехать куда-нибудь на море или помахать деньгами перед друзьями. У меня все есть. Мне не нужны деньги. Я здесь по своему собственному желанию.

– Тогда нахрена вы здесь сидите и тратите свое время? – Снэйкус подобрал со стола свою одежду, пытаясь не сводить глаз с лица собеседника, который его уже раздражал. – Если это бесплатно, тем более. Поговорить и я с ними смогу, без всяких там магистров.

– А, ну так… Присоединяйтесь к нам, устроим коучинг-сессию, обсудим и ваши проблемы тоже, не вопрос. Я-то думаю, почему вас потянуло сюда, а вы просто стеснялись подойти и присоединиться к нашему разговору. Как хорошо, у меня камень с души, Снэйкус.

– Я… Сдалось мне это ваше… Нет… Я пойду… Всего… Всего вам нехорошего! – разозлившись ни на шутку, Снэйкус надулся, прижал к себе одежду и покинул комнату, пытаясь забыть весь тот разговор, что был только что у них с этим чудаком, который ярко улыбался. Безумно раздражающая улыбка, аж до мурашек. Отвратительная смазливая мордашка, которая не ясно для чего сидит у него в комнате рядом с его дочкой, ладно с зятем. Неужели они ведутся? Он же шарлатан чистой воды!

С этими мыслями Снай скинул с себя полотенце на пол и начал агрессивно одеваться. Растягивая носок двумя руками, он скрежетал зубами, после чего сунул туда ногу и порвал его насквозь. Занавес. Аплодисменты.