Читать книгу Инязовки - Наталья Борисова - Страница 3

Не выйдя из сонного опьянения новогодних праздников, Красноярск мирно праздновал рождество. В торгово-развлекательном центре «Планета» даже в утреннюю пору царило людское оживление. Покупатели, завлеченные фантастическими рождественскими скидками, плавно перетекали из одного модного отдела в другой. Сюда, на встречу со мной, спешила моя однокурсница, бывшая инязовка Рита Юникова. Я поджидала ее под экзотическими пластиковыми пальмами у фонтана, что шелестел слабыми струйками неподалеку от огромной ели, украшенной ярко-красными звездами и золочеными шарами.

– А что, вполне узнаваема, – Рита издали озарила меня своей широкой обаятельной улыбкой. – Прости, что опоздала. Вот уже два месяца я в роли не отходящей сиделки. И помощи ни от кого не вижу: все завещано, все подарено, а старушка – кому она нужна?

– Такова наша доля – ухаживать за теми, кто в нас нуждается…

Мы оставили шубы в гардеробе и на эскалаторе поднялись на второй этаж. Рита уверенно двинулась в сторону яркой неоновой вывески «Планета суши». В баре на удивление было тихо и безлюдно.

– Похоже, здесь закрыто, – заметила я. – Давай найдем другое место.

– Сейчас все устроим, – Рита направилась в сторону официанта, который одиноко маячил в глубине просторного зала. Несколько минут она что-то настоятельно ему внушала, показывая на меня рукой, словно я заключала в себе главную суть дела. По всей видимости, сообщала молоденькому официанту, сколько лет мы не виделись, а тот, прожив чуть не вдвое меньше, уже заметно колебался. Наконец, все было улажено, и мы разместились за столиком у окна.

Я не могла сдержать улыбку. Где, где та маленькая инязовка Ритка Юникова, веселая, звонкоголосая пичужка в вытянутой кофточке «лапша» с декольте, обнажающем детские ключицы, в короткой юбочке, заканчивающейся ровно в том месте, откуда начинались худые ножки. Где та невидимая черта, переступив которую, мы становимся взрослыми? А теперь… внушающая почтение дама приятной полноты: королевский поворот головы в сторону барной стойки, величественный взмах руки, подзывающий официанта: «Будьте добры…» И вот уже перед нами красуются кусочки копченой семги и тигровые креветки на листе салата, роллы «Филадельфия» с розочками из маринованного имбиря, высокие тонкие стаканы с вишневым соком и крошечный графинчик с водкой, которую мы сумеем растянуть на два часа общения.

– Я сегодня всю ночь не спала, все думала, о чем мы будем говорить с тобой, – призналась Рита, извлекая из шелестящей обертки деревянные палочки. – Интересная штука – память. Словно щелкаешь невидимым тумблером – и вот она преподносит тебе нужные события, эпизоды твоей жизни, как будто из чемоданчика с коллажем на заданную тему.

– Тогда выдай мне такую картинку – Иркутск, поступление в иняз, год 1975.

– ОК! – воодушевилась Рита. – Вижу вокзал, конец июля. Билетов на ближайшие несколько дней нет – люди возвращаются из отпусков. Для моих родителей такое событие, как мой отъезд, оказалось полной неожиданностью, как и мой выпускной бал с его белым платьем. Позаботиться о билетах заранее никому не пришло в голову, хотя я протрещала про Иркутский иняз все уши. А первый экзамен – послезавтра. Правда, в общий вагон билеты были, но там ехали солдаты. И вот мы с подругой – две семнадцатилетние пичужки – в вагоне, наполовину забитом солдатами. Доехали до утра, а там – здравствуй, незнакомый город Иркутск! И все беседы с солдатиками, обещания писать – все куда-то ушло, стало незначительным, размытым, как кадр в расфокусе. Иркутск после просторного, более людного и современного Красноярска мне не понравился, показался каким-то заштатным городишкой. Это позже пришло понимание шарма деревянно-каменных уездных городков. Но не тогда.

– А спортзал вспоминаешь? Нам тогда сказали: «Общежития не будет – на ремонте. Кто не в состоянии оплачивать съемное жилье, все – в спортзал».

– Помню! До сих пор стоит перед глазами это разноцветье шумной, многонациональной девичьей толпы, заселившей спортзал. Нас, наверное, было не менее сорока. Украинки, русские, бурятки, белоруски, молдаванки – все представительницы тогда еще большой и сильной страны. Выдали нам по раскладушке и – удачи, девчата! Отдельным островком держались девушки из Бурятии. Почти все они имели республиканские направления и, зная, что «национальному кадру» это добавит баллов, особо с подготовкой не парились. Вокруг их раскладушек батареями стояли бутылки с газировкой, пирожные, печенья. Было ощущение, что дома их лишали всех этих радостей и теперь они «догоняли». Еще казалось, что у них была одна фамилия – Раднаева, красивая, но общая, одна для всех.

– Многие из них и впрямь состояли в родстве.

– Ты знаешь, тебя в интерьере спортзала я тоже хорошо запомнила. В дружном строе раскладушек твоя стояла особняком. Все, что я знала о тебе тогда, только имя. Тихая, миловидная девочка в очках, крашенная под блондинку. Что-то вязала, что-то учила, спокойно отвечала на вопросы, но первой в разговор не вступала. Казалось, ты знала о жизни гораздо больше, чем мы с подружкой, незрелые, совсем не подготовленные к жизни. И просто неслыханной крамолой показался мне твой протест против оценки за сочинение. Откуда была такая уверенность в своей правоте? Сработало – исправили, ведь проверяли сочинения не «русаки», а инязовские преподаватели. Прошли годы – и вот я читаю твою рукопись. Нет, ничего не было случайного. Ты уже тогда все знала про себя, по крайней мере, свой потенциал.

– Поверь мне, Рита, ничего я не знала. Я писала про своего любимого Чехова, а мы с ним «на одной волне». И я чувствовала, что сочинение, написанное от души, получилось хорошим. А какая мать не бросится на защиту своего детеныша?

– Училась ты ровно и спокойно и этот твой абитуриентский бунт я восприняла как одноразовый протест, за которым других – на моей памяти – не последовало. Кстати, именно ты научила меня есть пельмени!

– Правда? Расскажи!

– Случилось пару раз составить тебе компанию в пельменной. Я с любопытством наблюдала, как с маслицем или сметаной, но обязательно с горчичкой, ты лакомилась этим блюдом. В доме моих родителей привычнее был простейший бульонно-сметанный вариант. Я тоже научилась смаковать, что и делаю с удовольствием по сегодняшний день.

– Вот только пельменей тех, советских, уже не производят.

– Как-то странно пришло желание рассказать об одной девочке. Помнишь, с нами училась Галка? Милое, мягкое создание – улыбчивая, скромная, усидчивая. При поступлении даже перебрала количество баллов. Позже, когда она показала полную неспособность к языку, и некоторые преподаватели просто умоляли ее оставить институт, ее пятерки на экзамене и сам факт поступления в языковой вуз – все показалось странным. И лишь на четвертом курсе выплыла правда – одна из преподавательниц дружила с ее матерью.

– Почему ты ее вспомнила? Потребность судить?

– Есть такой грех. А, может, стало обидно за подругу, которой до поступления не хватило полбалла. Всю жизнь я была непримирима к непрофессионализму, «блату». Правда, принцип оказался хлипким. Теперь каждый постулат мне представляется чем-то вроде двуликого Януса – распространяется на других. А вот когда дело доходит до тебя самого, разве хватило когда-нибудь сил отказаться, благодаря добрым связям, от «теплого» местечка для себя или любимого чада? И потом, уже будучи молодой учительницей, я оказалась на ежегодной августовской конференции и разговорилась с учителями из школы, где трудилась Галка. Они с таким восторгом отзывались о ней, как она любит детей, а дети – те просто обожают ее…

– А может, и нет такой уж необходимости, работая в школе, быть лингвистом экстра-класса? Достаточно знать какие-то основы и, главное, любить детей?

– Скорее всего, так. Но я из школы ушла. По своим мотивам. А ты, я слышала, книгу пишешь? И как продвигается твое творчество?

– У меня есть развивающий редактор, наша однокурсница Надя Задорожная. Помогает советом, несогласием, критикой. Она не будет лукавить, если ей что-нибудь не нравится: «Меня просто убивают эти длинноты, необязательные красивости». Человек, который много лет занимается скучными техническими переводами – и такое удивительное чувство языка! Когда у меня бывают творческие срывы и хочется все бросить, она мне говорит: «У тебя что, горит с этой книгой? Пиши, переделывай. Разве сам процесс не доставляет тебе удовольствия? И нет ничего страшного, что зашла в тупик и самой что-то не нравится. Будет гораздо хуже, если будешь всем довольна». Из однокурсниц она мне сейчас более всех близка, еще Маша Викентьева, но она пишет редко, хотя и помногу. Остальные как-то рассосались в пространстве и времени. Мы ведь и правда стали другими – женщинами зрелого возраста, утратившими прежний кураж. Признаюсь тебе, иногда я отказываюсь узнавать себя в зеркале. Почему мне хочется писать? Да потому, что во мне бродит нечто, что просит выхода в творчестве. Другое дело – нужно ли мое творчество человечеству?

– Ты пишешь не детективы, не бульварное чтиво на широкую публику. У литературы мемуарного плана своя аудитория. А меня вот поражают те, кто читает Юлию Шилову. Ни стиля, ни доброго сюжета. Письма зрителей, «страшилки», и вот – богатая женщина-писательница. «Французское завещание» Макина – что в нем такого? Но чем-то притягивает. И он не живет в Сибири. Сколько мне приходилось видеть скудоязычных, вокабулярных переводчиков из Москвы и Питера. Да многим сибирским ребятам-толмачам в подметки… И что? Кто их знает? Моя трудовая биография была в чем-то побогаче прочих, а вот с личной жизнью – ни хорошо, ни плохо – вообще никак! Я всегда с каким-то странным пиететом относилась к сильным мужчинам, принимая за силу обычный эгоизм, бесцеремонность, жестокость, которые скрывали элементарную слабость. Меня начинали ломать – и это прокатывало. До поры, до времени. Пока не приходило понимание, что этот мужчина – никакая не скала, не опора.

– А мне повезло в этом плане. Рядом со мной сейчас именно такой мужчина – сильный и надежный. Он вдовец, старше меня, хотя все еще полон энергии и даст фору молодым. Между нами нет пылкой страсти, скорее всего мы дружим, восполняя друг другу недостающую половинку мужского-женского начала. Он принимает меня в «любом виде»: «Ты – это ты!» Так же, как мы принимаем своих детей: зная их недостатки, любим все равно. Поэтому я его считаю подарком, который мне преподнесла судьба на склоне лет.

– То, что тебе привелось встретить надежного мужчину, поверь мне, не частая удача. По собственному горькому опыту знаю, что пара должна быть прежде всего друзьями, а остальное – уж как доведется, вторично. Только друзья могут, зная недостатки друг друга, принимать их и оставаться рядом. Нужно быть с тем мужчиной, который ценит тебя, который делает больше, чем говорит, которого волнует, где ты, как ты, поела ли и тепло ли оделась. Это и есть любовь.