Читать книгу Инязовки - Наталья Борисова - Страница 4

По-настоящему раскрыться в общении с друзьями, выйти из скорлупы своего скрытного характера я смогла не сразу. Первый курс я «мыкалась» на съемных квартирах, не имея возможности поселиться в общежитии, как те счастливчики, кто с первых дней окунулся в студенческую среду и познал радость присутствия дружеского локтя. Я жила в Ново-Ленино и сорок минут добиралась до института, промерзая в автобусах, мучаясь от голода, неутоляемого случайными перекусами. Единственной точкой опоры, светлым пятном в начале моей студенческой жизни была двоюродная сестра Вероника. Мы встречались после занятий, изливая друг другу душу и обоюдно подпитываясь родственным теплом. Начинался наш маршрут от иняза, впечатляющего своими высокими белыми колоннами здания, в котором я училась. Мы проходили пешком всю улицу Ленина и сворачивали на городской «бродвей» – проспект Карла Маркса, где находилась наша любимая пельменная, и терпеливо (оно того стоило!) выстаивали длинную очередь, чтобы отведать порцию приготовленных по-домашнему пельменей. Бойкая торговая улица Урицкого потоками разношерстного люда выносила нас к центральному рынку, где сходились все городские транспортные маршруты. Там мы вливались в угрюмую толпу продрогших пассажиров, ожидающих «гармошку», автобус, который следовал к месту моей глухой «ссылки» – отрезанному от города микрорайону Ново-Ленино. Здесь мы расставались до завтрашнего дня.

Путь наш был долгим, но за разговорами не замечались ни пройденные километры, ни затраченное на дорогу время. Наши души соединялись, и в таком состоянии мы крепчали силой духа. Как птенцы, выброшенные из родительского гнезда, мы учились самостоятельно выживать в бурном житейском море.

Вероника, студентка пединститута, будущий логопед-дефектолог, к тому времени уже имела опыт выживания в отрыве от семьи: она просто перешла из одного состояния «общего жития» в другое, ему подобное. Всю свою сознательную жизнь девчонка провела в интернатах. Отца своего не знала, хотя, обладая богатой фантазией, правдоподобно рассказывала о том, что он постоянно искал с ней встреч. Я не задавала лишних вопросов, «верила», и сердце мое сжималось от боли за сестру, лишенную такой жизненно важной составляющей как отец. Конечно, в природе он существовал, этот веселый сапожник Иван. Первый и последний мужчина глухонемой Вали, матери Вероники. Оба были слишком молоды, чтобы отвечать за последствия всепоглощающей любви на сеновале.

От отца Вероника унаследовала веселый нрав и свободолюбие, от матери ей достались простовато вздернутый, курносый носик, широко распахнутый взор и вечное удивление в глазах. Она была необычайно говорлива и простодушна. Вызывала такое к себе расположение, что люди тянулись к ней, как подсолнухи тянут свои головы вслед за солнцем. Друзей и подруг у Вероники было много, и просто удивительно, как я могла не потеряться в этом людском водовороте, обладая такими чертами характера, как молчаливость и сдержанность. Имея привычку «семь раз отмерить, прежде чем отрезать», для своей сестры, обладающей чрезмерной экспансивностью в проявлении чувств, я была тем самым прохладным ветерком, который в нужный момент остужал ее горячую голову. По степени значимости для себя Вероника называла меня генералом в сравнении с людьми, ее окружавшими.

Пока была жива наша добрейшая бабушка Степанида, Вероника жила в Шеберте, под ее теплым крылышком. Дед Муха относился к девочке со всей строгостью, пресекая на корню непозволительные шалости. Веронику он считал случайным недоразумением, осложнением, которое внесла в его жизнь «непутевая» дочь Валя, и как только бабушка Степанида ушла в мир иной, старик, не мучаясь в раздумьях, «сдал» девочку в интернат. С десяти лет Вероника познавала окружающий мир самостоятельно.

Шеберта взрастила на своих ромашковых полях не только вольнодумную Веронику. Здесь, в крепком бревенчатом доме, провела свое детство и юность моя мама. В большой семье она была младшей и самой любимой. Красивая, гордая, недоступная для деревенских кавалеров, она вызывала восхищение даже у досужих кумушек. После окончания медучилища, на распределении, вдвоем с подругой выбрали одну и ту же точку – поселок Сосновку. Заведующий здравотделом, глядя на двух девчонок, не уступающих друг другу, предложил тянуть жребий. Сломанную спичку вытянула мама, тем самым предопределив судьбы сразу пятерых человек – свою, своих троих детей и моего отца. Претендентов на ее руку было двое – отец, главный инженер леспромхоза, серьезный молодой парень, которому еще в академии предсказывали: «Этот далеко пойдет», и его друг, неутомимый весельчак-оптимист. Чтобы устранить соперника, отец, воспользовавшись служебным положением, перевел его «к черту на кулички», чем облегчил нелегкий выбор мамы. Эта история стала одной из семейных легенд, которую родители каждый раз облекали в новые подробности. Сколько же было судьбоносных случайностей в жизни, от которых зависело мое появление на свет: сначала сломанная спичка, затем мамин определяющий выбор. Несомненно, отец поступил мудро. Не прими он таких крутых мер, у мамы родились бы другие дети. Увы, это были бы не мы!

Мы явились на свет один за другим, не давая матери ни малейшей передышки. Трое детей в семье – это нагрузка, которую выдержит не всякая женщина. Отец «горел» на производстве, целиком отдаваясь работе. Все домашнее хозяйство легло на мамины плечи. Бабушка Степанида, желая помочь дочери, забирала нас на все лето. Большей радости для нас и не было. Шеберта – это свободный образ жизни и чудесная природа: луга, заросшие ромашками, чистый березовый лес сразу за огородами, теплое, подернутое тиной озеро и совершенно особенный воздух, что настаивался на ароматах разнотравья.

Весь день предоставленные сами себе, мы с утра уходили на озеро и купались до «гусиной» кожи, до синих губ. Легкая на выдумки, Вероника верховодила деревенской детворой. Без ее участия не обходилось ни одно «культурное» мероприятие. В огромном сарае с сеновалом наверху она устраивала самодеятельные концерты. Мы рядились в длинные платья, наклеивали лепестки герани на губы и пели, плясали, читали стихи. Деревенские девочки, явно уступая нам в выдумке и артистичности, смотрели на наши «экспромты» с плохо скрываемой завистью. Самым ярким цветком среди нас была младшая сестра Таисия. Даже не цветком, а бутончиком, еще не распустившимся, не показавшим, что там внутри, но уже притягивающим взоры своей скрытой загадкой.

Как-то целую неделю шел проливной дождь, принуждая нас к домашнему заточению. Придорожные канавы наполнились водой. Вдруг, разогнав хмурые тучи, засияло солнце, и воздух наполнился долгожданным теплом. Вероника выглянула в окошко:

– Смотри, сколько воды натекло в канавы! Айда купаться!

Я подхватилась с места, ни секунды не сомневаясь в разумности предложения. Мы плюхнулись животами в мутную воду и, поднимая грязные брызги, радостно забили ногами.

– Глядикось, что вытворяют Муховы внучки! Ремня дать некому! – смотрели с недоумением деревенские обыватели, и даже гуси, перестав щипать траву, застыли в столбняке с вытянутыми шеями.

Мы бесновались до тех пор, пока в поле зрения не попала следующая картинка. Со стороны железнодорожной станции показалась наша старшая двоюродная сестра Алина. Студентка университета и красавица-хохотунья, расточавшая вокруг себя флюиды счастья, в ту пору она была для нас «лучом света в темном царстве». Алина шла с поезда, несла сумку, в которой всегда были подарочки для нас. И вдруг взгляд ее остановился… Не затруднив себя поиском слов, способных выразить высшую степень негодования, Алина угрожающе подняла с земли хворостину. Мгновенно оценив степень опасности, мы вылезли из канавы и припустили бегом к бочке, наполненной дождевой водой. Для своих юных лет мы были не глупыми девчонками, хоть и позволили себе купаться в сточной канаве.

С приездом старшей сестры все вокруг озарялось веселым городским духом. Алина энергично бралась за уборку, и старый дом тети Серафимы преображался в светелку с чисто вымытыми окнами и полами. Алина стряпала пышные булочки с брусникой, легкой птицей порхая по кухне. В счастливые годы нашего детства она была для нас звеном, которое связывало наше воображение с другим, таким волнующим внешним миром.